Слово дворянина - Ильин Андрей - Страница 33

— А коль вспомнил — рассказывай мне теперь, о чем они промеж себя говорили!..

Глава XXXIII

Дверь скрипнула да приоткрылась. Мишель-Герхард фон Штольц расправил плечи и обаятельно улыбнулся вычищенными на ночь зубами, дабы приветствовать ожидающего его на пороге хозяина дома.

Людей, которые на тебя трудятся, надобно поощрять. Хотя бы так, хотя бы улыбкой...

— Доброй ночи, Михаил Львович, — с чувством сказал он.

С чувством глубокой признательности.

Но ему никто не ответил.

И никто не открыл.

Мишель-Герхард фон Штольц толкнул дверь сильнее, и она, провернувшись на петлях, распахнулась настежь.

Хм...

Он зашел в квартиру и прошел в кабинет...

На столе были раскрыты какие-то заложенные цветными закладками тома и отдельные листы с арабской и персидской вязью с роскошными средневековыми гравюрами.

На славу потрудился Михаил Львович!

Сам академик сидел в своем любимом кресле и спал, положив, будто примерный ученик, свою седую голову на руки, сложенные на раскрытом фолианте.

Старый академик уснул, сморенный усталостью и научными переживаниями. Зря Мишель торопился, летя к нему сломя голову! Можно было бы и зубы дочистить, и рубашку сменить, и вздремнуть...

— Михаил Львович! — подойдя ближе, негромко позвал Мишель-Герхард фон Штольц.

Но тот его даже не услышал, продолжая глядеть свои сладкие сны, в которых он не иначе как во второй раз раскапывал Трою.

Мишель-Герхард фон Штольц подошел к столу, склонившись над раскрытым томом.

Там, на серой от древности бумаге, шрифтом с ятями было написано про индийские самоцветы и были отчеркнуты отдельные абзацы, где сообщалось, что будто бы алмазы:

"Не дадут причинить вреда сглазом али колдовством тому,

Кто будет носить при себе бриллиант как украшение.

И ни один монарх не попытается перечить воле владельца его,

И даже боги будут выполнять все его желания..."

Однако!..

Но ниже было выделено росчерком совсем иное — что: «Но буде алмаз имеет хоть малой частью своей красный цвет или же был запятнан кровью невинно убиенных, или обретен путем неправедным, то станет дух его из светлого — черным, и станет он притягивать к себе несчастья и приносить владельцам своим и всем, кто бы ни коснулся их, великие страдания, болезни и смерть, и станет пролитая на него кровь прирастать новой кровью, а несчастья — множиться новыми несчастьями, покуда не будет с того камня снято проклятье!..»

Мишель-Герхард фон Штольц лишь хмыкнул.

Да вновь позвал почтенного академика.

— Михаил Львович, просыпайтесь.

Но академик спал, подобно младенцу, разве что пузырей во сне не пускал.

Удивительно крепкий сон для столь почтенного возраста!

Мишель склонился к академику и тронул его за плечо.

Михаил Львович не шелохнулся и был весь как каменный. Господи, спит так — словно мертвый!.. — невпопад подумал Мишель. Будто даже не дышит!

Да тронул Михаила Львовича еще раз, уж чувствуя, как по спине бегут холодные мурашки.

— Михаил Львович... Михаил Львович! Михаил...!!

Академик резко вздрогнул и открыл глаза. Мишель-Герхард фон Штольц тоже вздрогнул. И даже сильнее проснувшегося академика!

— Господи!..

— А-а!.. Сударь!.. Пришли! — радостно воскликнул Михаил Львович, зевая. — А я, знаете, прикорнул тут малость. Года-с... Чуть лишь дашь себе расслабиться, и сразу тянет в сон.

— Уф, — облегченно выдохнул Мишель-Герхард фон Штольц. — Вы так крепко спали, что я грешным делом уж напугался, не померли ли вы!

— Ну уж нет! — шутейно погрозил ему пальцем академик. — Не дождетесь! Я, знаете ли, веду исключительно здоровый образ жизни, что и вам советую!

Да, быстро оглядев Мишеля, спросил:

— А что же вы, сударь, с пустыми руками в гости заявились? Такое дело надобно бы отметить!

— А как же здоровый образ жизни? — не без ехидства спросил Мишель.

— Ничего — один раз, да когда по поводу, здоровью не повредит! — заверил его академик. — Вы вот что, несите сюда из холодильника все, что там найдете съестного, — сыр, колбасу — да нарежьте их, а то я чертовски проголодался. Да рюмки прихватите в шкафу. Да после сбегайте в киоск, там, за углом, зачем-нибудь, подобающим случаю. Будем с вами праздновать мою очередную научную победу!

Мишель-Герхард фон Штольц сходил на кухню, где, распотрошив холодильник, нарезал, разложив по тарелкам, колбасу, сыр, и еще селедку с яйцом, изобразив из них некое подобие закуски. Выглянул из кухни, сказав:

— Ну я пошел.

— Конечно, конечно! — ответил ему академик. — Да не ограничивайте себя в градусах! Согласно последним научным изысканиям, крепость напитка должна минимум вдвое превышать время ожидания застолья.

А я вас, милостивый государь, ждал без малого двадцать минут!

Так что торопитесь. А как вернетесь, я вам доложу чрезвычайно любопытную новость!

«Интересно какую?..» — размышлял Мишель, когда прыгал вниз по ступенькам.

К киоску, несмотря на ночь, стояла очередь.

Страждущие тянулись на свет его тусклых витрин со всего микрорайона. Здесь же они сколачивали крепкие ячейки общества.

— Эй ты, нуда, ты, долговязый... с нами будешь?

— Что будешь? — не понял Мишель-Герхард фон Штольц.

— Что будет — то и будешь! — ответили ему. — У нас малость не хватает.

— Нет, господа, увольте, — отклонил лестное предложение Мишель. — Я сам по себе, один.

— Чо, алкаш, что ли? — посочувствовали ему. Мишель купил бутылку сомнительного, потому что по сомнительной цене, коньяка и быстро побежал назад, гадая, что же ему скажут. Верно, что-то удивительное!..

Дверь была все так же открыта.

Академик все так же сидел за столом и вновь дремал, положив голову на руки.

— А вот и я! — сообщил радостную весть Мишель-Герхард фон Штольц.

Академик шевельнулся во сне, зябко поведя плечами, приподнял голову, зевнул, пробормотал что-то невнятное, да вновь уронил ее на руки, устраиваясь на них, как на подушке.

И стоило в киоск бегать? И приезжать сюда на ночь глядя? Что ж теперь делать -будить его? Мишель-Герхард фон Штольц заметил на диване плед, снял его и осторожно накрыл им спящего академика. А накрыв, подоткнул с боков.

Да вдруг увидел, что плед на спине топорщится. Что за чертовщина?..

Он провел по спине академика, разглаживая ткань, и на что-то наткнулся. На что-то твердое. А наткнувшись, откинул плед. И увидел!.. Мать честная!

Увидел торчащую из спины академика рукоять столового ножа, которым он совсем недавно на кухне нарезал хлеб и сыр. Нож был вогнан в спину во всю длину лезвия, точнехонько меж ребер. Из-под рукоятки тихими, угасающими толчками выхлестывала кровь, стекала на пол, где собралась уж целая лужа.

Академик Анохин-Зентович был... мертв! И умер он только что, буквально несколько минут назад, потому что когда Мишель-Герхард фон Штольц вошел в квартиру, он еще шевелился в агонии, еще пытался приподнять голову и что-то ему сказать, беззвучно раскрывая рот. А он подумал, что тот зевает!.. Но как же так?!

Ведь Мишель отсутствовал совсем недолго, буквально пять, ну, может быть, десять минут, и за это время случилось непоправимое — академика Анохина-Зентовича... деда Светланы... убили!

Ножом!

В спину!

В самое сердце!

Мишель-Герхард фон Штольц невольно бросил взгляд на стол, на раскрытые фолианты, на листы рукописей и на разложенные цветные фотографии, где было в трех проекциях снято изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать -то самое колье: в форме восьмиконечного многогранника, с четырьмя крупными, по три карата каждый, камнями по краям и одним, на десять каратов, в центре...

Вот так дела!!

Глава XXXIV

Сколь ни убивали Мишеля, а все он к тому никак привыкнуть не мог. Вот и теперь через минуту, две или три его самого и товарищей его должны были застрелить.