Христофор Колумб - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 31

31

Около чудовищного барабана лежит мертвый барабанщик, лопнувший от бешенства; целую ночь плясал он, как дьявол, вокруг барабана, завывая, трепля космами, голый, с телом цвета раскаленной меди; теперь он остыл, скорчился, прикрыв своим бренным телом барабанную палку.

Солнце восходит! Тише! Куда ни обернись – кругом четко выступают в разреженном прозрачном воздухе плоскогорье, долины и горы; небо и земля сливаются вдали. Попокатепетль пускает дым в утреннее небо, но дым сегодня белый, а не черный.

Тише! Боги стоят лицом к лицу. Они недвижимы. Вицли-пуцли – приземистый, с короткой шеей, с выбитым глазом, без носа,—сильно поврежденная, но все еще внушительная глыба; белый бог – немой и застывший на своем кресте в вечной агонии, – скорее не бог, а человек, судя по всему, что с ним произошло.

Затем они подожгли распятие, и оно сгорело бледным пламенем под огненным оком солнца, поднявшегося на горизонте.

Но Вицлипуцли скоро опять полетел вниз со всех ступеней и на этот раз остался валяться надолго – вниз головой, глубоко зарывшись в щебень и обломки; лишь много веков спустя его извлекли оттуда и поставили в музее, снабдив надписью, как образец колоссальной скульптуры – на радость и восхищение тем, чей гений способен вдохновляться созерцанием фетишей негров; для других же это лишь безобразное воплощение кошмара, от которого человечество пробудилось. На месте храма Вицлипуцли высится теперь католический собор; раз нельзя больше играть на страхе, играют на чувствах!..

Сверкающий снежной белизной купол венчает потухший кратер Попокатепетля.

НОВЫЙ СВЕТ

У Порторико брось причал!На берегу ждет каннибал.Чек – чеккелек…(Лязганье зубов, кастаньеты.)Моли за нас патрона[46], поп,А мы из пушек прямо в лоб,Чтобы дикарь нас не сожрал!Ха – ха – ха! (Общий вой.)Окончен бой, – давай поесть!Запас мясца на судне есть.Чек—чеккелек…В котел красотку суй живейСо всем, что есть на ней и в ней!Отдать сумеем блюду честь!Ха – ха – ха!Была мягка, сладка, нежна,Еще нежней теперь она!Чек—чеккелек…По вкусу всяк найдет кусок —Бедро, огузок, грудь, пупок.Котел очистим мы до дна!Ха—ха—ха!

Уже не песнопения в честь Богородицы, а вот какие каннибальские песни, и еще похуже, и на собственном своем языке и на собачьем наречии дикарей, стали распевать команды кораблей, возивших из Вест-Индии в Европу золото, а на Вест-Индские острова негров из Гвинеи, взамен туземного населения, вымиравшего в рудниках. Оба Света, Старый и Новый, начали заражать друг друга своими недугами.

С открытием выхода из Европы в другую часть света, целые полчища, целые народонаселения стремились переплыть океан. В Европе в это время сводили между собою счеты прелаты, монархи и спорщики-богословы; в церкви произошел раскол, и она утратила единодержавную власть над душами, расколовшись на несколько, одинаково нетерпимых, частей; вместо одного бича, теперь стало несколько хлыстов. Монархи ловили момент и прибирали к рукам земли, которые церковь не могла удержать за собой из-за внутренних распрей. На сведение этих счетов ушло два-три столетия. Но простолюдину, который попадал в тиски во всяком случае, получая реформацию без реформ; крестьянину, которого закабалили крепче прежнего после того, как он спалил парочку замков и убрал с дороги двух-трех помещиков, а также обездоленным, выкинутым средними веками на большую дорогу: нищим, солдатам, оставшимся без службы, всякому безработному, но жизнеспособному сброду – им всем ждать было не по карману. Недовольные стремились к морю и зубами хватались за заработок, который могли получить в гаванях от мореплавателей, бросавших золото горстями. Каравеллы отчаливали от берегов, переполненные людьми, еще не составлявшими определенного класса общества, но скоро они должны были стать им.

Это были люди, подобные Родриго из Трианы, тому моряку, который первый увидал землю с «Пинты», но не получил обещанной пожизненной ренты в 10 000 мараведисов[47]; он был обижен и возмущен на всю жизнь этой несправедливостью; деньги достались адмиралу, который первый увидел свет с земли еще накануне вечером, – ого! как будто речь шла о том, чтобы увидать свет, а не землю!.. Но адмирал добился своего, сам решив дело в свою пользу,

– справедливость дороже всего, первый есть первый! Родриго возмущался весь остаток пути, весь обратный путь домой и положительно выходил из себя от негодования, когда они полгода спустя вернулись и поразили Испанию беспримерными новостями.

Адмирала чествовали в Севилье как принца, и он получил приглашение явиться к королевскому двору в Барселоне; бывший чертежник карт пошел в гору, стал дворянином, которым якобы в с е г д а и был, а Родриго, умчавшись в свою Триану, совершал набеги на кабаки, откуда, собственно, и вышел, стучал кулаком по всем столам и угрожал смертью всем бездельникам на свете; на самом же деле он пальцем никого не тронул и, то обливаясь пьяными слезами, то смеясь, качая головой, беседовал со своим стаканом:

– Кто первый, тот первый. Знать всегда сумеет устроиться! А всякий навоз знай свою навозную кучу! Он увидал свет в темноте… не в пузе ли у себя, Мадонна меня побери!

Пьяный, с ножом наготове, шатался Родриго по улицам Севильи, громко разговаривая сам с собой, с иканьем и громким хохотом расчищая себе путь ребром ладони, даром что был совершенно один и сам составлял всю свою свиту. В это время уже разнеслась молва о триумфальной поездке Колумба по всей Испании – шутовской поездке с попугаями и золотыми масками, красильным деревом и бамбуковыми тростями, в сопровождении дюжины бедных дикарей с кольцами в носу. (Недурное впечатление получили эти бедняги от Испании, где все верные христиане сбегались смотреть на них, разинув рот!) А во главе процессии ехал сам Колумб, взгромоздившись на коня, которого, небось, тянули сзади за хвост, чтобы всадник мог справиться с ним! На все эти шутовские почести, сидение Колумба на стульях рядом с королями, на его свежекупленный дворянский герб, на золотую цепь вокруг шеи, на поездки на охоту с самим королем – на все это Родриго плевал! Как на те нечистоты, которыми воспрещается пачкать церковные стены.

Но по мере того как слухи о славе адмирала все росли и крепли, – теперь он уж, наверное, хлебал из одной миски с королем, и, небось, они взапуски таскали ложками клецки из супа! – у Родриго стал пропадать аппетит к родным кушаньям, и он стремительно переселился в Африку. Здесь он перешел в магометанство, уступив Колумбу свою долю небесного царства. Не хотел он больше дышать одним воздухом со всей этой христианской сволочью!..

До самой смерти просидел Родриго в Африке, славя Аллаха, в бурнусе и в чалме, отличаясь от других мусульман только своими сердитыми голубыми глазами. С профессией моряка Родриго распростился навеки! Весь остаток дней своих он разбивал камни и всякий раз, прежде чем, поплевав на ладони, взяться за новую каменную глыбу, грозил кулаком на север, по направлению Европы, и срывал сердце, ругаясь по-арабски; пусть у него язык отсохнет, коли с него когда-нибудь сорвется хоть словечко на родном языке!..

Вот как сердит был Родриго!

Но если Америка оказалась не для него, то она пригодилась тысячам других, кто без сожаления навеки повернул спину Европе.

вернуться

46

Т.е. того святого, которого они считают своим покровителем.

вернуться

47

Старинная испанская монета; сначала ее чеканили из золота, потом из серебра и, наконец, из меди.