Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 64

Элий обожал утопающие в зелени города побережья. Защищенные Альпами от северных ветров, они согревались зимой теплым дыханием моря. Здесь ничто не менялось год от года, как не менялось лазурное море с белым лимбом прибоя. Ряды пальм вдоль набережных и бесчисленные полосатые тенты крошечных закусочных, то сине-белые, то красно-желтые, повсюду цветочные клумбы с прихотливым орнаментом, свечи кипарисов, шатры пиний, уютные магазинчики и библиотеки.

Элий и прежде бывал в Никее [117], когда ему доводилось отыскать в своей бурной жизни несколько свободных дней. Здесь же он провел два месяца, выздоравливая после того, как Хлор отрубил ему ноги.

Кривые улочки ступенями спускались к морю. Они так отличались от улиц классических римских городов, построенных, как Тимугади, по образцу военного лагеря, где все улицы проложены с запада на восток или с юга на север и всегда пересекаются строго под прямым углом. Здесь все было непредсказуемо. Крошечные домишки могли находиться рядом с роскошными виллами. Лимонные деревья и пальмы соседствовали с дикими виноградниками и соснами. Спору нет, в июле здесь слишком жарко. Но ветер приносил запах моря, который сам по себе мог излечить от чего угодно.

Последние два года Элий непременно приезжал на кинофестиваль в Монак [118]. Эти празднества так любила Марция. Но дни, с их обязательными прогулками по набережной в обществе знаменитых актеров, когда невозможно вдвоем поваляться на пляже, с надоедливой болтовней репортеров и просто любопытных были слишком утомительны. И только встречи с Марком Габинием, этим стареющим красавцем с благородным профилем, доставляли Элию истинное удовольствие. Марк был приятным, остроумным и тактичным собеседником. Его неизменно выбирали председателем Большой комиссии, он жил в императорских апартаментах. Ибо он был императором мира Кино. Молоденькие девушки бегали за знаменитым актером точно так же, как и в дни его молодости.

А Марк при встрече с Элием всегда интересовался здоровьем Валерии. И всякий раз непременно спрашивал, сколько лет ей осталось служить Весте. И потом в разговоре, задумавшись, вдруг восклицал: «Еще столько дней… Так много!»

Кассий привез сенатора в маленький домик в Никее. Окруженное зарослями, жилище напоминало скорее джунгли, нежели творение человеческих рук. Виноградные лозы вились, как им заблагорассудится, оплетая кудрями стволы огромных пиний. Даже меж плитками на дорожках пробивалась буйная зелень, а кусты роз давным-давно перестали цвести и сплели свои тонкие колючие ветви с лохматыми туями. Здесь, в саду, царили полумрак и прохлада, и возле маленького бассейна с зеленоватой, пахнущей тиной водой, можно было всегда найти тень.

Хозяйка оказалась самым нелюбопытным существом на земле. Она была способна вымолвить не более трех слов за день. Зато готовила отлично. Трудно было представить более подходящий дом для убежища. Впрочем, Кассий утверждал, что Элию ничто более не угрожает, и никакие силы, ни высшие, ни низшие не могут его здесь разыскать.

Элий мучился от вынужденного безделья. Целый день лежал он возле бассейна на неудобном деревянном ложе. Время от времени он опускал руку в прохладную воду и наудачу вытаскивать морские раковины, которые сюда кто-то положил давным-давно. Раковины успели позеленеть, как и камни бассейна, и приобрести терпкий запах распада. Разве судьба многих людей не похожа на судьбу этих злосчастных моллюсков? Из привычной обстановки их насильно переносят в чужую среду, они покрываются мерзкой зеленой тиной и умирают, потому что в чьей-то голове родился внезапный замысел что-то украсить или улучшить.

Элий надеялся, что его жизнь не такова.

Черно-золотой шмель, зависнув над левкоем, рассерженно гудел. Может, это кто-то из богов, ему не хватило нектара в Небесном дворце, и он отправился на землю за данью.

– Хочешь молока? – Звонкий девичий голос вывел его из раздумья.

Элий поднял голову. Девочка лет четырнадцати протягивала ему кувшин с молоком. Волосы ее были очень коротко острижены – светлый ежик на висках светился золотым ореолом. И все же Элий не мог принять ее за мальчишку – слишком тонкие черты лица, слишком узкие острые плечи, а под льном туники явно обозначились упругие груди. От воды бассейна по ее лицу бежали блики.

«Она мила от ноготка до последнего волоска. Посмотришь на нее – кажется, что перед тобой картина, написанная искусным художником», – пришла тут же на ум цитата из Плавта.

– Так хочешь молока? – повторила она вопрос.

– У меня нет чаши.

Она засмеялась.

– Пей прямо из кувшина.

Он принял ее щедрый дар и сделал несколько глотков.

– Я – Лета, но можешь звать меня Летти. А как тебя зовут? – спросила она, принимая из его рук кувшин.

Лета – река забвения. Души пьют из нее и забывают свою прежнюю жизнь. Странное имя для девочки.

– Элий, – ответил он.

– Сенатор Элий? – уточнила она. – Ну конечно, я же видела тебя в позапрошлом году во время игр!

Элий усмехнулся.

– Детей не пускают на бои гладиаторов.

– Это теперь, – объявила она весело. – А в тот год пускали, если со взрослыми. Меня бабушка взяла с собой. Я ее упросила. Сидела почти сразу за сенаторской ложей. Отличные места.

Внезапная догадка поразила Элия. Неужели эта девочка видела это?

– Тот самый бой? – спросил он.

Она смутилась.

– Прости… Да. Было так страшно. Никто сначала не понял, что произошло. А потом все повскакали с мест. Женщины кричали как сумасшедшие. Несколько торговцев мороженым побежали вниз, чтобы отдать медику свои ящики с сухим льдом. Один гладиатор подобрал твои ступни, положил в мешок и запихал этот мешок в ящик мороженщика.

Только теперь он сообразил, что никто не рассказал ему, что творилось в амфитеатре Флавиев в тот момент. А он никогда не спрашивал. Элий отчетливо и ярко вновь увидел арену, только теперь со стороны, будто смотрел на все глазами Летти.

– Я проиграл бой. Несмотря на то, что Хлор нарушил закон, за ним осталась победа.

– Абсурд! Ты отличный боец. Если бы у него был тупой меч, ты бы поднялся и выиграл поединок. Он-то падал два раза. А ты – только один. И ударов ты провел больше. Ты бы победил.

Элий криво улыбнулся.

– Смотрю, ты разбираешься в правилах.

– Я в то время была в тебя влюблена. Твое фото висело над моей кроватью, – призналась она и, как показалось Элию, покраснела.

Но блики воды из бассейна отбрасывали на ее лицо колеблющиеся зеленоватые тени, и Элий не мог сказать точно, не ошибся ли он.

– А сейчас уже не висит? – спросил он насмешливо.

– Нет, почему же… – она смутилась еще больше. – Но на заседания сената детей точно не пускают.

– Ты уже не носишь буллу, – заметил Элий, стараясь перевести разговор на другую тему, чтобы не длить замешательство. – И значит уже не ребенок.

– Ага… не ношу, – поддакнула она. – Мне пятнадцать.

Она выглядела моложе, и Элий подумал, что она специально прибавила себе год. Впрочем, нынешний Римский закон о браке весьма либерален в отношении возраста. В четырнадцать девочка может вступить в брак с согласия родителей, если медики не возражают.

Хорошо, что буллу Летиции Кар он спрятал в простенький оправленный в серебро медальон из морских раковин, а то бы девчонка засмеяла его, увидев, что он носит на шее детский амулет.

– Ты здесь на отдыхе? – Он не мог принять ее за местную уроженку, несмотря на простоту наряда – ее плечи и руки, не тронутые загаром, были ослепительно белы, а выговор выдавал жительницу столицы.

– Ага, я болела, а теперь выздоравливаю. Как и ты.

Она коснулась пальцем незажившего пореза. Красная ранка еще не сошлась до конца и напоминала жадно приоткрытый крошечный рот.

– Как ты так умудрился порезаться?

– Поцарапался о колючки, – соврал первое, что пришло в голову, Элий.

117

Никея – Ницца.

118

Монак – Монако.