Карты печали - Йолен Джейн - Страница 32

А когда я умру, меня выставят на погребальные столбы, и меня будут оплакивать мои дети, потому что где-то в Пещере, я верю всей душой, Седая Странница ждет меня и приглашает быть рядом с ней. И хотя я никогда не любил ее так, как сейчас люблю мою Гренну, я знаю, что мы будем вместе втроем, как это нам было предсказано.

ПЛЕНКА 12

КАРТЫ ПЕЧАЛИ

МЕСТО ЗАПИСИ: Пещера N 27, ныне – центр Аэртона.

ВРЕМЯ ЗАПИСИ: Тридцать пятый год Совета.

Лабораторное время – 2142,5 г. н. э.

РАССКАЗЧИК: Гренна – доктору М.Ф.Замбрено.

РАЗРЕШЕНИЕ: Собственное разрешение Гренны.

– Ты прибыла насчет Карт? Ты нанесла свой визит чуть ли не слишком поздно. Голос у меня в эти дни такой слабый, я не могу спеть ни одной элегии, не закашлявшись. Впрочем, кое-кто может сказать вам, что в пении я никогда не была сильна. И это правда. Если они умели собирать в Зал Плача ряды плакальщиц силой своих песен, а другие – красотой своих стихов, я брала не этим. Но очень, очень многие приходили смотреть, как я рисую картины скорби на бумаге и на дереве. Даже сейчас, когда моя рука, когда-то названная старой рукой на молодом теле, состарилась больше, я все еще могу привлекать плакальщиц силой своих пальцев. О, я часто пытаюсь петь, когда рисую, своим странным голосом флейты, который один критик сравнил с «немного сумасшедшей горлицей». Но я всегда знала, что плакальщиц к моему столу привлекает не пение, а мои картины.

Именно такой Седовласая нашла меня, когда я пела и рисовала в одном очень незначительном Зале, оплакивая умирающую пра-тетю, сестру матери моей матери. В те дни родословная моей матери была точно известна.

Мы были свинопасами, и наши предки – тоже. Мне легче было разговаривать со свиньями, чем с людьми, их поведение было более откровенным, более правдивым, более добрым. И я никогда не играла с другими детьми в Зал Плача, у меня не было ни братьев, ни сестер, только свиньи. Однажды я сочинила погребальную песню о свиньях. Я думаю, я и сейчас могу вспомнить ее, если постараюсь.

Ну, ладно. Ирония заключается в том, что я до сих пор помню морду моей любимой свиньи, но лица пра-тети, которую я тогда оплакивала, навсегда потеряно для меня. Но, конечно, я знаю линию рода: Гренди – дочь Грендины, дочери Гренесты и так далее.

Седая Странница (ее по-прежнему называли так в дальних селениях, хотя весь город звал ее Седовласой) находилась в дальнем путешествии. Она часто посещала сельские Залы. «Прикоснуться к подлинной скорби», – так она называла это, хотя я не знаю, насколько подлинной была та скорбь. Мы пытались подражать двору Эль-Лалдома, мы копировали их манеру пения, слушая ящики с голосами, которые нам привезли небесные путешественники. Многие из моих первых рисунков были копией их рисунков. Что еще могла я, свинопаска, знать?

Но она заметила меня в Зале, таком незначительном, что колонны и капители у входа совсем не были украшены резьбой. Только на одной стене было плохо различимое изображение плачущей женщины. Единственным его достоинством был возраст. Облупившаяся во многих местах краска висела, как короста, и никто не имел времени или таланта, чтобы обновить ее. Что ей нужно было, так это не обновить, а перерисовать ее. Руки у женщины были неестественно вытянуты, поза – неуклюжая. Я понимала это уже тогда, хоте не умела это сказать.

– Эта девочка, дайте-ка, я заберу ее, – сказала Седая Странница.

Хотя было ясно, что я – королевского посева, так как я была высокая и глаза у меня были золотые, я была неуклюжей девочкой, и мама с ее сестрами не хотели, чтобы я уехала. Нас связывала между собой не любовь, а жадность. Я много работала, больше всех, потому что я предпочитала это их обществу. Если бы я уехала, пострадали бы свиньи. Кроме того, в тот год, с тех пор, как я была допущена в Зал, я приобрела в нашем городишке довольно большую популярность. Моя мать и ее сестры не способны были видеть дальше стен собственного свинарника.

Но Седая Странница резонно заметила, что у них нет средств, чтобы дать мне образование за пределами этого незначительного Зала.

– Пусть поедет со мной и учится, – сказала Седая Странница, – а я дам вам взамен шелка, чтобы вы нашли другую свинарку. – Она не предложила прикоснуться к ним, потому что она разгадала их жадные наполненные камнями души.

Они колебались.

– Она приведет плакальщиц во все Залы, чтобы повторять имена вашей семьи, чтобы помнить вас. – Она помахала перед их лицами куском шелка радужного цвета.

Я никогда не узнаю, какой аргумент оказался решающим, но они отдали меня в ее руки.

– Вы больше не увидитесь с ней, – сказала им Седая Странница, – разве только издали. Но ее имя будет по-прежнему вашим именем. И я обещаю вам, что она не забудет своих предков.

Так оно и случилось.

– А КАРТЫ?

– Нет, не торопи меня. Я дойду до Карт. Но раньше я должна рассказать обо всем, чтобы было понятно.

Мне тогда было шестнадцать лет. Не такая молодая, какой была сама Странница, когда ее избрали, но достаточно молода. И все же я покинула дом, ни разу не оглянувшись, держась рукой за ее платье. Я даже не нарисовала себе слезы по случаю ухода, так мала была печаль. Они остались, лапая шелк, более жадные, чем свиньи, которые почувствовали, что я покидаю их, и скорбели единственным доступным для них способом – они отказались от еды. Позднее мне говорили, что моя мать и одна из сестер приходили в Эль-Лалдом и просили шелка или, по крайней мере, орешек люмина.

Им дали большой кусок шелка с вышитым на нем красным зверем, похожим на большую ящерицу – и одновременно побили их.

– Если вы явитесь опять, – предупредили их, – она сможет добавить несколько имен к строчкам плача. И это будут ваши собственные имена.

Ну, никому не нравится быть призванным в Пещеру раньше срока. Они поняли, что с ними не шутят. Ноги их больше не было в городе.

Таким образом я в результате стала ребенком Седой Странницы. Я бы взяла себе ее семейное имя, если бы она позволила. Но она дала клятву, что я останусь сама собой, а она придавала большое значение всем своим обещаниям. Поэтому я сохранила свое имя, Гренна. Но во всем остальном я принадлежала ей.

Я научилась всему, чему она могла научить меня – и большему. Потому что даже когда она не учила, я училась у нее, наблюдая, слушая и – как я потом узнала – любя. Это у вас прекрасное слово. Мне кажется, вы можете все же дать нам кое-что хорошее.

Но Седовласая уже была старой, и мы провели вместе только пять лет. Простите мне мои слезы. Она обычно говорила, что плачут ради искусства. Но я уже не плакальщица. Те, кто придет после, будут оплакивать меня.

Итак, теперь я подхожу к тому, о чем вы хотите услышать, к Картам. Но сначала я должна коснуться ее смерти, потому что именно это вдохновило меня на Карты Печали. Это было много, много лет тому назад, но я все помню очень четко. Это потому, что я никогда это не записывала. Держать во рту значит помнить. Мой голос делает рассказ правдивым.

Разрешите, я буду вам рисовать и вслух объяснять картинки. Вы прибыли с неба, ваши воспоминания лживы. Мои краски вон там, в круглой деревянной коробке на полке. Да, это она, на ее крышке нарисованы слезы, похожие на цветы. А'рон вырезал ее для меня, по сюжету рассказа, который он помнил со старой Земли. Я очень дорожу ею. Принесите ее мне.

Сначала я нарисую пещеру, такой, какой она была тогда, просто одна из выемок в горах. Вам трудно будет поверить, что это то же самое место. У нас ушли многие годы, чтобы изменить ее.

Седовласая и я нашли ее через три дня, хотя до нее можно дойти за один день. Она знала, где пещера находится, но у нее была параличная походка, отчего приходилось идти медленно. На ночь мы останавливались под раскидистым деревом румум и вместе смотрели на звезды. Она говорила мне, как они называются, странные у них имена, на вашем языке. Она знала о них много историй. Вас это удивляет? Не должно. Седая Странница бродила среди вас и слушала. Она запоминала все, что слышала от вас, хотя она не подражала вашим привычкам.