Белый Тигр - Адига Аравинд - Страница 23

Вытаскивает свой туго набитый банкнота ми кошелек и кладет несколько бумажек на стол. Я хватаю деньги и кланяюсь. Из распоряжений брата мой господин, как видно, не все пропустил мимо ушей, а то с чего бы ему спрашивать:

— Ты ведь часть отправляешь домой, так? 

— Всё посылаю, сэр. Оставляю себе только на еду и воду, а остальное — им.

— Отлично, Балрам. Отлично. Семья — дело хорошее.

В тот же день часов в десять вечера захожу на торговую площадку. Она совсем рядом с «Букингемским Дворцом, корпус В», только свернуть за угол. Нужная мне лавка — самая последняя. На вывеске большими черными буквами написано на хинди:

«АКЦИЯ» — МАГАЗИН АНГЛИЙСКОГО АЛКОГОЛЯ

ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ ИНОСТРАННЫЙ АЛКОГОЛЬ ИНДИЙСКОГО ПРОИЗВОДСТВА

В магазине — как всегда в таких заведениях по вечерам — целое побоище, люди тянут руки к прилавку, шум стоит невыносимый. Продавцы еле шевелятся, путают, кто что хочет, крика от этого еще больше, дело доходит до драки. Проталкиваюсь через толпу, работаю локтями, раздаю тычки — и вот я у цели.

Протягиваю продавцам деньги и ору:

— Виски! Самое дешевое! Живо! А то кому-то сейчас не поздоровится!

Минут через пятнадцать бутылка наконец у меня.  Прячу ее в карман штанов — больше некуда — и возвращаюсь в свой «Корпус В».

— Балрам. Ты заставляешь себя ждать.

— Прошу прощения, мадам.

— Ты не заболел?

— Нет, мадам. Голова болит немного. Я плохо спал ночью.

— Завари-ка чай. Надеюсь, готовишь ты лучше, чем водишь машину.

— Да, мадам.

— Слышала, ты из семьи Хальваи, прирожденных поваров. Ты знаешь, как готовить традиционный имбирный чай?

— Да, мадам.

— Вот и займись.

— Да, мадам.

Что за чай Пинки-мадам имела в виду, я понятия не имел. Хорошо хоть грудь у нее прикрыта. 

Я сполоснул чайник, поставил воду. Она уже почти вскипела, когда кухню наполнил запах духов. Хозяйка появилась на пороге и уставилась на меня. 

После вчерашнего виски перед глазами у меня все так и плыло. Все утро я жевал семена аниса, чтобы перебить перегар. А вдруг учует запах спиртного? 

Я повернулся к Пинки-мадам спиной и принялся мыть под краном кусок имбиря.

— Ты что вытворяешь? — вдруг взвизгнула она.

— Мою имбирь, мадам.

— Правой рукой. А где твоя левая рука?

— Мадам?

Я посмотрел вниз.

— Прекрати чесать в паху левой рукой! 

— Прошу прощения, мадам. Больше не повторится.

Но она только пуще раскричалась:

— Какой ты неопрятный! Только посмотри на себя, на свои зубы! А как ты одеваешься! Зубы все красные от паана, рубашка в красной слюне! Гадость какая! Почему ты жуешь эту дрянь? Да уж, толку с тебя никакого! Только грязь в кухне развел! Убери за собой и проваливай!

Я поклонился, спрятал имбирь в холодильник, выключил чайник и удалился к себе в подвал. 

Сел перед общим зеркалом и открыл рот. 

Ну и зубы у меня! Красночерные, гнилые. Я прополоскал рот — белее они не стали. 

Хозяйка права. Паан, который я жевал долгие годы, как жевал его отец, и Кишан, и Кусум, да и все вокруг, окрасил зубы и разъел десны. 

На следующий вечер, когда мистер Ашок и Пинки-мадам подошли к машине, ссора между ними была в самом разгаре. Машина уже отъехала от «Букингемского Дворца, корпус В» и катила по главной магистрали, а они все ссорились.

— В торговую галерею, сэр? — спросил я, воспользовавшись секундным затишьем. 

Пинки-мадам издала короткий смешок. Вот уж не ожидал, что мистер Ашок захихикает вслед за ней. 

 — Не в «гилирею», — говорит. — В галерею. Повтори-ка.

Я повторил. Много раз повторил. Но все равно выходила «гилирея». А они заливались смехом. Потом за руки взялись. Я обрадовался — хоть какая-то польза от меня. От моего унижения.

Они вышли из машины, направились к торговому центру, швейцар приветствовал их, стеклянные двери магазина сами распахнулись и пропустили парочку внутрь.

Я остался на своем месте, так было проще сосредоточиться.

Зажмурился.

Гелерея.

Нет, не так.

Геларея.

И опять не так.

Галарея.

Гулурея.

Галурия.

— Мышонок! Вылезай из машины и иди к нам! 

У стоянки торгового центра собрались в кружок водители. Один машет мне номером журнала. 

Это Меченый. Приклеиваю подобострастную улыбочку и выхожу. Шоферы хихикают. 

— Есть еще вопросы насчет городской жизни? —спрашивает Меченый.

Вся компания помирает со смеху. Отдышавшись, Меченый напускает на себя серьезный вид. 

— Ты подумал над тем, что я сказал, сладенький?  Хозяину что-нибудь нужно? Дурь? Девочки? Мальчики? Мячики для гольфа — настоящее американское качество, беспошлинный товар?

— Да он еще не созрел, — говорит другой шофер.  Он сидит на корточках и, словно мальчик игрушку, крутит на пальце цепочку с ключами от хозяйской машины. — Чистенький, прямо из деревни. Пусть понюхает городской жизни, сам тогда к тебе придет. 

Шофер с цепочкой выхватывает у Меченого журнал — разумеется, это еженедельник «Убийство» — и принимается читать вслух. Разговоры смолкают, все придвигаются поближе.

— «Ночью пошел дождь. Вишал лежал в кровати, дыша перегаром, и не сводил глаз с окна. Его соседка как раз вернулась домой и собиралась снять с себя...»

— Глядите-ка! Опять то же самое! — прерывает его Меченый.

Недовольный чтец продолжает, но вся компания уже поднялась на ноги и смотрит в сторону торговой галереи.

Говорят, господин Премьер, в первые дни после открытия торгового центра такое случается частенько.  А потом в газетах появляются заголовки вроде «Неужели в магазинах новой Индии нет места для бедных?».

Стеклянные двери послушно разъезжаются в стороны, но путь мужчине преграждает охранник. Он качает головой и движением стека указывает на ноги.  У человека на ногах сандалии. И на всех на нас, на шоферах, тоже сандалии. А в большой магазин пускают только в туфлях.

Задержанный так и вскидывается — нет чтобы молчком развернуться и уйти откуда пришел, как на его месте сделали бы девять из десяти:

— Я такой же человек, как они! — возмущается он.

Он орет, и брызжет слюной, и весь трясется. Кто-то из водителей свистит. Подметальщик отставляет метелку в сторону и наблюдает за сценой. 

На какую-то секунду мне кажется, что человек в сандалиях сейчас ударит охранника, — но он только машет рукой, резко поворачивается и идет прочь. 

— Напористый малый, — говорит кто-то из нашей компании. — Если бы мы все были такие в этой стране, они бы нам ботинки чистили.

Шоферы опять собираются в кружок, садятся на корточки. Чтение возобновляется. 

Цепочка с ключами вертится. Сигаретный дым висит в воздухе. Красные плевки шлепаются на землю. 

Самое трудное в жизни шофера — праздно ждать долгие часы, пока не появятся хозяева. Можно скоротать время за разговорами и почесыванием в паху.  Можно почитать журнал — вот вроде «Убийства».  Можно приучить себя — это не хуже йоги, честное слово, — к особому упражнению: сунул палец в нос и отключился на долгие часы (для этой позы стоит придумать особое название, например «асана скучающего водителя»). Можно припрятать в машине бутылку дешевого пойла — многие шоферы спиваются с тоски. 

А вот если водитель с толком употребляет свою праздность — думает, — тогда время летит быстро. 

По пути домой я приметил в зеркале заднего вида, что на мистере Ашоке тишотка.

Я бы себе такую никогда не купил. Белая, без рисунка, только крошечный знак фирмы на груди. Для себя я бы выбрал что-нибудь яркое, пестрое, в узорах и буквах. Если уж тратить свои деньги, так на достойную вещь.

И вот как-то поздно вечером, когда мистер Ашок и Пинки-мадам угомонились, я отправился на близлежащий рынок. В ярком свете фонарей шла бойкая торговля стеклянными побрякушками, стальными браслетами, игрушками, банданами и брелоками. Я разыскал торговца футболками и заставил показать чуть не весь свой товар. Наконец мне попалась белая тишотка с коротеньким английским словом на груди. Ее я и взял. Еще я приобрел черные туфли.