Государевы люди - Ильин Андрей - Страница 44

И все дружно заржали. Потому как и впрямь смешно было — каторжане тюремного надзирателя за начальником тюрьмы приглядывать отряжают!

И по всеобщему веселью и смешливым взглядам надзиратель сообразил, что не иначе как над ним подтрунивают. И обиделся.

— А вот я счас вас, господа политические, по камерам разведу и более оттеда не выпущу! — грозно хмуря брови, сказал он.

— Ну что ты, — миролюбиво приобнял надзирателя кто-то из заключенных. — Зачем так-то?.. Мы не сегодня-завтра к власти придем и, может статься, тебя начальником тюрьмы сделаем! Или самим министром. Зачем тебе с нами ссориться?

— Конечно, сделаем! — радостно загудели все. — Смотри, какой славный парень! А у нас как раз тюремщиков не хватает!

На этот раз никто не смеялся — все, если на них глядел надзиратель, серьезно кивали, хотя сами давились смехом.

Надзиратель, который совсем не прочь был стать начальником тюрьмы, почесал в затылке и миролюбиво сказал:

— Ну тогда ладно, я пойду, что ли, покараулю. Но только вы, господа политические, все ж таки потише!

— Ступай, ступай, голубчик. Мы тебя не забудем!

— Премного благодарен...

И как только надзиратель вышел, вежливо прикрыв за собой дверь, вся камера взорвалась дружным смехом, так, что аж до слез, до колик!

Веселую компанию составили большевики!..

— А вы почему молчите? — вдруг толкнул Мишеля в бок локтем сосед в смешном пенсне на носу.

— А мне, собственно, нечего сказать, — смущенно пожал плечами Мишель.

— Но вы за выступление?

— Не знаю, — честно признался Мишель.

— А вы, простите, к какой партии принадлежите? — поинтересовался у него другой, притиснутый к нему сосед.

— Никакой. Я в партиях не состою.

— Так, батенька, нельзя! — пожурил его сосед в пенсне. — Нынче Петроград захлестнул революционный поток и, того и гляди, всю страну затопит! Посреди никак невозможно — утопнете. Надо обязательно к какому-нибудь берегу прибиваться.

— Что там у вас, Анатолий Васильевич? — вдруг, привлекая всеобщее внимание, обратился к соседу Мишеля Троцкий.

И все разом повернулись к ним.

— Да вот, товарищ все никак определиться в своих политических пристрастиях не может!

— А, так это вы?.. — обрадовался Троцкий. — Вы с ним поосторожней, товарищ Луначарский, вы не глядите, что он такой скромный, он меня так в шахматы разуделал!..

— Так вы в шахматы играете? — оживился Луначарский.

— Ну не так, чтобы... — засмущался Мишель. Хотя на самом деле играл неплохо, по крайней мере, лучше всех в своем сыскном отделении.

— Это он скромничает, — сказал Троцкий. — Раза выиграть мне не дал!

— Тогда, будьте любезны, зарезервировать за мной партейку, — попросил Луначарский. — Буду крайне вам признателен!

Мишель кивнул.

— И за мной тоже, — крикнул еще один революционер, тот, что сидел на корточках напротив. И представился: — Антонов-Овсеенко. Вы уж меня запомните, голубчик...

— Э-э нет, батенька, так не честно, только после меня! — возмутился Луначарский. — Я первый!..

Вновь поднялся галдеж, из которого тут же составился шахматный турнир. И сразу же доска нашлась, и все с интересом обступили первую пару игроков. Каждый ход бурно обсуждался.

— Товарищи, товарищи, ну нельзя же так! — кричал, отпихиваясь от наседавших со всех сторон болельщиков, Луначарский. — Так невозможно играть!

Но его не слушали, налезая на самую доску.

Он быстро продул свою партию, уступив место следующему, наверное, более сильному игроку.

— Каменев Лев Борисович, — представился тот, протягивая Мишелю руку.

— Мишель Фирфанцев.

— Где изволите служить? — так, между делом, спросил Каменев, расставляя фигуры.

— В полиции. В сыскном отделении, — машинально ответил Мишель, устанавливая последнюю пешку.

И тут же наступила гробовая тишина.

И Мишель почувствовал, как подле него совершенно ощутимо сгустилась и наэлектризовалась атмосфера. И как обступившие доску болельщики подались назад, а многие так и вовсе в сторонку отошли.

Никто не знал, как реагировать на его сообщение.

— Вот так дела! — присвистнул кто-то.

«Ну все — сейчас растерзают», — печально подумал Мишель.

Но растерзать, может, и собирались, да не успели, потому что обстановку разрядил Троцкий.

— Кто?.. Полицейский?.. Из охранного? — крикнул он поверх голов. — Вот так славно! Раньше они нас по тюрьмам да каторгам гоняли, а нынче с нами в одной камере сидят! Да еще в шахматы нас обдирают! — и весело, как-то совсем по-детски, засмеялся.

И тогда уж все засмеялись.

— Я не гонял, — попытался, совершенно стушевавшись, объясниться Мишель. — Я не по вашей части, я по уголовной. По ворам и душегубам.

Но его никто не слушал — все опять веселились!

— Давай, Лев Борисович, не осрамись перед царским держимордой!..

Мишель обыграл всех.

А уж по ходу игры во всем разобрались.

— Вы, батенька, зря так своими должностями козыряете, — сказали ему. — Солдатики, случись они здесь, могли бы, прежде чем разобраться, стрельнуть вас за милую душу. Потому как настрадался народ от вашего брата, жандарма!..

— А за что вас, собственно, сюда посадили? — спросили его из задних рядов.

— Ума не приложу! — честно признался Мишель. — Никакой вины я за собой не знаю. О чем пишу прошения, да только, видно, они до адресатов не доходят.

— Не просить надобно — требовать! — наставительно сказал Троцкий. — А хотите — ваше письмо хоть до самого премьера дойдет?

Все заинтригованно замолчали.

— А что?.. Вот мы его возьмем, да прямо сейчас и здесь всей нашей фракцией подпишем! — озорно предложил Троцкий.

— Верно! — поддержал кто-то. — Пусть увидят, что мы выше личных обид и что хоть даже за полицейского, когда он честный и от временщиков пострадал, ходатайствовать можем!

И тут же все, смеясь и предлагая формулировки, принялись составлять письмо.

Составили. И подписали. Почти все, кроме нескольких воздержавшихся.

Вот как странно все обернулось — за бывшего полицейского каторжане заступились! Да как удачно-то! Потому что месяца не прошло, как зачастили к Мишелю следователи. Да не похожие на гимназистов, без году неделя, милиционеры, а представительные на вид чины. И уж не о том, как он революционеров преследовал, спрашивали, а все больше о его связях с большевиками!

А еще чуть позже явился за ним в камеру караул из трех солдат и офицера.

Брякнул запор, и вот они стоят в дверях, переминаясь с ноги на ногу и оружием бряцая.

— Фирфанцев?

— Я...

— На выход!

— Куда? — спросил, драивший песком миску, Мишель.

Но офицер его ответом не удостоил.

— Побыстрее прошу!

— С вещами?

— Как вам будет угодно!..

Мишель собрался в одну минуту. И вышел в коридор. Где его тут же, словно он особо опасный преступник, обступили солдаты. И по округлившимся, испуганным глазам надзирателя, по тому, как он угодливо суетится подле офицера, понял, что такое здесь случается не часто. Отчего Мишель заподозрил — что дело его плохо.

Все это — офицер, солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками, обращение, взгляды — напоминало тот, первый его арест. Но тот — кончился «Крестами».

А этот?..

— Должен предупредить, что при всякой попытке побега либо неповиновения караул будет стрелять! — предупредил офицер. — Шагом марш!..

И куда?

И зачем?

И чем все на этот раз закончится?..

Ох... видно, недобрую службу сослужили ему господа большевики!..

Глава 43

— Ну? — с надеждой спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.

— Он обещал, — кивнула Ольга и замялась. Но все же нашла в себе силы спросить: — Только скажи... Скажи, что это нужно не кому-нибудь, а тебе!

— Конечно — мне. Вернее, нам! — ответил ей Мишель.

И она ему поверила, потому что ему невозможно было не поверить!

И уже ничего больше не говоря, протянула какую-то, сложенную в несколько раз, бумажку. На которой была проставлена цифра. С рядком нулей.