Плоть молитвенных подушек - Ирвин Роберт - Страница 1

Роберт Ирвин

ПЛОТЬ МОЛИТВЕННЫХ ПОДУШЕК

Сон чудовищ рождает разум.

Глава первая

Мужчина в Клетке

Женщины со всех сторон окружали Клетку, словно масса ледяных обломков. Сидя во внутреннем дворе, Орхан с трепетом представлял себе праздных обитательниц Гарема за стенами Клетки. Дамы заплетали друг дружке косы, занимались вышиванием, бренчали на цимбалах, курили наргиле, изучали книги о том, как угождать мужчинам, почесывались и дожидались своего господина. Гарем представлял собой не что иное, как ряд залов ожидания в преддверии секса. Женщины за их досужими занятиями могли разве что рисоваться мысленному взору Орхана. И все же порой — изредка — ветерок действительно приносил из-за высоких стен Клетки — Кафеса — подлинные голоса женщин, поющих или смеющихся. Непривычное звучание женских голосов, подобно журчанию фонтана, освежало и умиротворяло.

Почти всю жизнь Орхан пытался представить себе Гарем за стенами. Каждая третья его мысль принимала форму женщины. Потрать Орхан хотя бы четверть того времени, которое проводил в раздумьях о женщинах, на изучение математики или астрологии, он, несмотря на юный возраст, стал бы уже всеми уважаемым мудрецом. Однако его мысли о женщинах развивались не так, как те, что могли бы возникнуть, ломай он голову над астрологическими теоремами. Орхан пришел к заключению, что в гладкости женских форм есть нечто, сокрушающее логику. Ему казалось, что лучше было бы провести последние пятнадцать лет в размышлениях о маленьком камушке. Для обитателя Клетки мысли о женщинах были одной из отраслей спекулятивной философии, ибо ни одна женщина никогда не переступала порог этого проклятого места. Свою мать Орхан видел в последний раз, когда ему было пять лет. Он сохранил смутное воспоминание о том, как находился в одном из малых павильонов дворцового парка, как тщетно цеплялся за огромную, расшитую тюльпанами юбку и как потом его оттащили возникшие сзади черные руки. То, что Орхан умрет, так больше и не увидев женщину, почти не вызывало сомнений.

Клетка располагалась в центре лабиринта зданий, внутренних дворов и крытых ходов, заключавшего в себе Императорский Гарем. Принцы, томившиеся там в заточении, жили в комплексе комнат, выстроенном вокруг вымощенного плитняком двора с крошечным садиком посередине. Под сводами колоннады, тянувшейся по двум сторонам двора, принцы могли укрываться от солнца и дождя, совершая моцион или попросту болтаясь без дела. Эта крытая прогулочная галерея вела к общей спальне и двум увенчанным низкими куполами гостиным, из которых можно было попасть в небольшие отдельные покои. Жизнь в заточении делила с принцами горстка глухонемых оскопленных слуг. На ночлег евнухи устраивались в кухне и кладовых, с двух других сторон внутреннего двора. Все окна Клетки выходили вовнутрь, в мрачный садик, а запасы провизии пополнялись через отверстие в стене кухни. Единственная, обитая железом дверь Клетки отворялась только для того, чтобы можно было впустить врача или вынести покойника. В тех редких случаях, когда дверь все-таки открывалась, Орхан и его собратья стремились хотя бы одним глазком увидеть вдали проход, известный под зловещим названием «Коридор, Где Джинны Держат Совет».

За опасным Коридором находился Гарем, за Гаремом — остальные помещения Дворца, а за пределами Дворца был Стамбул, но дать такой простор своему воображению Орхан был не в силах. Еще неделей раньше в Клетке было девять принцев. Но однажды, на прошедшей неделе, когда принцы завтракали, устроив пикник во внутреннем дворе, дверь Клетки распахнулась, и просвет заслонили два чернокожих евнуха. Они не вошли во двор, а встали у двери и поманили к себе Барака, самого старшего из принцев. Барак кивнул, прошел между евнухами в дверь и направился дальше по «Коридору, Где Джинны Держат Совет». Он ни разу не оглянулся. Барак и Орхан (второй из принцев по старшинству) заключили между собой договор о том, что когда одного из них освободят, он, если сможет, пошлет за другим. Но не было ни вызова от Барака, ни вестей о его судьбе. Да и никакие другие сообщения из внешнего мира в Клетку не поступали.

Клетка, как и Гарем, представляла собой зал ожидания, но в то время, как одалиски Гарема дожидались утех императорской опочивальни, обитатели Клетки не просто ждали, а готовились стать у кормила власти или умереть. Их судьбы зависели от состояния здоровья и настроения султана Селима и его Гарема. В один прекрасный день Селим вполне мог умереть, и тогда, в тот же день, в Клетку второпях заявились бы придворные и военачальники, которые, уведя с собой одного из принцев, немедленно провозгласили бы его султаном. С другой стороны, куда более вероятным было то, что, прежде чем настанет этот долгожданный день, Селим, действуя под влиянием зловещего сна или нашептываний ревнивой наложницы, внезапно и своевольно повелит казнить одного или нескольких своих сыновей. Тогда, в тот же день, вдоль «Коридора, Где Джинны Держат Совет», выстроились бы глухонемые, и в руках у одного из них был бы шелковый шнурок, ибо, согласно благородной традиции, оттоманская династия казнила своих принцев с помощью удушения.

Возможно, думал Орхан, Селим уже умер, а Барак, позабывший о данном Орхану обещании, стал новым султаном. Существовала и другая возможность: старый султан, который был еще жив, назначил Барака правителем Эрзерума или Амасии. И все же почти не вызывало сомнений то, что Барак умер от удушения. Орхан читал о том, что жертва подобной участи неизменно испытывает эрекцию и эякуляцию — маленькую смерть от оргазма, маскирующую собой большую смерть, которая следует за ней по пятам. Это была одна из разновидностей умирания, по неведомой пока Орхану причине отнесенных в книгах к категории «Смерти Праведника». В изучении смерти Орхан проявлял такое же усердие, как и в размышлениях о женщинах.

До восхода солнца над стенами Клетки оставалось еще несколько часов, но всю ночь было жарко, и Орхан дрожал не от холода. Внезапно он осознал, что не предполагаемая участь Барака — или не только она — вселяет в него страх и дурные предчувствия. Ночью ему снился сон. Орхан уже вспомнил его, но истолковывать не стал, ибо всем было известно, что сон принадлежит тому, кто его видит, а его смысл — первому человеку, которому он рассказывается ради истолкования.

В поисках толкователя Орхан вернулся в помещение, которым принцы пользовались как общей спальней. Семеро принцев спали, лежа на каменном полу. Когда-то они почивали там на тюфяках, да и гостиные были богато убраны коврами и подушками. Но потом Барак, как старший, подозвал всех к себе и заговорил о смысле их жизни. Каждый из них, сказал он, готовится либо стать султаном и властвовать, либо умереть как мужчина. Значит, какая бы участь им ни была уготована, необходимо бороться с недостойной мужчины изнеженностью. Следует развивать в себе оттоманские добродетели и упражняться, дабы сделаться здоровыми, сильными и закаленными. «Разве мы не мужчины?» Принцы последовали примеру Барака и в тот же день начали совершать моцион и упражняться в поднятии тяжестей, борьбе и стрельбе из лука. Мыться они стали только холодной водой. Они в клочья искромсали свою шелковую одежду. Кроме того, принцы, обойдя Клетку, собрали все ковры, тюфяки и подушки и бросили их в костер. Уже два года они спали на каменном полу.

В спальне, устремив безучастный взгляд в потолок, лежал единокровный брат Орхана, Хамид. Из всех принцев не спал только он, и именно он вышел вслед за Орханом во двор. Хамид был рожден наложницей-венгеркой. У него были рыжие волосы и бледная кожа. Для человека столь молодого у него была невероятно волосатая грудь.

Обойдясь без предисловий, Орхан начал рассказывать свой сон:

— Я находился в пустыне, где песок был таким плотным и гладким, что я шел по нему, как по меди. Наступила ночь, и прямо передо мной вдруг возникла, преградив мне путь, какая-то темная фигура. Вздымаясь высоко надо мной, фигура не давала мне прохода, но я вонзил в нее свою саблю, и она упала. Потом я улегся на нее, воспользовавшись ею как подушкой, и стал дожидаться рассвета. Над пустыней стремительно проносились звезды, и незадолго до восхода солнца я сумел разглядеть то, на чем лежал. С виду это слегка напоминало зародыш. Плавность его розовато-белых изгибов и выпуклостей нарушалась кое-где маленькими пучками волос. У твари не было ни головы, ни рук, ни ног, однако имелись пухлые органы — возможно, рты, чьи губы, казалось, кривились и со вздохом раскрывались, когда я наносил ей легкие уколы саблей. Потом, не зная, как поступить, я покинул свой сон.