Принц Вест-Эндский - Ислер Алан - Страница 11

Как обычно, когда у меня бывает деловая встреча или свидание, я пришел на десять минут раньше. Голдстайн, в отглаженном темно-синем костюме в полоску, в жемчужно-сером жилете и с темно-бордовым галстуком в горошек, стоял, прислонясь к центральному столбу, и чесал об него спину. Он тепло приветствовал меня:

— Корнер.

— Голдстайн. — Я сел за свой столик.

Голдстайн повернулся к Джо, старейшему из четырех пожилых официантов, и подал пальцами сигнал, означавший: принести с максимальной скоростью чашку кофе, черного. Возможно, я когда-нибудь услышу, как Голдстайн сносится со своими официантами при помощи речи. Пока что он пользуется сложной системой сигналов, вроде тех, что в ходу у букмекеров и жучков на английском ипподроме. Голдстайн не торопясь подошел.

— Так что? — сказал он.

— Со мной будет Красный Карлик и, возможно, кое-кто еще.

Джо поставил передо мной чашку кофе. Голдстайн просигналил. Джо поднял чашку и вытер блюдце специальной салфеткой, носимой через плечо.

Голдстайн вернулся к столбу, чтобы почесать спину.

Точно в десять тридцать вошел Гамбургер. Я, конечно, еще не знал, участвует ли Гамбургер в комплотах Красного Карлика, но он избавил меня от неловкости.

— Красный Карлик еще не пришел?

От своего столба Голдстайн послал сигнал старику Джо, и тот принес Гамбургеру чашку кофе с шапкой из сбитых сливок.

— Как косточки, Джо? — спросил Гамбургер с искренним участием.

— Не спрашивайте. — Джо зашаркал прочь.

— Что еще за чепуха с Центральным комитетом?

— Не такая уж чепуха, — загадочно ответил Гамбургер. — Подожди, Красный Карлик придет…

С улицы, приставив ладони к оконному стеклу, в ресторан заглянул Красный Карлик. Увидев нас, он отсалютовал поднятым кулаком и быстро вошел. На нем была потрескавшаяся кожаная кепка и джинсовая куртка. Голдстайн просигналил, и к тому времени, когда Красный Карлик уселся за стол, Джо уже ковылял к нам со стаканом горячего чая, ломтиком лимона и тремя кусками сахара. Красный Карлик взял чай из дрожащей руки Джо и нетерпеливо отмахнулся от него.

— Ну, что он вам рассказал? — спросил он меня.

— Ничего, — сказал Гамбургер. — Я ждал вас.

— Хорошо, отлично, — сказал Красный Карлик. — Перейдем прямо к делу. Кое-кто из нас… — он показал на Гамбургера и на себя, — кое-кто из нас уже теряет терпение. Мы под сапогом империалистов. Мы намерены свергнуть фашистских гиен с их тронов, в особенности врага народа Липшица, проводника сионистской экспансии, и его приспешницу, бешеную собаку Давидович, и преобразовать «Олд Вик» «Эммы Лазарус» в организацию, построенную на твердых принципах демократического социализма и ответственную перед народом.

— Во-первых, вы смешиваете метафоры, — сказал я. Красный Карлик оскалил зубы; золотой тускло блеснул.

— Не цепляйся к мелочам, Корнер, — сказал Гамбургер. — Мы обсуждаем серьезное дело. Никто не ставил под сомнение авторитет Синсхаймера, хотя он колебался между запором и диареей. Все-таки он кое-что понимал в Шекспире, в актерской игре, в режиссуре. А что понимает Липшиц? Он понимает, что Давидович не хочет доставить удовольствие своей невестке, что ортодоксов могут оскорбить отдельные фразы в пьесе, что ему хочется залезть к Давидович под юбку. Вот что он понимает. Он понимает чепуху.

Мне трудно было что-либо возразить.

— Что мы можем сделать? Труппа — за него.

— Я скажу, что мы можем сделать, — ответил Красный Карлик. — Мы можем захватить костюмы, грим, краски, декорации. Затем мы выйдем на сцену и объявим пролетарскую революцию. Люди сплотятся вокруг нас. Мы разобьем их оковы.

— Не торопитесь, Поляков, — сказал Гамбургер. — Вы думаете, Липшиц и Давидович это проглотят? Они пойдут к Коменданту. Нет, лучше мы первые пойдем к Коменданту, втроем. В конце концов, Шайскопф — верховная власть. Мы изложим ему наши претензии, пожалуемся на авторитарные замашки режиссера, на произвольное перераспределение ролей, на вмешательство в текст и так далее. Мы просим одного: Справедливости. Режиссером должен быть Корнер, это очевидно, и в соответствии со сложившейся традицией режиссер исполняет главную роль, в данном случае — Гамлета. Шайскопфу нужны мир и тишина, сотрудничество и гармония. Как он может нам отказать? Привлечем Шайскопфа на свою сторону, и смена власти произойдет автоматически.

— Меньшевик, — буркнул Красный Карлик. ,

Идея показалась мне привлекательной.

— Прежде чем идти к Коменданту, — сказал я, — надо прощупать остальных в труппе. А что, если мы единственные диссиденты? Числом три. Наша цель — , борьба за свободу, да, конечно, но кроме того — искусство. И прежде всего мы должны выяснить, как относятся к нам остальные. Если, как я подозреваю, они недовольны нынешним положением дел и если мы доведем их недовольство до Коменданта — победа за нами. Как вы считаете? ( — Троцкист, — буркнул Красный Карлик.

!Мы долго обсуждали вопрос и спорили, иногда раздраженно, но в конце концов пришли к компромиссу. Мы все прощупаем остальных актеров. Красный ж Карлик возьмет на себя материально-техническое обеспечение — подыщет наиболее эффективный способ завладеть костюмами, гримом, красками и декорация ми. Гамбургер составит список жалоб для представления Коменданту. А я? Ну, я перераспределю роли, помня о концепции бедного Синсхаймера и в то же врем; обогатив ее кое-чем своим.

Когда Революционный совет уже уточнял детали этого решения, в Молочном ресторане Голдстайна появился Блум.

Увидев нас вместе, он, естественно, подошел и сел.

— Что вам надо? — раздраженно спросил Красный Карлик.

— «Ли Джей Кобб», — ответил Блум.

Голдстайн услышал его и просигналил старику Джо.

— Ничего не вытанцовывается, — сказал Блум.

Мы, трое революционеров, многозначительно переглянулись.

Разумеется, Блум, будучи Блумом, имел в виду свои сексуальные победы. Последнее время он осаждал сердце (и другие части) Гермионы Перльмуттер, но без успешно. Он вложил в предприятие, чтоб мы знали, десять долларов в виде цветов и пять в виде шоколадок. Пустой номер: Перльмуттер блюла невинности. Сколько еще времени на нее можно тратить? «А бабенка приятная, джентльмены», — грустно сказал он.

— Из-за навоза, который вам заменяет мозги, Блум, — сказал Гамбургер,

—никто на вас не в претензии за то, что вы здесь огласили. Но хотя бы из чувств приличия такие мысли можно было держать при себе.

— Ну полно, полно, — сказал я. Блум вздохнул.

— Кто-нибудь хочет сыграть в домино?

— Ответьте мне, Блум, — сказал Красный Карлик. — Вы хотите быть призраком1!

— У Корнера получалось лучше. По правде говоря, я всегда видел себя в рол Горацио: стойкий, верный, правдивый.

— А если я скажу, что вы можете сыграть Горацио?

— Ну, вы же знаете. Командует Липшиц. Будет так, как он скажет. Это не вам решать.

— Джентльмены, — сказал Красный Карлик, обращаясь к Гамбургеру и i мне, — я знаю, вы занятые люди. Дело есть дело. Не засиживайтесь здесь из-за на А мы с Блумом сыграем в домино.

Мы с Гамбургером поднялись. Голдстайн, внимательный как всегда, подал знак старику Джо.

— Угощает Блум, — сказал Красный Карлик.

Прибыла вторая шарада. Я нашел ее в салфетке на моем месте в столовой. Единственным, кто пришел к завтраку раньше меня, была Изабелла Краускопф-и-Гусман, сидевшая над своей овсянкой. Немыслимо, чтобы синьора Краускопф-и-Гусман, давно уже старейшая в нашем доме, могла подбросить шараду или вообще иметь к ней какое-либо отношение. Эта синьора уже лет двадцать не числилась в списке самостоятельно ходящих. Упорство, с каким она держится за жизнь, изумляет всех в «Эмме Лазарус». Происходя от богемских революционеров, бежавших в Чили в 1848 году, «донья Изабелла», как ее любовно зовет персонал, могла бы сойти за испанскую грандессу чистейших кровей. Хрупкая, она тем не менее сохранила гордую осанку; ее глубоко посаженные глаза и морщинистое лицо, напоминающее выбеленный чернослив, по-прежнему полны надменности и высокомерия. То, что осталось у нее от иссиня-черных волос, сурово стянуто узлом на затылке.