Несущий перемены - Ингрид Чарльз - Страница 60

Как только Гатон сообщил Йоране, что Паншинеа вылетел со Скорби, она поняла, что дольше медлить нельзя. Вести из Баялака ошеломили и встревожили ее, но к тому времени, как они подтвердятся, Палатон должен был вернуться. Она связалась с Руфин.

Руфин выглядела подавленной. Йорана немедленно вспомнила, что точно такой же она была во время нападения в Сету, и тут же выяснила, что не ошиблась.

— Он снова пропал.

— Снова нападение?

— Нет. Но я бы хотела, чтобы он выбрал себе другого пилота, если уж вздумал попадать в неприятности. В горах над развалинами произошел сильный обвал. Все, что я смогла выяснить, — Руфин кивнула на приборы связи на корабле, — они совершенно уверены — он оказался прямо под лавиной.

Если он не задохнулся под весом снега, то вполне мог выжить. Чоя умели поддерживать температуру с помощь бахдара, умели дышать почти на стадии замораживания. Он, может быть, еще выживет, если его найдут вовремя.

— Я вылетаю, — сказала Йорана. — Попробуй убедить этих художников подняться в горы и разыскать его.

Она нашла Ринди в его комнатах. Прелат ходил, опираясь на трость и собираясь к отъезду на Скорбь. Атмосфера в его комнате была мрачной — мрачнее даже, чем во время его болезни. Он подал ей руку, и Йорана схватилась за нее, ибо в этот момент чувствовала себя скорее ребенком, чем взрослой чоя.

Она ощущала неуверенность Прелата.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— В жизни случаются неизбежные события, — вздохнул Риндалан. — И это — не самое плохое из них. Ты выяснила что-нибудь о Палатоне и Рэнде?

— О Рэнде пока ничего. Палатон задерживается. Я попробую поторопить его.

— Хорошо.

— Я не вернусь до твоего отъезда, — внезапно возникший ком в горле помешал ей говорить. — Только не умирай, не повидавшись со мной, друг.

Ринди взглянул на нее подозрительно блеснувшими глазами.

— Умирать! Да мне всего сто шестьдесят лет! Мне предстоят по крайней мере еще двадцать-тридцать, а если мои расчеты справедливы, то и все пятьдесят. Этого хватит, чтобы увидеть, как твои дети найдут себе дару.

— Ты обещаешь?

Ринди с достоинством взял ее за руку и поцеловал ее.

— Обещаю со всей твердостью.

Йорана бросилась к старику и крепко обняла его.

— Ловлю тебя на слове, — успела произнести она прежде, чем поспешно вышла, сдерживая слезы.

Она зашла к себе, чтобы переодеться, сменить обувь и проверить оружие. Сосуд с рахлом, запретный и нежелательный, хранился в потайном ящике вместе с острым ножом. Она сунула нож в сапог и поднялась, глядя на афродизиак. Он был способен затуманить рассудок любого существа, обладающего бахдаром, вызвать интоксикацию, но также — помочь сломать барьеры и заставить чоя принять безрассудные решения о своих детях. Она не знала, какая помощь ей может понадобиться, чтобы спасти Палатона, и решила воспользоваться снадобьем. Вытащив крохотный сосуд из ящика, она сунула его в карман.

Глава 27

Как только грохот обвала затих, Палатон немедленно почувствовал быстрое снижение температуры. Его охватывал озноб. Он обнаружил, что стоит на коленях, и не мог вспомнить, в какой момент лишился равновесия. Его окружал непроглядный мрак. Песок колол его руки, и Палатон стряхнул его. Вход в пещеру совершенно исчез, и различить место, где он был, можно было только по бледноватой тени, светлее, чем черные стены.

Он был погребен заживо. Его охватила паника, дыхание прервалось. Палатон попытался взять себя в руки — может, вход в пещеру был всего лишь прикрыт тонким слоем снега и льда. Может, отсюда еще можно выбраться. Солнечная панель слабо засветилась, когда он прошел мимо. Он протянул руку, касаясь панели, ощутил ее тепло и тут же пожалел, что панель остывает слишком быстро. Лежанка была застелена не только тонким покрывалом, но и одеялом — старым, ветхим и рваным. Он подошел поближе.

Несколько минут он боролся с желанием забраться под одеяло, но в конце концов решил подтащить лежанку поближе к середине пещеры, где стояла солнечная панель. Для этого потребовались считанные минуты. Палатон споткнулся о поваленный мольберт, ударился о стул, но даже не почувствовал боли. Невольно к нему в голову пришли мысли о смерти от удушья и холода. Воздух в пещере вскоре должен был иссякнуть, хотя гораздо опаснее было постоянное понижение температуры.

Однако опасным оно было в том случае, если он решит сидеть и ждать, пока кто-нибудь не откопает его. Вспоминая о резком выстреле перед самым началом обвала, он сомневался, что помощи можно ждать в скором времени. За последние несколько дней смена температур, оттепели и заморозки сделали снежный покров в горах неустойчивым. Кто-то намеренно вызвал обвал, и потому о любом спасении надо забыть — если оно вообще возможно.

Он сунул руку в карман и вытащил свой передатчик, точнее, то, что от него осталось. Связь с Руфин представлялась совершенно нереальной.

И все же оставался еще один вариант — выйти к порогу пещеры и попытаться выбраться из завала самому. Но это означало, что работать придется в холоде. Палатон не знал, насколько велики его шансы закончить работу прежде, чем он слишком устанет. Снег должен быть плотным и тяжелым… но при работе можно согреться. Теперь он обладал только естественной силой простолюдина.

Прежде всего — свет. Он встал на четвереньки и принялся обыскивать крохотную пещеру, мысленно вспоминая ее. Он запутался в одеяле и раздраженно отшвырнул его. Руки и ноги постепенно замерзли, и он сел поближе к солнечной панели, пока онемение не прошло. Только с третьей попытки он разыскал светильник. Он светился еще слабее, чем солнечная панель — батареи почти сели. Вспомнив о возрасте светильника, Палатон порадовался и такому свету, оглядывая пещеру. На полу валялись обломки стула.

В призрачном свете, напоминающем тусклое сияние угасающей луны, он пробрался к входу в пещеру, держа в руках спинку стула, будто огромную ложку, и принялся разгребать снег.

Он работал до тех пор, пока куртка его не пропиталась потом, а ноги в тонких брюках не заледенели. Только тогда он вновь завернулся в ветхое одеяло, сжавшись под ним, и попытался определить время. Его хронограф исчез еще в тот момент, когда мимо пещеры прокатилась первая лавина, а свет был слишком тусклым, чтобы попытаться найти его. Его руки покрылись волдырями и занозами — настолько, что просто держать в руках спинку стула причиняло ему мучительную боль. Оторвав длинные полосы от одеяла, он замотал ими ладони, надеясь, что инфекция не проникнет в лопнувшие волдыри.

Внезапно он рассмеялся — оказывается, он умел гораздо лучше выживать в космосе, чем в отдаленных уголках собственной планеты. Он понял, что этот истерический смех вызван усталостью. Он с криком вскочил, заметив, что светильник угасает, и вновь взялся за работу. Ему не хотелось сидеть неподвижно в темноте.

У стены пещеры росла гора снега, от нее веяло холодом. Снег выглядел достаточно чистым, и время от времени Палатон глотал его горстями, но от холода горло сжималось, желудок заледенел, и он вынужден был отказаться от снега, несмотря на жажду. Под курткой пот струился целыми реками, пропитывая рубашку, и Палатон понимал, что вскоре это грозит обезвоживанием.

Он потерял счет времени. Он копал и останавливался, дрожал и согревался, преодолевал жажду и вновь копал. Его плечи и локти пронизывала боль, как по волшебству прекращающаяся, едва он останавливался, но тут же вспыхивающая вновь, еще сильнее, как только он вновь начинал копать.

Он побрел прочь от снежной горы и упал на лежанку возле солнечной панели, чтобы впитать последнее тепло прежде, чем она окончательно погаснет. Он дрожал, как в лихорадке, преодолевал искушение сбросить куртку, чтобы охладить тело, и в то же время пытался хоть чем-нибудь согреть руки и ноги.

Внезапно его одолела дремота. Не пытаясь бороться с ней, Палатон заснул.