История высоты № 6725 - Ильин Андрей - Страница 11

— Хамло! — удивился фельдфебель поведению капрала и далее, не тратя время на беседы, закатал капралу такую плюху, что тот сел на дорогу в пыль.

— А ну, встать! — приказал фельдфебель, потирая ушибленные костяшки пальцев. — Встать, недоносок!

Капрал послушно вскочил на ноги. Старые окопные инстинкты оказались сильнее вновь приобретенных.

— Кто я есть? Быстро!

— Старший фельдфебель его величества! — отрапортовал капрал.

— Кто есть ты?

— Капрал его величества.

— Кто? — переспросил фельдфебель, угрожающе приподнимая кулачище.

— Недоносок! — поправился капрал.

— Правильно, — согласился фельдфебель. — Ты недоносок! Потому что отец твой был недоносок. И отец твоего отца был недоносок, и его отец тоже был недоносок! — объяснил фельдфебель. — Встать в строй!

Капрал сказал: «Так точно!» — развернулся на каблуках, шагнул в строй и… больше его никто не видел.

Подоспевшие ординарцы скрутили фельдфебеля, осмотрели строй, но опознать среди тысячи легионеров капрала не смогли. Когорту крутили и так и эдак, разбивали на роты, взвода, солдат осматривали, допрашивали, но никто ничего сказать не мог. Когорту выстраивали вновь, личный состав пересчитывали и всегда получали на одного легионера больше. Идентификация личности по фотографическим портретам и отпечаткам пальцев результатов не дала.

Капрал пропал, словно его не было вовсе.

Перед развернутым строем водили престарелую мать капрала и других близких родственников. Мать плакала, утирала слезы и опознавала сына в каждом третьем легионере, так как все они были на одно лицо — одинаково стрижены и грязны. Родственники пожимали плечами, говорили, что если бы им показали капрала на фотографии в газете или в приемном кабинете в парадном кителе, в окружении ординарцев и порученцев, тогда бы они его опознали непременно.

Приглашенные из столицы консультанты невнятно бормотали что-то насчет мимикрии, то есть свойстве живых существ в случае опасности принимать форму и цвет окружающей их среды. Например, бабочка, заметившая близко от себя птицу… Возможно, что капрал…

Безуспешные поиски продолжались две недели. В армии начались нездоровые шатания. Поползли слухи, что капрал жив, что его нарочно упрятали в каземат с глаз долой…

Оправившийся от потрясения командующий, подождав день-другой, сказал:

— Слава богу!

Вызвал караульный взвод и с его помощью арестовал, разжаловал и отправил в штрафные когорты всех ставленников капрала. Многочисленных родственников капрала он собственноручно выволок за волосья из офицерской кухни и, надавав затрещин, отослал на рытье окопов. Капральскую мамашу публично объявил старой шлюхой, а самого капрала сыном шлюхи и негодяем, водившим за нос армию. Бронзовые бюсты капрала были спешно переплавлены в плевательницы, парадные портреты и биографические книги пущены на нужды армии. Звание капрала специальным приказом по армии было упразднено раз и навсегда. Капралы спешно спарывали лычки. Их попросту не стало.

Когорту, в рядах которой затерялся капрал, командующий отправил на разминирование нейтральной полосы, после чего остаток когорты — пятьдесят легионеров — был расформирован.

На том история с капралом и закончилась. А скоро и вовсе забылась…

А потом началась форменная чехарда.

— Я поеду на войну-у! Я хочу на войну! Я счас пой-ду-у! — капризничал император, стуча ножкой о пол.

— Ах, что вы такое говорите, ваше величество! — ахали офицеры генерального штаба и не пускали императора на войну. — Посмотрите, на улице холодно, дождик!

— Я хочу-у-у! — плакал император и отказывался за завтраком от манной каши.

— Взгляните, ваше величество, что мы вам принесли, — интриговали старшие офицеры и показывали спрятанных за спиной оловянных солдатиков.

На несколько минут лицо императора прояснялось. Он с увлечением возил и переставлял солдатиков по полу, отдавал строевые команды, пытался отгрызть солдатам оловянные головы. Но потом обиженно надувал губы, хлюпал сопливым носом и жаловался генералиссимусу на генералов:

— Они не пускают меня на войну! Я хочу на войну-у! Генералиссимус промокал аксельбантами императорские слезы и говорил:

— Ваше величество! Мы обязательно отправимся на войну! Поспим часик и непременно поедем. Ну не плачьте, ваше величество!

Император доверчиво смотрел на обвешанного знаками воинской доблести генералиссимуса.

— Прогони этих противных генералов, — просил он.

— Вот я вас! — грозно кричал генералиссимус, топая ногами. — У-у-у!

Император счастливо смеялся, видя, как разбегаются испуганные генералы генерального штаба, и тихо засыпал на плече бравого генералиссимуса. Спящего императора осторожно переносили на кровать.

Но, видно, в императора вселился бес.

Во время второго завтрака, между земляничным киселем и фруктовым пудингом, император нахмурился и сообщил присутствующим родственникам, офицерам, иностранным послам, прислуге, денщикам и журналистам свою высочайшую волю.

— Мы отбываем на войну, дабы собственноручно возглавить наступление! Мы так хотим!

Засим, не откладывая ни на минуту, император через казну выписал себе царские прогонные для следования на фронт и обратно.

Иностранные посланники захлопали в ладоши, пораженные государственной сметкой императора. Адъютанты закричали:

— Браво! Брависсимо! — Аплодисменты перерастали в бурную овацию.

Офицеры штаба, расталкивая друг друга локтями, побежали в канцелярию выписывать командировочные.

Императорский каприз обрел форму приказа. Теперь отменить его не смог бы и сам император, потому что деньги были получены и застегнуты в кошельки.

В столовой раскатали оперативную карту.

— Какой участок фронта соблаговолит посетить его величество? — спросили генералы. Император не понял.

— Ваше величество, куда вы поедете? — перевел генералиссимус.

— Сюда, где зелененько, — соблаговолил выбрать император, ткнув оттопыренным пальчиком прямехонько в высоту № 6725.

Генералы разбежались по штабам готовиться к отъезду.

— Командующего на провод! — потребовал генерал связи.

— Усилить паек в боевых порядках! — распорядился начальник продовольственного снабжения.

— Обставить квартиры офицеров инкрустированной мебелью! — приказал главный квартирмейстер.

— Выслать вагон шпаклевки для текущего ремонта артиллерийского парка! — отдал распоряжение командующий артиллерией.

— Переместить в квадрат высоты № 6725 боевые крейсера и вспомогательные миноноски! — приказал адмирал.

Командующему фронтом была отправлена срочная, сугубо конфиденциальная шифрограмма: «Ближайшее время ожидается прибытие ряда высокопоставленных особ целью ознакомления дел вверенном вам участке фронта. Обеспечьте надлежащий прием. Готовность доложить!»

Командующий сдавленно ахнул и вызвал командиров когорт.

— Через 24 часа высота должна блестеть как золотой дублон! Я не знаю, как вы этого добьетесь, но если через 24 часа я сумею обнаружить в боевых порядках и ближнем тылу хотя бы одну пылинку, хотя бы одну соринку, хотя бы одного дурно пахнущего солдата, хотя бы одну свободно порхающую муху — можете считать, что война для вас уже закончилась!

Я не знаю, как вы умудритесь отловить мух. Меня этому в академиях не учили. Это не моего ума дело. Я не занимаюсь мухами! Я занимаюсь старшими офицерами! И знаете, как я ими занимаюсь? Вот так, вот так и вот так! — растер между сжатыми ладонями воображаемого офицера командующий. — Если у кого-то появились вопросы, прошу держать их при себе! Это армия, а не богадельня! Ваши проблемы — это ваши проблемы! Я командующий, я должен командовать, а не бегать по передовой задрав хвост, словно взбесившийся кобель! Я ясно выражаюсь?

Мое дело — раздавать медали или отдавать под суд. Остальное меня не касается!

Если кто-то сомневается в себе, если кто-то решил, что не способен за 24 часа исполнить приказ, пусть сейчас, здесь, не откладывая напишет подробный рапорт и… подотрется им в нужнике! Подотрется и застрелится! Мне не нужны капитулянтские бумажонки, которым грош цена! Мне нужна работа! Победа любой ценой! Если для достижения цели мне потребуется расстрелять 500 солдат, я расстреляю 1000 солдат. Если выполнению приказа будут мешать ваши паршивые жизни, я собственноручно пристрелю половину из вас, а вторую половину заставлю работать за двоих!