Дон Жуан - Гнедич Татьяна Григорьевна - Страница 76

76

57Язык немецкий был для Дон-ЖуанаНе более понятен, чем санскрит,Но уловил он, — что отнюдь не странно,О чем маститый воин говорит.Свидетельством чинов его и санаЯвлялись ленты, звезды, строгий вид,Украшенные пышно грудь и плечиИ самый тон его любезной речи.58На разных языках сквозь шум и чадТрудненько сговориться, думать надо,Когда визжит картечь, дома горятИ стоны заглушают канонаду,Когда в ушах бушуют, как набат,Все звуки, характерные для ада,И крик, и вой, и брань; под этот хорПочти что невозможен разговор.59На то, что длилось меньше двух минут,Потратил я две длинные октавы,А бой ревел. Все бушевало тутВ агонии жестокой и кровавой.Казалось, даже пушки устаютОт грохота. И символ злой расправыНад чувствами людскими — дикий вой,Протяжный вопль стоял во мгле ночной.60Вот враг ворвался в город разоренный…«Бог создал мир, а люди — города!»Воскликнул Каупер — и вполне законное«А Тир и Ниневия, господа?А Карфаген и стены Вавилона?Исчезли, не осталось и следа!Мы скоро все поймем, весьма возможно»Что только жить в лесах вполне надежно.61Удачником убийца Сулла слыл;Ему судьба сама давалась в руки.По мне же всех людей счастливей былОхотник Бун, который жил в КентуккиЗа весь свой век он только и убилКозу или медведя. Слез и мукиНе ведая, в спокойствии душиОн мирно жил в хранительной глуши62До старости глубокой. ПреступленьеНе омрачало дум его простых;Здоровье — верный друг уединеньяНемало дней беспечно — золотыхЕму дало; болезни и сомненьяТеснятся в клетках улиц городских,А честный Бун провел в лесу и в полеЛет девяносто — может быть, и боле.63И, что всего ценней, оставил онНадолго память добрую по праву.(Удел не всех прославленных именБез доброй славы что такое слава?Пустой кабацкой песенки трезвон!)Ни ревности, ни зависти лукавойНе знал отшельник деятельный сей,Дитя лесов и солнечных полей.64Людей он, правда, несколько чуждался,Включая даже собственную нацию:Чуть кто-нибудь в лесах его являлся,Он удалялся в сильной ажитации.По существу, он искренне боялсяНовейших форм и благ цивилизации,Но, встретив человека одного,По-братски он приветствовал его.65Он не был одинок; сыны природыВокруг него доверчиво росли.Ни меч, ни брань, ни тайные невзгодыСей юный мир состарить не могли.Не зная ни тоски, ни непогоды,Они на лоне матери-землиХранили нравы вольного кочевья,Свободные, как реки и деревья.66От карликовых жалких горожанИх отличали мужество и сила,Красивая походка, стройный станИ простота души. Не превратилаИх мода в изощренных обезьян,Их жадное стяжанье не томило,И браться за ружье по пустякамНи разу не случалось их стрелкам.67Они трудились днем и сладко спали,Когда спокойный вечер наступал;Их ни разврат, ни роскошь не смущали,Ни подкупа порок не обольщал;Их сердца не тревожили печали,Их светлый мир был и велик и мал,В уединенье общины блаженнойОни вкушали радости вселенной.68Но полно о природе! Нужно мнеНапомнить о тебе. Цивилизация!О битвах, о чуме, о злой винеТиранов, утверждавших славу нацииМильонами убитых на войне,О славе, генералах и реляциях,Украсивших интимный кабинетВладычицы шестидесяти лет.69Итак, отряды первые вбежалиВ горящий осажденный Измаил;Штыки и сабли яростно сверкали.Неистово, собрав остатки сил,Разбитый город турки защищалиУжасный вой до неба доходил:Кричали дети, женщины вопилиВ густом дыму и тучах черной пыли.70Кутузов (тот, что позже одолелНе без подмоги стужи Бонапарта)Под Измаилом еле уцелел;В пылу неукротимого азартаС врагом и другом он шутить умел,Но здесь была поставлена на картуПобеда, жизнь и смерть, — момент настал,Когда и он смеяться перестал.71Он бросился отважно в наступленьеЧерез глубокий ров. А гренадеры,Окрасив кровью мутное теченье,Старались не отстать от офицера.Тут перебили многих (к сожаленью,Включая генерала Рибопьера),И мусульмане русских смельчаковОтбросили со стен обратно в ров.