Мастер сыскного дела - Ильин Андрей - Страница 38

— Да говорят же вам, требуху вам в глотку, якорь — в печенку, что свои мы! — рявкнул Паша-кочегар.

И верно, так ругаться могли лишь свои.

— Коли этого вам мало, — сказал Мишель, — справьтесь относительно нас в ЧК. Моя фамилия Фирфанцев...

Всю обратную дорогу Мишель молчал, думая о чем-то своем.

— Вы что ж, милостивый государь, кукситесь, да ведь мы живы остались! — тормошил его Валериан Христофорович.

— Живы, — кивал Мишель, — да ведь какой ценой?..

И, уже подъезжая к самой Москве, сказал:

— Я буду вынужден доложить рапортом об обстоятельствах побега.

— Неужто про все скажете? — ахнул Валериан Христофорович.

— Так точно — про все, — кивнул Мишель.

Паша-кочегар резанул по нему глазами.

— Да зачем же так, голубчик, да ведь чего было, того уж не воротить, остались живы и ладно. Ведь война, — запричитал Валериан Христофорович. — Ведь не по своей воле мы туда попали... Да кабы не та одежда с едой, мы в теперь вряд ли живы были.

— Наверное, — согласился Мишель. — Но смолчать было бы подлостью.

— Чистеньким остаться желаешь, господин хороший? — сказал вдруг матрос.

Мишель вспыхнул:

— Я ничуть не хочу обелять себя или перекладывать вину на других, отчего прошу считать, что побег замыслил я и относительно одежды и еды приказ тоже отдал я, за что сам, коли придется, и отвечу!

И хоть было Мишелю за те слова невыносимо стыдно — ведь понимал он, что матросу жизнью обязан, — но для себя все уже решил.

— Эх! Глупы вы, ей-богу, хоть и благородие! — покачал головой Паша-кочегар, — Творите, чего сами не ведаете! Но коли так, коли вам удержу нет — пишите чего хотите, да только после не жалуйтесь!..

На том и порешили.

А ведь прав оказался кочегар — зря Мишель правды искал, а как нашел — так уж не возрадовался!..

Глава 31

Комнатка была маленькая, окна грязные, с примитивным решетчатым узором.

— Ну и вляпался же ты, парень! По самое не хочу!

Погодите, он, кажется, это уже слышал! Причем не так давно...

— Такой заслуженный человек, а ты его — ножичком.

И это было!

А вот то, что было дальше, того раньше не было! Потому что разговор пошел иной.

— Вот эти отпечатки пальцев были сняты с рукояти ножа, которым был убит потерпевший.

Отпечатки ваших пальцев!

Вот эти — с ручки входной двери...

Эти — со спинки кресла, на котором сидел убитый...

Эти — со стола...

Со стакана...

С тарелки...

С другой...

С третьей...

С вилки.

С еще одной...

И еще другой...

Запираться было бессмысленно.

Хоть Мишель-Герхард фон Штольц запирался, как только мог. Вследствие чего улики лишь множились.

— Кровь на вашей одежде и на подошвах ботинок совпадает группой крови с группой крови убитого.

Отпечаток, обнаруженный на полу на месте преступления, размером и рисунком на подошве соответствует размеру и рисунку подошвы вашей обуви.

Вас видели вблизи места преступления, возле киоска, где вы покупали коньяк, найденный на месте происшествия, с вашими «пальчиками» на стекле.

И видели после, когда вы заявились с соучастниками на место преступления, взломав опечатанную дверь...

С соучастниками? Хм... А разве это были не их коллеги? А кто тогда?..

— А разве это были не ваши, не милиционеры? — простодушно удивился Мишель-Герхард фон Штольц.

— Нет, это были не наши, а ваши! — объяснили ему. — Зачем вы явились туда, да еще не один, да еще с кем-то? Только не надо финтить, не надо «лепить горбатого»!..

Но Мишель-Герхард фон Штольц все ж таки стал финтить, «лепить горбатого», «играть в молчанку» и «идти в отказ», но, будучи приглашен в милицейский зверинец, где ему показали «слоников» и прочую экзотическую фауну, раскаялся в содеянном и повинился во всем: в том, что проник в дом известного в стране академика и зарезал его столовым ножом. А заодно, что, помимо академика, ранее застрелил, взорвал и отравил трех банкиров, шестерых уголовных авторитетов, одного народного артиста и девять числящихся в розыске пропавших старушек. Что, кроме того, печатал на дому фальшивые доллары и рубли, которые сбывал в Хабаровске, Салехарде и Нарьян-Маре, что систематически совершал карманные кражи в городском транспорте, совращал малолеток и сбивал на угнанных машинах прохожих...

Прав был Мишка Шутов, утверждавший, что был бы человек хороший, а подходящая статья ему всегда сыщется!

— Слушай, а возьми на себя еще хищение ящика водки в супермаркете и белья с веревки во дворе, — попросил по-дружески Мишеля-Герхарда фон Штольца следователь. — Тебе все равно, а у нас процент раскрываемости... Подумаешь — двадцать бутылок, когда ты поболе них душ человеческих загубил! Ящиком больше — ящиком меньше. Помоги, будь другом, а то премия горит.

Мишель-Герхард фон Штольц стал другом следователя.

И приятелем всего убойного отдела.

И товарищем всему райотделу милиции.

Но когда, совершенно раскаявшись, стал признаваться в «висяках» одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, то вдруг взбрыкнул и потребовал себе адвоката.

— Я требую адвоката! — сказал он.

— Ты че?.. Только мы общий язык нашли.

— Адвоката!

— Зачем в наши сложившиеся отношения впутывать кого-то третьего?

— Адвоката!!

— Ну ладно, коли тебе так приспичило, счас пригласим, — пообещали ему следователи. — Слышь-ка, Михалыч, у нас там в обезьяннике или трезвяке никаких адвокатов теперь нет?

— Счас пошукаем.

— Мне не этого — мне своего! — возмутился Мишель-Герхард фон Штольц. — Я настаиваю, чтобы вы позвонили вот по этому номеру и сказали, что я прошу приехать сюда моего адвоката!

Немедленно!

Прямо сейчас!

Глава 32

Все было уж готово — на поляне, вкруг, вытоптан снег, по краям воткнуты в сугробы сабли. Чуть поодаль стояли возки, подле которых топтались в ожидании ежащиеся от холода секунданты, в стороне от них держался полковой лекарь с саквояжем, в коем хранились хирургические инструменты, бинты да мази.

Все замерзли и пребывали в нетерпении.

— Скоро ль начнем, господа, темнеет уж!

— Даст Бог — с минуты на минуту.

Послышался перестук копыт по мерзлому снегу и скрип полозьев. На поляну выкатилась карета, из распахнутой дверцы которой бодро выскочил Фридрих Леммер — прошелся, картинно сбросил с плеч на снег русский тулуп, запрыгал на месте, будто разминаясь.

Более из кареты никто не вылез, хоть за обледеневшим оконцем смутно угадывалось чье-то припавшее к стеклу лицо.

— Ну что, господа, когда ж приступим? — спросил Фридрих, нетерпеливо переступая на месте. — Мне надобно управиться в четверть часа, к шести я зван на ужин.

Все недоуменно переглянулись:

— Вас только и ждем-с!

И впрямь, все давно были на месте.

Яков стоял с отцом и двумя секундантами, закутавшись в воротник шубы. Заметив его, Фридрих ухмыльнулся.

— Начинайте, начинайте, господа!

Противники сошлись в круг. Один из секундантов, выполняя свою миссию, произнес:

— Господа, не передумал ли кто из вас и не готов ли принести извинений другой стороне, дабы не доводить дело до пролития крови?..

— Ну конечно же нет, — ответил Фридрих, притом лицо его выражало столь отчаянную скуку, что всяк мог подумать, что он смертельно устал убивать на дуэлях зарвавшихся русских аристократов.

— Вы, господин Фирлефанц?

— Нет, увольте, — покачал головой Яков.

В сем раздоре примирения быть не могло...

— До каких пор должно продолжать дуэль — до крови, раны ал и смерти? — вновь спросил секундант.

— До смерти! — усмехнулся Фридрих. — Мы ведь не школяры, господа, дабы драться до первой крови. Конечно — до смерти! — да тут же прибавил: — Моего противника.

— До смерти, — кивнул Яков.

Боле вопросов не было, и приступили к делу.

Секунданты вынули из ножен, оглядели шпаги, протянули их противникам. Фридрих небрежно отвел их руки, оставив право выбора за Яковом. Тот, не глядя, принял одну из шпаг, встал, опустив клинок книзу.