Операцию «Шторм» начать раньше… - Иванов Николай Федорович - Страница 104

Нельзя сказать, что Оля Заплатина спала тревожно: в восемнадцать лет, наверное, только любовь может родить ночную тревогу. Но утром встала настороженная, притихшая. Притихшей была и заснеженная, еще окончательно не проснувшаяся Москва за окном. А вообще-то нет: дворники скоблили тротуары, прогревались вытянутые вдоль тротуара автомобили. День начался, и Оля, спохватившись, глянула на часы: до Генштаба добираться не меньше часа; пока там всякие пропуска, проверки — лучше выехать пораньше.

Ее встретили прямо у дверей, лишь только она протянула пропуск и паспорт часовому,

— Ольга Васильевна? — стоявший рядом с солдатом подполковник заглянул в паспорт и, убедившись, что не ошибся, помог снять дубленку, а потом жестом руки открыл доступ на широкую мраморную лестницу с красным ковром посредине ступенек: — Прошу.

Оля замешкалась, выбирая, где ей идти — то ли по ковру, то ли сбоку, у перил. Хотела схитрить, посмотреть, Как будет идти подполковник, но тот не трогался с места, ожидая ее. Выбрала узенькую полоску по краю ковра. Стараясь не заступать за нее, пошла наверх.

От волнения — куда от него деться, не каждый день в Генеральный штаб приглашают, — а также быстрого подъема по лестнице стало жарко. Захотелось остановиться, отдышаться, привести и себя, и мысли в порядок. И подполковник, словно поняв ее желание, стал останавливаться, здороваясь и перебрасываясь фразами со встречными на этаже. Оля и отдышалась, и даже поправила прическу — да, Валечка, вот тебе и парикмахерская, узнаешь — ахнешь, с кем твой звонок спутала, но ее спутник стал останавливаться все чаще, разговаривать — дольше, и ей уже стало казаться, что она совершенно никому не нужна здесь. Что исчезни она сейчас — и ничего не случится. Впрочем, она не могла и сказать, как должны были принимать ее в Генеральном штабе, она не то что ни разу не заходила в эти стены — ухитрилась ни разу в жизни не пройти мимо этого желтого здания по улице, хотя оно и стоит практически на Арбате. Но чувство одиночества, нет, не одиночества, а обреченности, хотя тоже нет, не обреченности — чужеродности, отторгнутости от этого мира, хотя она и не стремилась в него, ощущалось все сильнее. Благоговея к отцу, а значит, и к его работе, к среде, которая его окружает, сейчас она не могла перебороть в себе непонятное, необъяснимое чувство недовольства армией, ее порядками.

Нет, опять не так. Что ей быть недовольной, кто она такая? Ей было просто неловко и обидно за невнимание — пусть и не подчеркиваемое, но и не скрываемое подполковником. Все-таки они сами попросили ее приехать, а тут — стой у стены, жди, когда наговорятся. Хорошо, она дочь военного, а если так относятся и к гражданским? Что они могут подумать об армии?

Наконец, миновав несколько поворотов, они вошли в огромный кабинет с такими же огромными картами но стенам. Наверное, стены и возводились под эти карты. Боясь взглянуть на них, чтобы случайно даже не соприкоснуться с какой-либо тайной — карты у военных — это всегда тайны, — Оля не сводила глаз с поднявшегося из-за стола полного, не в пример отцу, полковника. Тот, однако, не предложил ей ни пройти, ни сесть.

— Нам нужно вызвать Василия Петровича в Москву, но сделать нужно так, чтобы просьба о приезде исходила от вас. Так нужно, — сказал он об уже известном.

— Хорошо, — ответила Оля. Захотелось вдруг одного: чтобы все это быстрее закончилось, чтобы выйти из этой духоты на улицу, где просто идут москвичи, просто едут машины, просто мигают светофоры.

— Ну, тогда все, — удовлетворенно кивнул хозяин кабинета. — До свидания. Ой, нет, еще один момент. Если Василий Петрович вдруг позвонит оттуда, из Афганистана, домой, ему тоже скажите, что это вы просите его приехать. А о том, что приходили сюда, — ни слова.

Полковник напомнил о том, что тревожило ее со вчерашнего вечера, и Оля решилась:

— А можно... спросить?

— Конечно, пожалуйста, — разрешил собеседник, но сам настороженно замер.

«Ага, значит, я вам все-таки нужна?» — заметила его напряжение Оля, и это придало решительности:

— А когда папа... Василий Петрович узнает, что это все же не моя... инициатива?

Полковник широко, облегченно улыбнулся:

— Сразу же, как только приземлится в московском аэропорту. Его встретят наши товарищи и сразу все скажут.

— Спасибо.

За что спасибо, почему спасибо, Оля не могла объяснить. Но это уже и не было главным. Просто она в самом деле знала отца и уже представляла, как он будет мучиться от неизвестности, переживать, строить догадки насчет этого дурацкого вызова. И чем быстрее все для него прояснится, тем конечно же лучше. А мама, что будет с мамой? Когда узнает она? Господи, что же она наделала? Может, отказаться от всего, пока не поздно?

Но подполковник уже подал хозяину кабинета ее пропуск, тот размашисто расписался на нем — такие подписи, наверное, очень весомо выглядят под документами, и кивнул, прощаясь и отпуская гостью...

10—12 декабря 1979 года. Кабул — Москва.

Заплатин читал лекцию политработникам, когда его позвали к телефону.

— Попозже нельзя? Я занят.

— Сказали, срочно. Москва.

На связи был Ошурков, замполит одного из управлений Главпура.

— Василий Петрович, добрый день. Как настроение?

Настроением, как и погодой, обычно интересуются, если нечего спросить. А тут наверняка готовят к чему-то важному.

— Я слушаю вас, Леонид Николаевич, — помог начальнику начать разговор Заплатин.

— Василий Петрович, тут такое дело... — Наступила тишина, но на этот раз Заплатин промолчал. — Понимаете, ваша дочь...

Тут уж Заплатин не выдержал:

— Что с ней?

— Ничего, уверяю вас. Просто она обратилась в ЦК КПСС с просьбой встретиться с вами.

— Оля? В ЦК?! Это недоразумение, Леонид Николаевич. Она не могла обратиться в ЦК. С ней что-то случилось?

— Поверьте мне, ничего. Вам просто надо сегодня же вылететь в Москву.

— У нас через час стемнеет, да и самолетов на Москву нет.

— Самолет вас ждет в Баграме. Добирайтесь туда.

Лучше бы он этого не уточнял. Если прислали самолет — значит, у Оли страшная беда. Оля, Оленька...

— Но что с дочерью? Она-то хоть жива? — ни на мгновение не поверив в сказку про ЦК, крикнул, уже не сдержавшись, Василий Петрович.