Прежде чем их повесят - Аберкромби Джо - Страница 66

Рука Карлотты дан Эйдер дрожала, когда она брала перо. Оно стукнуло о край чернильницы, брызнуло черными каплями на поверхность стола, скребнуло по бумаге. Глокта не ощутил никакого торжества.

«Как и всегда. Но у нас есть еще одна тема для обсуждения».

— Где мне искать гуркского агента? — Голос Глокты был резок, словно удар хлыста.

— Я не знаю. Я и раньше этого не знала. Но кем бы он ни был, теперь он придет за вами, как пришел за Давустом. Может быть, сегодня ночью…

— Почему они так долго ждали?

— Я сказала им, что вы не представляете угрозы. Я сказала, что если не будет вас, Сульт просто пошлет другого… Я сказала, что сама справлюсь с вами.

«И я не сомневаюсь, что так бы и вышло, если бы не внезапная щедрость господ Валинта и Балка».

Глокта наклонился вперед.

— Кто агент гурков?

Нижняя губа Эйдер тряслась так сильно, что зубы почти стучали друг о друга.

— Я не знаю, — прошептала она.

Витари треснула ладонью по столу.

— Кто он? Кто? Говори, сука! Кто?

— Я не знаю!

— Лжешь!

Цепь женщины-практика, звякнув, взметнулась над головой Эйдер и туго затянулась у нее на шее. Бывшую королеву купцов — ноги молотят по воздуху, руки хватаются за перехватившую горло цепь — перетащили через спинку стула и бросили на пол лицом вниз.

— Лжешь!

Переносицу Витари перерезали гневные морщинки, рыжие брови сошлись от усилия, глаза сузились до яростных щелок. Ее сапог уткнулся в затылок Эйдер, спина выгнулась дугой, цепь врезалась в побелевшие стиснутые кулаки. Секутор с легкой улыбкой глядел сверху на эту жестокую сцену, что-то насвистывая, хотя свист был почти не слышен за хрипом и сипением задыхавшейся Эйдер.

Глокта облизнул беззубые десны, наблюдая, как она бьется на полу камеры.

«Она должна умереть. Других вариантов нет. Его преосвященство требует сурового наказания. И примера для остальных. И никакой пощады».

У Глокты затрепетало веко, лицо исказилось гримасой. В комнате было нечем дышать, жарко как в печке. Глокта взмок от пота, ему ужасно хотелось пить. Он едва мог вздохнуть. Он чувствовал себя так, словно душили его самого.

«И ведь ирония в том, что она права. Моя победа так или иначе обернется поражением для всех в Дагоске. Уже сейчас первые плоды моих трудов в мучениях издыхают на ничейной земле перед городскими воротами. Резня началась. Гурки, дагосканцы, солдаты Союза — трупы будут громоздиться кучами до тех пор, пока мы все не окажемся погребены под ними, и все это моя работа. Было бы гораздо лучше для всех, если бы план магистра увенчался успехом. Было бы лучше для всех, если бы я умер в императорских темницах. И для гильдии торговцев пряностями, и для народа Дагоски, и для гурков, и для Костера дан Вюрмса, и для Карлотты дан Эйдер. Даже для меня самого».

Судорожные рывки Эйдер ослабели.

«Еще одна картина, которую я спрячу в темный уголок мозга. Еще одно воспоминание, которое будет изводить меня, когда я останусь наедине с собой. Она должна умереть, правильно это или нет. Она должна умереть».

Ее следующий вздох был задушенным хрипом. Потом — еле слышное сипение.

«Уже все. Почти все…»

— Стой! — крикнул Глокта.

«Что?»

Секутор вскинул голову.

— Что?

Витари, казалось, не слышала; она по-прежнему туго натягивала цепь.

— Стой, я сказал!

— Почему? — прошипела она.

«И действительно, почему?»

— Я отдаю приказы, мать вашу, — рявкнул он, — а не объясняю почему!

Презрительно фыркнув, Витари отпустила цепь и убрала сапог с головы Эйдер. Та не двигалась. Ее дыхание было слабым, как едва слышный шелест.

«Однако она дышит. Архилектору потребуется объяснение, хорошее объяснение. Чем же я это объясню, хотелось бы знать?»

— Отнесите ее обратно в камеру, — проговорил он, опираясь на трость и утомленно вставая со стула. — Возможно, для нее еще найдется применение.

Глокта стоял возле окна и хмуро глядел в ночь, наблюдая, как божий гнев изливается на Дагоску. Три огромные катапульты, выставленные в ряд на расстоянии выстрела из лука от городских стен, действовали уже с полудня. Требовалось не меньше часа на то, чтобы зарядить и подготовить к выстрелу каждую из них. Он наблюдал за этой процедурой в подзорную трубу.

Сначала выверяли дистанцию и устанавливали прицел. С десяток облаченных в белое бородатых инженеров спорили, вглядывались в подзорные трубы, поднимали вверх раскачивающиеся отвесы, возились с компасами, картами, счетными досками и уточняли положение громадных стержней, удерживавших катапульту на месте.

После того как все инженеры приходили к согласию, метательную колодку катапульты отводили назад в боевое положение. Упряжка из двадцати лошадей, покрытых пеной, под ударами кнутов тащила гигантский противовес — чугунную глыбу в форме нахмуренного гуркского лица.

Затем огромный снаряд — бочонок не меньше шага в поперечнике — с мучительными предосторожностями опускали в паз колодки при помощи системы блоков и бригады сердитых, орущих, размахивающих руками работяг. Затем люди поспешно разбегались в стороны, и к машине медленно подступал раб с длинным шестом, на конце которого пылал пучок соломы. Раб подносил его к бочонку. Вверх взвивались языки пламени, и в тот же момент где-то отпускали рычаг, мощный противовес падал, колодка длиной с сосновый ствол рассекала воздух, и пылающий снаряд взлетал к облакам. Уже несколько часов снаряды взмывали ввысь и с ревом падали, а солнце тем временем медленно опускалось за западный горизонт, небо темнело и холмы на материке превращались в далекие черные силуэты.

Глокта наблюдал, как ослепительно яркий на фоне темного неба снаряд взмыл в воздух, шипя и выжигая на сетчатке глаз свою траекторию. Казалось, он на целую вечность завис над городом почти на уровне Цитадели, а затем с треском обрушился с неба, точно метеор, оставляя за собой дорожку оранжевого огня. Снаряд упал посреди Нижнего города. Жидкий огонь плеснул вверх и в стороны, жадно прыгнул на жалкие трущобы. Через несколько мгновений взрывная волна достигла окна Глокты, заставив его вздрогнуть.

«Взрывчатый порошок. Когда адепт-химик показывал мне его, кто мог предположить, что из этого получится столь ужасное оружие?»

Глокта наполовину видел, наполовину представлял себе крошечные фигурки, которые метались туда-сюда, пытались вытащить пострадавших из-под горящих обломков и спасти хоть что-то из разрушенных жилищ. Цепочки перепачканных пеплом туземцев передавали друг другу ведра с водой, тщетно пытаясь обуздать разрастающийся ад.

«Те, кто имеет меньше всех, на войне теряют больше всех».

Пожары полыхали по всему Нижнему городу — огни сияли, дрожали, колыхались на морском ветру, отражались оранжевым, желтым, злобно-красным в черной воде. Даже здесь, наверху, воздух был тяжелым, плотным и удушливым от дыма.

«А внизу, должно быть, настоящий ад. Еще раз примите мои поздравления, наставник Глокта».

Он почувствовал, что кто-то стоит в дверях, и обернулся. Шикель. Ее черный силуэт сливался с темнотой в слабом свете лампы.

— Мне ничего не нужно, — буркнул Глокта, снова обращая взгляд к величественному, зловещему, ужасному зрелищу за окном.

«В конце концов, не каждый день доводится видеть, как горит целый город».

Однако служанка не ушла. Напротив, она сделала еще один шаг вглубь комнаты.

— Тебе лучше уйти, Шикель. Я жду… посетителя, и у нас могут возникнуть сложности.

— Посетителя?

Глокта поднял голову. Ее голос звучал как-то необычно — глубже, тверже. Лицо тоже выглядело странно: половина в тени, другая половина освещена мечущимися оранжевыми сполохами из окна. Странное выражение: оскаленные зубы, глаза не отрываются от Глокты, жадно и напряженно поблескивают. Она продвигалась вперед медленными мягкими шажками. Такое зрелище могло и напугать.

«Если бы я был склонен пугаться…»

И тут все встало на место.

— Ты? — выдохнул он.