Мурзик - Исаков Дмитрий - Страница 42

– Росинка, на, возьми рушник, вытрись! – и бросил ей вынутое тоже якобы из вещмешка вафельное полотенце.

Она его ловко поймала, ну а я, естественно, вернулся к своим пожиткам. Усевшись поудобней (спиной к реке), я услышал шорох камыша, и когда легкие шаги приблизились, резко обернулся и почти натурально, злобно зарычал, за что был тут же вознагражден искристым (и еще сто двадцать пять эпитетов) смехом Росинки.

– Ну, как водичка? – промурлыкал я.

– Я как будто заново родилась, – продолжала беззаботно смеяться Росинка.

– Ну, тогда я тоже пойду сподоблюсь, – сказал я и встал. – А ты, пока я буду купаться, зашей платье, – и протянул ей иголку с уже вдетой белой ниткой № 40.

Росинка с интересом стала рассматривать иголку, поворачивая ее так и эдак на солнце, а я подошел к воде и, назло врагу, тоже разделся догола (правда, стоя к ней спиной, рано ей еще все знать!).

Вода была что надо!

Я совершенно не понимаю людей, которые посреди лютой зимы, или же, составляя квартальный отчет, стонут, высказывая свое желание оказаться на Черноморском побережье в разгар летнего сезона и покачаться на морских волнах… Как правило, с середины июня море становится теплым, как моча молодого поросенка (а на вкус оно постоянно как моча!), и ничего, кроме обманутых надежд на желаемую прохладу, не доставляет. После сидения в нем больше пяти минут тело начинает потеть (прямо в воде), и если на берегу нет душа с пресной водой, то я в гробу видал это море!

А у нас! В реке! Да круглое лето! Вода освежает, омывает, ободряет, не зря же крестят именно в реке. (Насколько я помню, именно этим и занимались древние, а по морю они старались ходить аки посуху).

Так что лучше отдыха, чем в средней полосе, я себе не представляю. (Кстати, и загар здесь лучше, чем на юге).

Я бултыхался минут двадцать, пока не заметил, что Росинка, видимо, уже зашив свое рубище, сидит на берегу и смотрит на меня.

Я подплыл к берегу и на пузе подполз к самому песку.

Блаженство было полнейшее!

Я опустил голову в воду и вовсю стал пускать пузыри.

Когда воздух у меня кончился, я имел возможность еще раз услышать изумительный смех Росинки.

– Ну, и долго ты будешь так сидеть? – спросил я ее и изобразил голодного аллигатора, сидящего в засаде.

Но Росинка, видимо, ни разу не видала крокодилов (и даже, наверное, не слыхала о них), так что ни капельки не испугалась моих демаршей и продолжала смеяться.

– Ну ладно, посмеялись и будя, – сказал я ей строго. – Кстати, вот ты тут сидишь, совершенно без дела, а мой мешок, набитый ценными съестными продуктами, лежит там без присмотра, и если ты сейчас же не удосужишься встать и не изволишь пойти к нему, то какой-нибудь совершенно посторонний зверь воспользуется твоей недальновидностью и оставит нас без средств к существованию.

Росинка на полном серьезе (то есть совершенно искренне!) изобразила на лице испуг и опрометью бросилась спасать наши харчи, а я, злобный негодяй, стесняясь собственного ханжества (то есть неспособности отбросить ложный и, видимо, совершенно неприемлемый для Росинки стыд) закричал ей вослед:

– И смотри за мечом. Он тыщу рублей стоит!

Я вылез на берег и быстренько высушил себе нижнюю часть тела, после чего благополучно натянул штаны. Рубаху я не стал надевать, благо, имелось солнце и намеки на ветер.

Росинка уже вовсю охраняла благосклонно вверенный ей скарб, и если б не надетый набекрень венок из кувшинок, то я бы, наверняка, не утерпел бы и прыснул, до того с серьезным видом сидела она между мешком и мечом со взведенным заряженным арбалетом, деловито оглядываясь по сторонам в поисках «лютого» зверя.

– А ну, положь самострел, – взрычал я, садясь на край покрывала и придвигая к себе мешок.

Росинка аккуратно положила в сторону арбалет и чуть обиженно сказала:

– Еще тятя меня учил с ним управляться.

Я пропустил это мимо ушей и, развязав мешок, заглянул в него, раздумывая, что из съестного достать из него, чтобы, с одной стороны, не очень шокировать Росинку незнакомыми блюдами, а с другой стороны, чтоб не остаться голодным.

Первым делом я извлек на свет божий половинку еще горячего «орловского».

– Хлебушек! – радостно воскликнула Росинка и расширила ноздри своего изящного носика.

Я немного подумал и достал четверть с холодным квасом. Росинка никак не среагировала, продолжая исподтишка смотреть на хлеб.

Я достал большой кусок баночной ветчины, тут же узнав, что здесь ее называют солониной, на что тактично промолчал, хотя и пожалел, что не достал буженины.

Тут до меня дошло, что Росинка не притронется к еде, хотя бы потому, что не приготовила ее (то есть сервировала стол), и будет до конца мучиться, глотая слюни, так как у них, видимо, не принято вмешиваться в раздел пищи (это дело старшего), мне тут же стало стыдно за свою дремучесть, и я мгновенно извлек из мешка огромное румяное яблоко и протянул его бедняжке, которая с трепетом взяла его, видимо, впервые увидав такой крупный и, видимо, ранний экземпляр, и бережно положила его перед собой на покрывало.

– Ешь! – приказал ей я, и она послушно взяла его ручкой и элегантно надкусила.

– Трескай на здоровье! – подбодрил я ее и, достав из мешка еще большее яблоко, положил его перед собой. – У меня еще есть!

Только после этого она довольно энергично, но без жадности, стала его поедать, а я смог спокойно продолжить добывать из мешка снедь.

Немного подумав, я достал пару свежих огурцов, пару яиц (предварительно сваренных), мешочек с солью и две глиняные кружки.

К этому времени яблоко у Росинки кончилось, и она, аккуратно облизнувшись, скромно потупив глазки, сказала:

– Благодарствую, – и, немного помолчав, добавила:

– Я никогда не ела таких вкусных яблок!

И с уважением посмотрела на меня.

Я разломил хлеб, отдав меньший кусок ей (так положено), после чего откупорил бутыль и налил в кружки квас, который зашипел и запенился, разломил кусок ветчины (здесь я уже постарался и разделил поровну) и, развязав тесемку на мешочке с солью, объявил:

– Кушать подано! – И добавил. – Если все не съешь, утоплю в реке, предварительно изрубив на мелкие части и задушив собственными руками!

Я первым начал трапезу.

Росинка ела аккуратно и, если хотите, вполне интеллигентно.

Да, да, именно так! Потому что, как я не раз замечал, именно в исконно простых, но порядочных семьях дух интеллигентности не то чтобы витает в воздухе, а присущ всему, что окружает в быту эти семьи, и все, что делается в этих семьях.

Но самое главное, как это делалось, говорило за то, что интеллигентность возникла не в результате полученного извне образования, а от внутреннего такта и уважения к окружающим и, в первую очередь, от уважения к самому себе, и не в том смысле, в котором мы привыкли в нашей действительности, а в том, что уважающий себя человек никогда и ни при каких обстоятельствах не допустит со своей стороны неуважения к другим, и не на словах, как это принято у нас, а именно на деле.

Раньше это называлось «жить по правде», где под правдой подразумевался древний закон, которого человек непременно придерживался в повседневной жизни, даже когда его и никто в этом не контролировал. Сейчас про таких говорят, что они живут по совести, и как мне кажется, именно это определяет в человеке присутствие интеллигентности, а не классовая принадлежность, тем более интеллигенция вышла отнюдь не из дворянства, и если вспомнить, что понятие «интеллигент» появилось именно в России, то тогда станет понятно, почему простая русская девушка в своей наивной простоте мне виделась более интеллигентной, чем окружающие нас эрзац-эмансипированные особы, для которых нет ничего святого, кроме как утереть нос своим ближайшим подружкам в области потребления и обладания.

А если уж до конца быть правдивыми, то что истинно русского осталось в наших современных женщинах, кроме фамилий и отметок в паспортах? Злые все, как собаки, а ведь именно доброта отличала в лучшую сторону русскую женщину от остального сучьего племени! (Женщин других национальностей, обладающих добротой, я автоматически приравниваю к исконно русским женщинам). (P. S. Ох, и получишь ты по мордам, не меньше автора «Сатанинских стихов»!).