Третья террористическая - Ильин Андрей - Страница 12

— Ну ты че, не понял?! — возмутился «старик», ленясь даже пнуть борзого «духа». — А ну, шнуром за дровами!

Сашка Скоков не услышал просьбы «старика»-солдата потому что дремал, привалившись к спинке койки. Пришлось тому приподниматься, чтобы достать его кулаком в скулу.

— Одна нога здесь, другой уже нету!..

Сашка вскочил и выбежал на улицу. Под проливной дождь. По лицу хлестануло холодными струями. Поленница была сразу за палаткой и была прикрыта полиэтиленом и брезентом. Но дрова все равно промокли почти насквозь. Он уложил с десяток поленьев в сгиб левой руки и, обняв их правой, вернулся в палатку.

Поленья разгорались плохо. Пришлось плеснуть на них соляры…

В палатку, нагнув голову, вошел офицер в мокрой плащ-накидке.

— Валяетесь… — не выражая ни возмущения, ни осуждения, а просто констатируя факт, сказал он.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, отдыхаем, — бойко ответил сержант-срочник, приподнимаясь на койке.

— Мне люди нужны. Там машина пришла, надо разгрузить.

— Сделаем, товарищ старший лейтенант, айн момент! — заверил сержант, преданно глядя на командира. — Палеев, Федоров, Скоков… А ну — рысью за лейтенантом!

Назначенные на работу солдаты потянулись из палатки. В дождь… Ноги разъезжались в раскисшем грунте, на сапоги налипали комки грязи, за шиворот просачивалась вода. Хотелось есть, спать и домой…

Саша Скоков не сачковал от армии, как многие другие, он сам пришел в военкомат, предложив армии свои услуги. Так его воспитывали. Его отец был офицером и считал, что армия никому еще не вредила, а только помогала.

Но эта была уже не та армия, уже совсем другая армия…

— Брать оттуда, носить вон туда, — поставил боевую задачу лейтенант. И ушел в офицерскую палатку. Стремно ему было торчать здесь, под холодным дождем. Он бы вообще из палатки не выходил, если бы не был самым младшим среди офицеров.

Саша Скоков брал «оттуда» и тащил «туда». Работал он без энтузиазма, монотонно, словно через силу, нехотя ползая по раскисшей земле. В армии все так делается — через силу и через одно место. Потому что если с энтузиазмом, если спешить и справиться с работой раньше, то добьешься только того, что тебе «накатят» новую работу. А всю работу в армии все равно не переделать, даже если переделать… Если переделать, тебе все равно найдут занятие, заставив плац зубными щетками чистить или снег столовой ложкой убирать…

Когда они вернулись в палатку, «старики» все так же валялись на койках, под бушлатами. Все в тех же позах.

— Слышь, ты, ты где бродишь?! Не видишь, что ли, что печка прогорела, а ну шнуром!.. А ты давай за жрачкой в «столовую».

— Кто же мне ее даст? — мрачно спросил солдат.

— А это меня ни разу не колышет! — популярно объяснил ему «дед». — Укради и скажи, что нашел! «Деды» жрать хотят!..

Через неделю их рота попала в засаду. Справа и слева ударили ручные пулеметы и автоматы. «Урал» съехал на обочину и остановился, ткнувшись бампером в чудом сохранившийся бетонный столбик. Мертвый водитель рухнул головой на баранку, заливая свои колени и пол кровью.

— Полундра-а-а!.. — крикнул кто-то.

Пули отчаянно защелкали по бортам, пробивая их насквозь и пробивая насквозь тела сидящих с краю солдат. Толкая и топча друг друга, все устремились к выходу. Тех, кто прыгал, стреляли как куропаток — влет. Отброшенные пулями тела, меняя траекторию, бились о борт, падали уже неживыми на дорогу. Но кому-то все же повезло, кто-то успел упасть целым и откатиться под днище грузовика, за колесо. Пули с хлюпом впивались в резину покрышек.

Выставив автоматы, не глядя, куда, не понимая, в кого, они открыли огонь по подступившим к самой дороге кустам. Стреляли не для того, чтобы отбиться, просто так было легче.

— А… падлы, суки, гниды поганые!.. — страшно, сорванным голосом, матерился лежащий рядом с Сашкой сержант, потому что ему было страшно. Так же, как Сашке. Как всем. — Ты чего не стреляешь? Стреляй, гад!

Дотянулся, ударил Сашку кулаком по лицу, вышибая из него задумчивость. Сашка нажал на спусковой крючок. Автомат затрясся в его руках, отбив короткую очередь…

Сзади, чадя, разгорался шедший следом «Урал», возле него валялись трупы солдат. И рядом тоже валялись. Те, что несколько минут назад сидели рядом с ним. Живые. Теперь их неузнаваемые, искаженные предсмертным ужасом и болью лица смотрели в никуда, а от их тел, сливаясь друг с другом, расползались черные кровавые лужи.

Что стало с другими машинами колонны, прорвались они или нет, было совершенно не ясно. Что делать — тем более. Офицеров боевики выбили первыми. Здесь, под днищем, их было шестеро живых, один — раненый. Раненый был самый спокойный, потому что боль заглушала все остальные чувства, в том числе чувство страха. Он был как-то странно задумчив, потому что был уже не здесь, уже наполовину там. Живым было хуже, живые понимали, к чему все идет…

Очередь… Бросок автомата влево, снова — очередь!..

Площадной, заглушающий страх мат!..

И снова очередь, на этот раз вправо!..

И животный ужас, застывший в глазах. Потому что понятно, что никто им не поможет и что у них скоро кончатся патроны и сюда придут боевики. Но они оттягивали еще на минуту, на две, на три… этот неизбежный момент.

В кого-то, сочно чмокнув, ударила пуля. Кто-то ткнулся лицом в землю и затих. Теперь их было не шестеро, уже — пятеро, и еще там, сзади, под горящей машиной, тоже были еще живые, потому что оттуда кто-то огрызался автоматными очередями.

Но все равно это был конец.

Клацнув затвором, осекся первый автомат, отбросив последнюю пустую гильзу.

— Патроны?! У кого-нибудь есть еще патроны?

Патронов практически не было.

— Ну — все, «пушной зверек» нам! — сказал кто-то вслух то, о чем подумали все.

Сержант придвинулся вплотную к колесу, на мгновение выглянул и, вытянув вперед руку, стал шарить по дороге, пытаясь дотянуться до валяющегося возле машины чужого автомата. Простучала короткая пулеметная очередь. Пули, выбивая фонтанчики земли, пунктиром перерезали его руку. Сержант охнул и откинулся назад. Его рука повисла плетью.

— Эй, вы, там!.. Бросай оружие и вылезай! — крикнул из кустов гортанный, с характерным акцентом, голос. — А то гранату кинем!

От гранат колеса не защищали. Гранату можно было аккуратно закатить под днище машины, и тогда осколки, рикошетя от металла и дороги, сметут их всех, словно железной метлой!

Солдаты прятали друг от друга глаза, думая об одном и том же. Смерть была и здесь, и там, но там на минуту или две позже…

— Считаем до трех!

Раз!..

По машине ударила длинная пулеметная очередь, пули звонко щелкали по колесам и бортам, вырывая куски металла. Это было предупреждение. Последнее…

Тот, кто лежал с краю, возможно, сам того не осознавая, подчиняясь инстинкту самосохранения, сдвинулся к заднему бамперу. За ним потянулись другие.

— Оставь автомат! — потребовал сержант, цепко хватаясь за ствол.

В автомате еще было два или три патрона, и Сашка отдал его сержанту. Тот перехватил оружие одной рукой. И, привалившись к колесу, стал ждать. Он, видно, на что-то решился. На что не смогли решиться другие.

Солдаты, испуганно оглядываясь по сторонам, втягивая в плечи головы и выставляя вперед руки с растопыренными в стороны пальцами, стали неловко выбираться из-под машины. Они жались друг к другу, выстраиваясь спинами вдоль заднего борта.

Кусты зашевелились, и из них стали выходить боевики. Они шли открыто, широко ставя ноги, о чем-то громко переговариваясь. Они не боялись, они были у себя дома. Они подошли совсем близко, когда вдруг, неожиданно для всех, из-под машины простучала коротенькая, в два патрона, очередь. Одна-единственная очередь!

Шедший первым боевик, споткнувшись и всплеснув руками, рухнул на землю, ломая своим телом кусты. И тут же разом застучали автоматы, вбивая под колесо пулю за пулей. Они ведь не знали, что в отстрелявшем последнюю очередь автомате патронов больше не осталось.