Леди-босс - Истомина Дарья - Страница 34

Приняв без раздумий все то, что он вроде бы в это сам искренне веря, излагал, я ожидала увидеть, согласно бизнес-учебникам, ясную, продуманную, во всяком случае, совершенно понятную систему, где каждый участник процесса исполняет свое предназначение согласно таким же четким и ясным установкам свыше, из некоего мозгового штаба. И если обратиться к излюбленным флотским аналогиям Сим-Сима — это должна быть мощная непотопляемая махина, которая, следуя обозначенному курсу, вроде ледокола, играючи, справляется с любыми льдами и айсбергами и которую не опрокинуть никаким тайфунам. Каждый из команды точно знает, что ему делать, и делает это: матросы швабрят и драят палубу, под надзором механиков во чреве посудины ходят смазанные шатуны и поршни (или как они там называются?) неутомимых и надежных судовых машин, классные коки вроде Цоя на камбузе стряпают кормежку, в трюмах все надежно закреплено и принайтовлено, на флагштоке развевается фирменный вымпел Туманских, а Сим-Сим (ну я, конечно, рядом), покуривая трубку, командует:

— Так держать!

Ничего такого, даже отдаленно похожего, я не разглядела. Но больше всего меня взбесила полная неопределенность того, на что, кроме выколачивания Монеты, нацелены все эти подразделения, фирмы, товарищества и прочее, собранные под флагом Туманских. Я никак не могла уловить, в чем суть стержневого Главного Дела, вокруг которого могла группироваться вся эта шарашка. Я бы могла понять, если бы Туманская пыталась оседлать Большую Трубу, то есть приникла бы к вожделенным источникам нефти и газа, во всяком случае попыталась бы это сделать. Но, судя по всему, пробиться к этим делам ей не дали. Хотя она и имела какие-то доли в нескольких бензоколонках на югах, в танкерных делишках и на нефтеперегонном заводе в том же Туапсе, но, в общем, это был мизер.

Ко всему Туманские прикасались как бы вскользь и боком. Я могла понять, если бы Викентьевна включила мощности своих аналитиков — да одного Нострика бы хватило! — и рванула бы всеми своими капиталами в то же Пиво, про которое мне талдычил Нострик. Ну в Москве бы не дали развернуться, так Россия велика. Прибрать к рукам пивной заводик в том же моем родном городе на Волге, подкачать его кредитами, снюхаться с инвалютными спонсорами — почему бы и нет?

Чем больше я раздумывала, тем сильнее все расплывалось, теряло четкие очертания, какую-то хотя бы минимальную определенность, и я начинала понимать, что влипла по новой в историю, разобраться в которой не умею и не могу. Пока…

А когда я просчитала, что этот мир Нина Викентьевна Туманская покинула добровольно аж десять месяцев назад, но тем не менее дел это никак не остановило, когда дошло, что и Сим-Сим до своей смерти рулил делами фактически условно, но тем не менее это тоже никак не повлияло на положение в их хозяйстве, передо мной возникло видение чего-то бесформенного, живущего само по себе, как чавкающая протоплазма, монстр, вроде живого теста, которому никакие мозги и не нужны, потому что главное, чем он занят, — это насыщает сам себя, совершенно не обращая внимания на то, куда несут его течения, лишь бы нажраться до сытости и не попасть под разделку каким-нибудь акулам. В общем, очень поплохело новоявленной Л. Туманской (бывшей Басаргиной).

Я еще не решалась обрушить белоснежный, прекрасный, безгрешно крылатый монумент Нине Викентьевне Туманской, отчаянно-дерзкой и в то же время безошибочно-расчетливой, математически точной, в общем, почти гениальной бизнес-леди эпохи первоначального накопления в родном Отечестве, каковой — монумент — я, не без усилий со стороны Сим-Сима и прочих, воздвигла в своем воображении. Но памятник этот дал трещину.

Выходило так, что если убрать всю эту публичную, на виду у всех деятельность, которой она занималась, вроде благотворительных актов по отношению к сиротам, подкормки малоизвестных художников, стояния в Елоховке по церковным праздникам рядом с иными Ви-Ай-Пи — персонами, изображавшими живые подсвечники, и не так уж давно припрятавшими свои партбилеты, — что оставалось в сухом остатке?

Одно и оставалось — совершенно голая, ненасытная и неуемная жажда Денег, которые урвать нужно именно сегодня, а не завтра, неважно где, неважно с кем и неважно на чем. Отсюда и ее постоянные метания, знаменитые броски, которыми восхищались ее прилипалы, — от цемента к текстилю, от электроники к дамским сапогам…

Конечно, почти звериное чутье, как у каждой битой-мытой челночницы, которая насчет «купить дешевле — продать дороже», у нее было. И умение вовремя смыться. Я еще не до конца смирилась с этой новой старой Туманской. Я ей не могла простить Сим-Сима, хотя и понимала, что винить ее, ту, которой уже нет, нелепо.

Я частично могла списать эту мою догадку на элементарную бабью ревнючесть. Но что-то подсказывало мне, что я не ошибаюсь. Я попробовала припомнить, что всерьез тревожило Сим-Сима перед тем, как он собирался покинуть меня. И не без изумления установила, что больше всего он бесился из-за набора английских клюшек для гольфа, которые он не успел опробовать на персональном гольф-поле рядом с территорией, поскольку оно еще не было сооружено. Клюшки были слишком тяжелые, и тащить все эти фирменные сумки с собой в Европу он не мог.

Сим-Сим всегда был и оставался лишь игроком, азартным и отчаянным, и играл во все, что подворачивалось, начиная с «очка» и кончая ипподромом и казино. Похоже, в бизнес он тоже играл. Может быть, именно поэтому Нинель и держала его на расстоянии от своих затей, чтобы не продул то, что она наваривала.

Я собралась с силенками, заставила себя перестать жевать мозгами Туманских и обратилась к собственной судьбе.

Похоже, я получаю совсем не то наследство, которое, по тупости, принимала без сомнений. Королевский трон, в который меня подсадил Сим-Сим, если говорить всерьез, декоративный. И вообще во всех этих конфигурациях слишком много декораций. Накачанный, как пузырь, совершенно ненужным персоналом офис на Ордынке — декорация. Для значительности и лишь кое-каких действительно нужных контактов. Бухгалтерия, доступная для любопытства извне, которой рулит Белла Львовна, — декорация. Что там еще прячется под разного рода камуфляжем — один Бог знает. Но наш Чичерюкин недаром не стал подключать официальные службы к тому, чтобы прищучить Кена. Кен мог и заговорить. Он был слишком близок к Туманским, и сказать ему было что. В этом я уже не сомневалась. Но почти каждая из операций и комбинаций Туманских, с которыми меня ознакомил Нострик, сильно пахла криминалом. И если какие-нибудь дошлые сыскари из отдела экономических преступлений, по наводке Кена или без нее, начнут копать поглубже, в направлении загашников мадам Зоркие, уверена, я узнаю много для себя неожиданного. И вряд ли это будет для меня к добру. Меня возьмут за шкирку совсем не декоративно. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я не смогу доказать этим котярам в погонах, что попала в эту мышеловку случайно. (Впрочем, а как в нее еще попадают?)

Не знаю, до чего бы я еще додумалась, но тут зазвонил телефон. Судя по помехам, звонили не из Москвы, а издалека. Тем не менее слышно было ясно. Мягким обволакивающим голосом Кен сообщил, что приносит мне поздравления с грядущим Международным женским днем и сожалеет, что восьмого марта его в Москве не будет и он не сможет поздравить меня лично. До восьмого была еще пара дней, и я немного удивилась, с чего он решил наводить мосты так рано. Поблагодарила за внимание, выставлять рога было бы нелепо, и также дружелюбно сообщила ему, что ему надлежит быть в офисе на Ордынке десятого числа, к шестнадцати ноль-ноль, и по какому поводу он мне нужен. Он засмеялся, как бы пропустив мимо ушей сказанное мной, и добавил, что я достойна настоящей большой любви, каковой он мне и желает.

Мы распрощались почти по-родственному. Он отключился, я тоже хотела положить трубку и только тут заметила, что глазок на сигнализаторе, который установил Михайлыч, светился красным. А это означало только одно — меня прослушивают. «Быстро это они. Профессионально. А кто это „они“? — думала я, пялясь на этот крысиный, налитый красным глазок. — Кен? Еще кто-то?»