Мобильные связи (сборник) - Арбатова Мария Ивановна - Страница 2

– Ничего, обмоете сами… Поздравляю с сыном! – вежливо отстранилась я.

Мы с мужем отправились домой, подошли к кухонному окну, чтобы посмотреть, как бедняги колупаются с недееспособной машиной… однако парни с неимоверным грохотом и невозмутимыми лицами уже выезжали со двора.

Больше я «Запорожца» не видела. Года через три позвонил престранный персонаж:

– Вот мне тут телефон ваш дали, я про машину звоню. У вас машину угоняли?

– Да как вам сказать… – не нашлась я.

– Вот и хорошо! Они ее не в том месте поставили, мы в соответствии с инструкциями эвакуировали. Ну, она у нас на стоянке постояла, а они платить за стоянку не хотят. Там набежало. Денег у них нет. А я бы ее дяде жены своей взял. Он в Казахстане скот держит, ему такая машина совсем как раз… вы мне только доверенность напишите.

– А вы, собственно, кто? – совсем запуталась я.

– Милиционер я. Мы машины конфискуем. А у них все равно денег нет, и вам она зачем, если вы Арбатова?

– Мне она незачем, и я за то, чтобы она возила картошку или пасла скот, но… не могу два раза продавать одну машину. Я ее и один-то раз не имела права продавать…

– Так давайте я ее как бы угоню с нашей стоянки.

– У кого угоните?

– У вас! Нет, у них… Нет, не у них… У себя.

– А зачем мне писать вам доверенность, если вы сами у себя угоняете? Вот сами себе и пишите.

– Так я по закону хотел! – пояснил он. – Ну, всего вам наилучшего!

Ничего, кроме своеобразного представления милиционера о законе про это, больше не помню.

Вторую машину сыновьям подарил мой первый муж. Это были белые «Жигули», практически ровесники Петра и Павла. Их хозяином прежде был какой-то бережный космонавт, но за несколько лет общения с моим первым мужем от космонавтской бережности не осталось и следа. Первый муж – певец по профессии – с театрализованным сознанием ездил на машине «как в последний раз», и в руки педантичного Петруши она попала, болея всеми системами и органами. Ремонт стоил во много раз больше, чем она сама. Но детям было приятно, что папа – материально не участвующий в их взращивании с четырнадцати лет, в ответ на то, что ему было отказано в праве считаться моим мужем, – отдал тачку со своего плеча.

Машина начала перешиваться, переначиняться, переукрепляться изнутри; подкрашиваться и подполировываться снаружи, хотя, конечно, все равно выглядела на свои годы. Счастью сыновей не было конца, и я философски смотрела на то, что машина работала копилкой, которую, к сожалению, после наполнения нельзя разбить и пересчитать денежки. Когда Петруша куда-то подвозил меня на ней, я отчетливо слышала за спиной:

– Смотри, как на Арбатову похожа!

– Ладно тебе, Арбатова не может выходить из такой позорной машины…

Меня это веселило. Тем более что у меня вообще специфические отношения с автомобилями, и я интересуюсь только двумя вещами: может ли он ехать и сильно ли красив. А поскольку из всех машин красивыми мне кажутся только старые «Волги», «Победы» и пожилые американские автомобили, то разница между «Окой» и «мерседесом» для меня совершенно не принципиальна. Это всегда обижало мужчин, пытавшихся поразить навороченным транспортом, и подруг, накопивших на престижные тачки.

Я вообще плохо чувствую и понимаю про технику, как говорил Юрий Олеша: «Трамваи меня не любят…» Но я могу часами зачарованно стоять перед старым американским автомобилем и созерцать его, как поэт музу. Обсуждать это удовольствие мне, увы, было не с кем, поскольку мое окружение считало это особой психической девиацией… И вдруг я познакомилась с практикующим фанатом американских автомобилей!

Президента ныне почившего клуба «Колумб» звали, скажем, Веня Козлов. Костя Боровой пригласил его на плов в дом моей подруги писательницы Киры Суриковой. В этом сезоне было модно готовить плов не у себя, а в гостях, приходя с набором продуктов.

…Если бы я не опоздала к общему сбору, то сэкономила бы кучу времени, нервов и денег. С другой стороны, мне было бы сейчас нечего рассказать… потому что, опоздав, я не увидела бы, что Веня Козлов явился в узбекском халате, снятом к моему приходу. Человек, способный прийти в первый раз в дом на плов в узбекском халате, если он, конечно, не узбек и если в доме не объявлен карнавал, сразу диагностируется как необратимый придурок… но, увы, я опоздала и о халате узнала слишком поздно. Так что Веня был диагностирован в качестве придурка всеми, кроме меня.

Вечеринка была чудесная, а плов сырой, вязкий и не пригодный по прямому назначению… Мы зацепились с Веней языками, и в первые же пять секунд он поведал, что работает в секретном спецподразделении по борьбе с наркотиками, бегает с пистолетом и ловит наркобаронов. Заява по своей придурковатости не сильно отличалась от узбекского халата, но я проморгала. Тем более что на заседание моего женского политического клуба хотелось позвать очередного экзотического гостя, а Веня цитировал классиков, махал руками, заглядывал в глаза и умело концентрировал на себе внимание всеми способами.

Короче, я приняла Веню за персонаж, который сможет удержать внимание аудитории в течение трех часов, а он принял меня за писательницу Маринину, поскольку о существовании других живых писательниц, да и писателей тоже, не имел ни малейшего представления. С этого началась наша полуторагодовая совместная тусовка. Дружбой это было назвать нельзя, поскольку дружба подозревает диапазон равнодуховного обмена, а альянс аспиранта с первоклассником – при всей взаимной отзывчивости и доброжелательности – все равно будет называться опекой.

Веня не был носителем ни заметных внешних данных, ни высокого интеллекта. В силу избалованности и амбициозности я западала в мужчинах на одно или на другое, но чаще на сочетание. В самом начале знакомства я взяла его на представительскую тусовку, где могла налететь на пару «бывших», и прямо в машине на Петровке предложила выпить на брудершафт. Венино лицо вытянулось, видимо, он предположил, что все остальное может произойти между нами здесь и сейчас, и предупредил, что мне стоит сразу сделать правильный выбор, поскольку он хороший друг, но плохой любовник. Ах, знать бы мне, что друг он такой же, как и любовник… впрочем, тогда мне бы сейчас было нечего рассказать. И я с радостью выбрала первое, предложив перейти на «ты» без всякого тактильного контакта.

Бросившись приятельствовать, мы тут же выяснили, что расстались с любимыми одинаковое время тому назад и находимся на одинаковом жизненном перепутье, и начнем соревноваться, кто быстрее наладит новый симбиотический союз. Я полгода как бархатно развелась со вторым мужем, сохранив нежнейшие отношения и привычку обсуждать с ним все серьезные жизненные проблемы; а Веню полгода тому назад бросила дама сердца, ушедшая к крупному окололужковскому вору. Трагедия Вени умножалась тем, что вор в течение этого времени подарил ей уже два угнанных по очереди джипа. Чего наш честный не то полковник, не то подполковник (он всегда путался в количестве собственных звездочек) тайного подразделения по борьбе против наркотиков подарить не мог. Так что эмоциональная жизнь Вени заключалась в анализе бесконечных случайных пересечений с коварной дамой, хождении к гадалкам, стонах о заговорах и приговорах и демонстрационных шашнях с ее сотрудницей по кличке Беби.

Беби была простонародной девушкой возраста Вениной дочери. Она присутствовала на плове вместе с узбекским халатом, но мне не удалось запомнить ее с первого раза. Беби была симпатичной девчонкой из неблагополучной семьи окраинного района Москвы и все время нуждалась в деньгах, которых ей не собирался предлагать никто, кроме дяденек возраста ее отца. Работала кем-то вроде бухгалтера и рефлексировала о жизни в сто раз меньше, чем даже Веня. Выглядела тоже стандартно, посмотрев на нее, мои сыновья возмутились:

– Вот ты, мать, говоришь, что наша знакомая Н. выглядит как дешевая б.? Так по сравнению с Беби она просто выпускница Смольного!

Возразить сыновьям мне было нечего. Но в конце концов, и Веня, и Беби имели право на свое видение прекрасного.