Арабский кошмар - Ирвин Роберт - Страница 12

– Придется сделать крюк, – извиняющимся тоном сказал Кошачий Отец, когда они переходили мост. На другом берегу они ускорили шаг, ибо дорога была лучше освещена. По пути им то и дело попадались ночные дозоры и бродяги фонарщики. Три неприметные фигурки, они с трудом поднялись к стенам Цитадели.

– Это квартал Татарских Развалин, – сказал Отец, – и здесь вы должны кое с кем познакомиться.

Вейн и Бэльян вошли вслед за ним в шатер. В центре шатра, на ковре, неуклюже шевелилась в странной позе некая фигура. Что-то было не так, но в темноте трудно было разобрать, что именно вызывает тревогу.

– Это Саатих. Он – каахин, прорицатель, но Бог проклял его и постепенно превращает его кости в желе. Голова размягчится в последнюю очередь. Разумеется, в реальной жизни вам его не встретить. Подобные личности существуют только во сне.

Бэльян присел на корточки, чтобы взглянуть повнимательней, и поспешно поднялся вновь, с трудом сдерживая подступившую тошноту. Каахин раздувался, колыхался и пузырился над ковром, беспокойно расползаясь в разные стороны. Лишь голова с немигающими глазами неподвижно застыла в центре. С ковра раздался гортанный голос:

– Добро пожаловать в Алям аль-Миталь.

– Саатих хотел повидаться с вами, чтобы выяснить, не вы ли тот человек, который страдает Арабским Кошмаром. Похоже, не вы, – сказал Отец.

– Да поможет вам Бог, если вы когда-нибудь повстречаетесь с собратом Саатиха, Шикком, – сказал Вейн.

– Время пророчества истекло, остались лишь сны, – сказал Саатих.

Кошачий Отец опустился подле него на колени, и несколько минут они тихо, вполголоса совещались.

– Сюда мы пришли не ради Саатиха, – сказал Отец, когда они вновь вышли в ночь.– Мы ведем вас к давадару, туда, – и он показал на стены Цитадели, которые, казалось, парили над ними.

– Зачем к давадару? Почему сейчас? Не лучше ли увидеться с ним утром, когда мы оба проснемся? – Бэльян был уже заметно раздражен и решил отгородиться от странных прихотей этой нелепой парочки логическим барьером.

– Потому что мы хотим вас ему показать. Он задаст несколько вопросов, только и всего, – твердо сказал Отец.

– В таком случае, думаю, мне стоит проснуться, – сказал Бэльян.

– Глупец! Это же смертельно опасно! – вскричал Вейн, набросившись на Бэльяна. Отец с несвойственной его возрасту ловкостью последовал его примеру. Вейн схватил Бэльяна за ноги, а Отец крепко вцепился ему в спину, и они кубарем покатились вниз по тропинке, которая вела прочь от Цитадели.

– Где бы вы ни были, от меня вам не отделаться! – вскричал Отец, но Бэльян уже начинал удаляться от своих противников, удаляться от пыли и от ночи под стенами Цитадели.

Однако избавление от кошмара особого облегчения не принесло. Трудно было что-либо разглядеть в этом темном и душном месте. Казалось, он лежит в волосяном шатре. Он не мог пошевелиться, не мог вздохнуть. Глаза его казались открытыми, но убедиться в этом было нелегко. Что-то большое, мягкое, но тяжелое давило ему на руки и грудь, душа и парализуя. Лишь один его член не был парализован: пенис. Он поднимался и болезненно распухал. Что-то лежало на нем, что-то близкое и знакомое, злобно настроенное. Что бы это ни было, Бэльян чувствовал, что это живое существо, но, хотя и близкое физически, бесконечно далекое от существа человеческого, от людских забот. Судя по тому, как тесно оно прижималось, влечение его наверняка было сексуальным, однако глаза на этом лице, если это было лицо, Бэльян представлял себе в виде впадин абсолютного, безграничного небытия. Бэльян принялся молча молиться. Давление постепенно ослабло, и Бэльян обрел способность различать предметы. На руки ему давили чьи-то колени. На груди у него, уткнувшись ступнями в его промежность, стояла на коленях женщина, чьи волосы рассыпались по его лицу. Она склонялась над ним, что-то вполголоса напевая. Постепенно, пока Бэльян приходил в себя, она непостижимым образом исчезла. Там, где она была, не осталось ничего, кроме серых жемчужин фальшивой зари.

Он находился в беседке Зулейки. Она мирно спала рядом. «Зачем кому-то приходить на рассвете и стоять на коленях у меня на груди? – подумал он.– Вероятно, все это из-за жары». Он полежал еще немного, обливаясь потом, и растормошил Зулейку.

– Зулейка, ты стояла только что у меня на груди на коленях или это мне приснилось?

Она серьезно посмотрела на него широко раскрытыми глазами:

– Кто-то, кажется, следил за тобой, когда ты вернулся с кладбища Рода. Глупо ночью ходить на кладбище.

– Но кто за мной следил и зачем?

– Думаю, что некогда оно было женщиной и что оно пыталось забрать твое семя – впрочем, едва ли я ей что-то оставила.– Зулейка лениво рассмеялась и добавила: – Число мертвецов растет очень медленно, и они хотят производить потомство. Давай еще немного поспим.

– Но ведь по кладбищу я ходил только во сне, правда? – Однако, сказав это, он осознал кое-что еще.

Глава 4

Цитадель

А где же был я, когда Бэльяна увели на остров Рода? Так вот, ускользнув от преследователей – а погони в этом городе происходят постоянно, – я удалился в кофейню на берегу Нила, где надеялся побыть наедине со своими мыслями. Как выяснилось, надежды мои были напрасны, но это уже другая история. Теперь же я только хочу сказать, что мне часто необходимо уединение, дабы собраться с мыслями и восстановить ход событий. Если за день со мной происходит слишком многое, я чувствую некоторое беспокойство. Избыток материала для какой-либо из моих историй ничуть не лучше, чем его недостаток, и после стольких волнений я опасаюсь, что не сумею сжато и складно все это изложить и буду спать тревожным сном.

На основании только что описанных мною эпизодов нельзя не прийти к выводу, что моя сестра Мария – женщина весьма привлекательная. Сомнений это вызывать не должно, однако в дальнейшем рассуждать о ее прелестях я не намерен. По крайней мере в одном отношении я разделяю восточную щепетильность своих сограждан. Я не считаю нужным позволять посторонним людям разглядывать мою сестру с головы до ног и на основании ее манер строить догадки, девственница она или нет, или же пытаться по блеску в ее глазах и форме лодыжки установить, в какую цену она обойдется, если станет невестой. Лишившись таинственности, женщина утрачивает и все свое очарование. Я постараюсь сделать так, чтобы моя сестра вообще не имела отношения к этой истории, которую еще предстоит рассказать, – если, конечно, это возможно…

Он проснулся, едва не захлебнувшись в собственной крови. Услышав его сдавленные крики, к нему вскорости подошли Бульбуль и Мария, однако они ничего не предприняли, а только смотрели, как кровь брызжет у него изо рта и ноздрей; так они и дождались, когда кровотечение таинственным образом остановилось. Потом они вывели его на поляну, и Мария пошла за водой, чтобы смыть медленно свертывавшуюся кровь. Бульбуль прислонил Бэльяна к стене лачуги. Уже рассвело, хотя небо и хмурилось. Воздух в лесу Рода был очень влажный, он покалывал кожу. Бэльяна мутило, кружилась голова. Первоначальное облегчение от того, что он наконец вне опасности, быстро сменилось чувством полнейшей беспомощности. Он не представлял себе, какими сложными жестами сумеет передать своим иноязычным собеседникам то, что недавно испытал.

Вернулась Мария с полным кувшином воды, и они принялись его тщательно мыть. При свете дня, под открытым небом, Мария казалась пышущей здоровьем и сладострастной. Он с горечью подумал о том, что Мария с Бульбулем, похоже, провели отнюдь не беспокойную ночь. Почему жертвой должен быть именно он?

Наконец, когда ему стало немного лучше, он языком жестов выразил желание покинуть их и вернуться в Каир, но они в свою очередь начали энергично жестикулировать, доказывая, что ему следует – нет, просто необходимо – остаться.

– Йолл. Йолл, – упорно твердили они.

Бэльян ответил по-английски: