Китайские палочки времени - Алфимов Александр - Страница 32

Встаю с кровати, иду к умывальнику – отдельной ванной в номере нет. Все правильно, я же просил самую дешевую комнату. Хотя ванная мне бы не помешала.

Позавчера я душ не принял: оказывал Олегу первую медицинскую помощь. Вчера тоже: уж слишком хотелось спать после праздника. Похоже, сегодня данная гигиеническая процедура мне также не грозит.

И все это время на жаре, в одной и той же одежде. И даже без смены белья. Нет, я не отношусь к тем людям, которые часами очищают поры и увлажняют кожу. Но три дня в таких антисанитарных условиях – это слишком. Может быть, когда бармен посчитал меня наркоманом, он ориентировался не столько на внешний вид, сколько на запах?

Закрыв входную дверь на хлипкий шпингалет, я разделся и, нависая над раковиной, хорошенько промыл наиболее «ароматные» участки тела. Сделать это было трудно, приходилось стараться не залить пол.

Несколько небольших луж все-таки окружили умывальник. Но зато я почувствовал себя чуть лучше. Надо обязательно купить мыло, зубную пасту, щетку и прочие подобные мелочи. А еще хорошо бы сходить в баню, поблизости наверняка должно быть подобное заведение.

А еще надо поесть, я чувствую зверский голод. Хотя ел всего несколько часов назад.

Спустившись в просторный зал, я обнаружил, что трапезничающих совсем немного. Видимо, здесь люди предпочитают питаться в определенные часы.

Впрочем, до режима питания аборигенов мне сейчас не было дела, нос уловил густой запах жареного мяса. Заворочавшийся желудок сообщил мне, что теперь-то я достаточно окреп для столь тяжелой пищи, как жаркое.

Бармена за стойкой не было. Однако между столами сновала та самая официантка.

Стоило мне усесться за пустующий столик, как она оказалась рядом и поинтересовалась: чего я желаю?

Я желал всего. Однако, как сказал какой-то великий экономист, аппетиты человека ограничены стенками его желудка. Вспомнив это изречение, я принялся выбирать.

Сей процесс оказался долгим и мучительным. Наконец я выбрал гречку и жаркое и продиктовал девушке заказ. При этом меня несказанно порадовал тот факт, что никаких посторонних волнений во мне не возникло. Думаю, в первый раз действительно было виновато перенапряжение психики.

Впрочем, теперь, когда больше ничто не помрачает мой разум, я особенно отчетливо вижу необыкновенность этой девушки. Сейчас она уже не кажется мне какой-то особенно сногсшибательной или невероятно красивой. Самая обычная внешность – если не считать глаз.

Однако глаза-то ее просто невероятные. И выражение лица. Наверняка у нее необыкновенный характер. Наверняка она очень хорошая, но не очень счастливая девушка.

Но не потому, что «жизнь не удалась». Напротив, похоже, что она довольна своей судьбой в целом. Однако что-то гнетет ее.

– Вы так пристально на меня смотрите,– произнесла девушка.

Я спохватился – действительно получилось не совсем прилично.

– Извините. Просто у вас очень красивые глаза.

– Не надо извиняться, вы же ничего плохого не сделали. А за комплимент спасибо. Обычно если кто-то из посетителей и говорит что-то подобное, то они расхваливают совсем другие части тела.

Похоже, девушка не просто старается вести себя вежливо. Интонации говорили, что ей действительно приятно. Должно быть, мои слова и впрямь выгодно выделяются на фоне обычных комплиментов с излишне явными намеками.

– Да,– продолжил я,– глаза у вас совершенно невероятные. Только в них есть какая-то скрытая боль. Может, я могу вам помочь?

И куда меня несет? А ведь теперь это не бессознательный словесный понос, которым я страдал несколько часов назад. На этот раз хотя предложение о помощи и вырвалось откуда-то из глубины души, но я вполне мог бы сдержать его. Однако не захотел. Почему? Мне что, своих проблем не хватает?

– Вряд ли вы чем-то поможете,– улыбнулась девушка. Но улыбка получилась какая-то кривоватая, вымученная.– Разве только у вас есть лишние двадцать тысяч кредитов.

Двадцати тысяч кредитов у меня нет. То есть они есть, но только теоретически – на банковских счетах. А все счета наверняка уже под наблюдением.

В голове мелькнула безумная мысль: может, все-таки сдаться? Тогда я снова смогу распоряжаться своими деньгами. И Олега спасу, и девушке помогу.

Я тут же оборвал себя – еще этого не хватало! Погубить человечество только ради девушки, имени которой я даже не знаю. И потом, зачем ей столько денег? Может, на какую-то глупость? Может, она просто хочет накопить круглую сумму и уехать отсюда. В прошлое. То бишь в мое настоящее. Из «правого» будущего часто уезжают люди в поисках лучшей доли. Наивные, они полагают, что если не смогли наладить жизнь в одном месте (точнее, в одном времени), то стоит переехать, и все уладится само собой.

Впрочем, здесь что-то не сходится. Не похоже, что девушка недовольна жизнью, я уже обращал на это внимание.

– А зачем вам столько денег? – спросил я.

– Мой брат умирает.– Ее глаза влажно заблестели.– У меня, кроме него, нет больше никого. Он еще ребенок совсем, ему всего десять лет. Нужна печень. А клонировать печень – это огромные деньги.

Ага, а еще помимо самого органа нужно оплатить операцию и последующую реабилитацию. В названную сумму можно едва-едва уложиться.

Интересно, в какую спецслужбу мне нужно звонить, чтобы сдаться?

Видимо, девушка уже пожалела, что разоткровенничалась. Сказала, что не будет мешать мне есть, и удалилась.

О какой еде она говорит? Да мне кусок в рот теперь не лезет. А ведь еще минуту назад меня мучил голод.

Я кое-как запихнул в себя содержимое тарелки, расплатился, поднялся в номер. Настроение – хуже некуда.

На той чаше весов, где ранее лежала только жизнь Олега теперь еще одна жизнь. Жизнь десятилетнего мальчика, которого я даже не видел, но которого обязан спасти.

Однако от такого внушительного утяжеления одной из чаш весы все равно не склонились в какую-то конкретную сторону. Их стрелка только заколебалась туда-сюда, внося в мысли сумятицу.

В Сети можно найти телефоны и милиции, и Федеральной службы безопасности. Стоит только решиться, и за мной придут. Но имею ли я право решать за все человечество?

Хотя нет, вопрос поставлен некорректно. Решить-то я просто обязан. У меня только две альтернативы, и никак нельзя сложить с себя этот тяжкий груз.

Вопрос надо ставить так: имею ли я право принять именно такое решение?

А имею ли я право принять другое? Может, я фатально заблуждаюсь?

В «левой» ветви невероятно сильное и авторитетное правительство. Вдруг им удастся избежать катастрофы? А что, если им не так уж и важно быть уверенными в выживании цивилизации?

В конце концов, они знают, что когда-то период предопределенности кончится. Конечно, одно дело – знать, что уже завтра произойдет нечто страшное. А совсем другое – быть уверенным, что еще десять лет в запасе есть. Но, с другой стороны, что я знаю о психологии жителей «левой» ветви? Если они привыкли мыслить категориями всего общества, то для них нет принципиальной разницы между одним днем и десятью годами. В отличие от «правой» цивилизации, они привыкли планировать будущее, а не жить сегодняшним днем.

Значит, то, что через десять лет предопределенность закончится, для них не просто абстрактное знание. И ничего, живут, с ума не сходят.

Может быть, их шансы на выживание не так уж и малы? А может, даже очень велики. В конце концов, они представляют собой монолит, они не раздроблены, как общество «правой» ветви.

Значит, я ошибался? Но ведь Егор Федорович тоже ратовал за «правую» ветвь! Хотя он же тоже человек, тоже может ошибаться.

Но я-то ошибиться не могу! Просто не имею такого права! Что мне выбрать?

Ничего путного в голову не шло. Мысли были рваные и бесформенные, складываться воедино не хотели. Кроме того, они метались и скакали. Тело понимало всю ответственность и важность ситуации, требовало делать что-то конкретное, куда-то двигаться. Однако куда именно, мозг приказов не давал. От этого я принялся ворочаться.