Славянские колдуны и их свита - Афанасьев Александр Николаевич - Страница 17

Особенно интересны верования и предания, живущие в нашем народе, о лихорадках. Название это происходит от глагола лихо радеть, то есть действовать в чей-нибудь вред, заботиться о ком-нибудь со злобным намерением, с лихостью; другие общеупотребительные названия: лиходейка и лихоманка от мануть – качать, махать (трясти); чеш. manoyti se – метаться; сравни: мановение, помаваю, манья – привидение в виде старой и тщедушной женщины, манить – лгать, обманывать, лихован, лихоманщик – злой, обманчивый человек[214]. Лихорадок девять или двенадцать крылатых сестер[215]; они обитают в мрачных подземельях ада и представляются злыми и безобразными девами: чахлыми, заморенными, чувствующими всегдашний голод, иногда даже слепыми и безрукими. Одна из них, старшая, повелевает своими сестрами и посылает их на землю мучить людской род «тело жечь и знобить, белы кости крушить». Второго января мороз или зима выгоняет их, вместе с нечистою силою, из ада, и лихорадки ищут себе пристанища по теплым избам и нападают на «виноватых»; на зоре этого дня предусмотрительные старушки омывают наговорною водою притолки у дверей, дабы заградить вход в избу незваным гостьям Поверье это условливается теми простудами и ознобами, которые так обыкновенны в холодную пору зимы.

Напротив, о весенних болезнях думают, что они запираются на зиму в снежные горы (ад) и сидят там до начала оттепелей; когда же солнце сгонит снег и отогреет землю, они вслед за вешними испарениями разбегаются по белому свету тощие, заморенные и с жадностью бросаются на неосторожных. Уже с 25 февраля, по замечанию поселян, опасно предаваться сну с раннего вечера: можно наспать лихорадку[216]. Подобно Смерти и владыке демонов (Сатане), лихорадки сидят в подземных вертепах, заключенные в цепи, и вылетают мучить народ только тогда, когда будут сняты с них эти железные оковы[217], то есть весною.

В Калужской губернии рассказывают, что старшая и злейшая из сестер-лихорадок прикована к железному стулу двенадцатью цепями и в правой руке держит косу, как сама Смерть; если она сорвется с цепей и овладеет человеком, то он непременно умрет. То же предание у юго-западных славян прилагается к моровой язве: три сестры куги были заключены отцом своим – королем в тесные узы и томились в темнице, но впоследствии, будучи освобождены, разбрелись в разные стороны и доныне блуждают по свету[218]. Сбрасывая с себя оковы, лихорадки прилетают на землю, вселяются в людей, начинают их трясти, расслаблять их суставы и ломить кости. Измучив одного, лихорадка переходит в другого; при полете своем она целует избранные жертвы, и от прикосновения ее уст человек немедленно заболевает; кому обмечет болезнь губы, о том говорят: «его поцеловала лихоманка»[219].

Точно так же порождает болезненные страдания и поцелуй эльбины[220]. По другим рассказам, лихорадка, прилетая ночью, называет спящих по имени; кто проснется и откликнется на ее зов, тот сейчас же захворает. Иногда она оборачивается соринкою или мухою, падает в изготовленную пищу и вместе с нею входит в утробу человека. Но если кто догадается бросить эту соринку или муху в печь, то лихорадка сгорит; а если вложить ее в яичную скорлупу и повесить в трубе – лихорадка будет страшно мучиться. В Тульской губернии уверяют, что шесть сестер уже погибли таким образом, а три и до сих пор рыщут по миру[221]. В прежнее время, говорят чехи, было сто лихорадок, но одна из них сгибла: она заползла в кусочек хлеба, намоченный в молоке, люди узнали ее присутствие, взяли тот кусочек, вложили в свиной пузырь и привязали к дереву. Заключенная в пузыре, лихорадка начала метаться во все стороны – точно так же, как делает каждая из них, входя внутрь человека, и долго-долго возилась она, пока совсем не задохлась[222]. Сказания эти представляют не более как вариации мифа о Смерти, посаженной в торбу[223]. Боясь раздражить злобную, демоническую деву, простолюдин не всегда решится назвать лихорадку ее настоящим именем, а дает ей названия ласкательные, дружеские, с целию задобрить ее и отклонить от себя болезненные припадки; таковы названия: кума (кумаха), добруха, тетка (тятюха), подруга и дитюха (дитя). С тою же целью сербы во время моровой язвы называют ее кумою[224], а немцы – gevatterin; вообще имена болезней принято в Германии заменять выражениями: das gute, gesegnete, selige[225].

Временный роздых, даваемый больному перемежающейся лихорадкою, народ объясняет тем, что у нее много дела и потому она переходит от одного человека к другому, возвращаясь к каждому из них поочередно – через день, через два или три дня[226]; некоторые же уверяют, что в дни, свободные от пароксизмов, она предается сну. Постоянную, ежедневную лихорадку малорусы называют «трясця-невсипуха». Отсюда суеверные попытки переводить лихорадку с себя на первого встречного, даже на птиц, кошек и собак, в которых так охотно вселяются нечистые духи, или обманывать ее ложною надписью на дверях избы, что больного нет дома. Так поступают русские и чехи; последние пишут на дверях: «zemnice! (лихорадка) nechod’ k nam; Jenik (имя больного) neni doma, šel na hory». В Смоленской губернии во время скотских падежей надписывают на воротах, что на дворе нет ни коров, ни овец, ни лошадей.

Сибиряки советуют больному чернить свое лицо и одеваться в чужое платье, чтобы не быть узнану злою лихоманкою, когда она вздумает повторить свое посещение[227]. Сверх того, чтобы избавиться от лихорадки, ее умилостивляют приношениями или прогоняют силою чародейного слова. Страждущие этим недугом выходят на то место, где, по их соображению, вселилась в них лихоманка, обсыпают вокруг себя ячневою крупою и, раскланиваясь на все стороны, произносят: «Прости, сторона – мать сыра земля! Вот тебе крупиц на кашу; вот и тебе, кумаха!»[228]. Обращение к земле знаменательно, так как в ее недрах заключен тот страшный мир, где царствует Смерть со своими помощницами – болезнями и пленниками – мертвецами. Белорусы на поминки («дзяды»), вместе с усопшими родичами, приглашают к ужину и лихорадку[229].

Первобытная народная медицина состояла в произнесении молитв и заклятий, в призыве богов-исцелителей, в изгнании демонов и в совершении различных символических и жертвенных обрядов; она была делом исключительно религиозным. Древнейшие имена лекаря означают жертвоприносителя, заклинателя, колдуна; искусство врачебное ограничивалось знанием клятвенных формул или заговоров. За это свидетельствуют Atharva-Веда, Гомер, Пиндар и другие античные писатели[230]; за это же говорят и многочисленные предания и обломки стародавних заклятий, доныне сохраняемые в памяти индоевропейских народов. В высшей степени важным и драгоценным представляется нам заговор против лихорадок, занесенный во многие из наших старинных рукописей и до настоящего времени еще не забытый русскими знахарями[231]:

«При море черном стоит столп, на том столпе камень, на том камне сидит святый отец[232] Сисиний и зрит на море черное. И возмутися море до облак[233] – изыдоша из моря двенадцать жен простоволосых[234], окаянное дьявольское видение». По некоторым спискам, жены эти исходят из огненного столпа, утвержденного на небеси. «И вопросиша их святый отец Сисиний: что есть злые жены зверообразны? Они же отвеща ему: мы – окаянные трясовицы, дщери Ирода, снявшего с Иоанна Предтечи главу. Вопроси святый отец Сисиний: почто пришли? – Идем в землю святорусскую род человеческий мучити – тело повреждати, кости ломати, в гроб вгоняти (или: кости крушить, жилы тянуть, самих людей огнем жечи); аще кто зло творит, опивается, объедается, обедни и заутрени просыпает, Богу не молится, тех мучим разными муками: они наши угодницы. Помолися Богу, святый отец Сисиний: Господи! избави род христианский от таковых диаволей И посла Господь Михаила-архангела[235] и четырех евангелистов, повеле их (трясовиц) мучити тремя (или семью) прутьями[236] железными, давая им по триста[237] ран на день». Имена архангела Михаила и святых угодников нередко заменяются и дополняются другими; в одном списке семь святителей, и между ними Егорий Храбрый, Иоанн Креститель и святой Николай увидели двенадцать лихоманок, плавающих по морю и воздымающих бурю[238]. «Они же начаша молитися: святый отец Сисиний, Михаил-архангел, четыре евангелиста: Лука, Марко, Матфей, Иоанн! не мучьте нас; где мы заслышим, в котором роду прославятся ваши имена, и того роду станем бегать за десять верст[239]. И вопроси их святый отец Сисиний: как вам, диаволи, имена?»