Турский священник - де Бальзак Оноре - Страница 12

— Из четырнадцати человек, собравшихся здесь, через две недели ни один не будет за вас! И если вам понадобится помощь, только у меня, быть может, найдется достаточно смелости, чтобы взять вас под защиту, ибо я знаю провинцию, ее людей, дела, а главное, борьбу интересов! Но все ваши друзья, пусть даже преисполненные самых лучших намерений, увлекают вас на ложный путь, на котором вам несдобровать! Послушайтесь моего совета: если вы хотите жить спокойно, откажитесь от места викария, уезжайте из Тура. Втихомолку подыщите себе какой-нибудь отдаленный приход, чтобы навсегда укрыться от Трубера.

— Но как же можно уехать из Тура! — вскричал викарий с непередаваемым ужасом.

Для него это равнялось смерти. Разве это не означало оборвать все нити, которыми он был связан с жизнью? У холостяков привычка заменяет чувство. Такой душевный склад позволяет им не столько жить, сколько проходить сквозь жизнь, а если, вдобавок, они еще и слабохарактерны, то внешняя обстановка приобретает над ними необычайную власть.

Бирото был подобен растению, жизнеспособность которого можно погубить неосторожной пересадкой. Так же как дерево, чтобы жить, должно постоянно питаться одними и теми же соками и всегда держаться корнями в родной почве, — Бирото должен был неизменно расхаживать по собору св. Гатиана, постоянно семенить по одной и той же части бульвара — месту своих привычных прогулок, ежедневно ходить по все тем же знакомым улицам и проводить каждый вечер в одной из трех гостиных, где он играл в вист или триктрак.

— Да, это я упустил из виду, — участливо глядя на священника, промолвил г-н де Бурбонн.

Вскоре весь город узнал, что баронесса де Листомэр, вдова генерал-лейтенанта, приютила у себя аббата Бирото, соборного викария. Это обстоятельство, в котором многие сначала даже усомнились, и особенно высказывания мадемуазель Саломон о мошенничестве и необходимости судебного разбирательства — разрешили все вопросы и четко определили враждующие стороны.

Мадемуазель Гамар, наделенная, как все старые девы, болезненным честолюбием и непомерно раздутым самомнением, почувствовала себя уязвленной вмешательством г-жи де Листомэр. Баронесса была женщиной высокого положения, отличалась изысканными привычками, прекрасными манерами, неоспоримо хорошим вкусом и благочестием. Приютив у себя Бирото, она тем самым решительно опровергала все наветы на него со стороны мадемуазель Гамар, молчаливо осуждала ее поведение и как бы поддерживала жалобы викария на его хозяйку.

Для понимания этой истории необходимо пояснить, каким подспорьем для мадемуазель Гамар была способность к выведыванию и разнюхиванию, дающая старухам возможность знать все, что творится вокруг, — и так же необходимо пояснить, каковы были силы ее лагеря.

В сопровождении молчаливого аббата Трубера она отправлялась вечерами в какой-нибудь из пяти-шести знакомых домов, где собиралось десятка полтора лиц, близких друг другу по своим интересам и положению: два-три старика, разделявших мелкие страстишки своих служанок и их любовь к сплетням; пять-шесть старых дев, проводивших свои дни в перебирании каждого слова и в выслеживании каждого шага своих соседей, равно как и других местных жителей, к какому бы кругу общества они ни принадлежали; несколько пожилых женщин, У которых только и было дела, что ядовито злословить, вести точный учет всем состояниям в городе, наблюдать за поступками окружающих, предсказывать свадьбы и осуждать поведение своих подруг столь же язвительно, как и поведение врагов.

Эти особы, разбросанные по всему городу, вбирали, подобно капиллярам растения, всасывали в себя жадно, как листок — росу, разные новости, тайны каждой семьи и непрерывно передавали их аббату Труберу, как листья передают стеблю поглощенную ими влагу. И вот на еженедельных вечерах, побуждаемые потребностью поволноваться, свойственною всем людям, благочестивые женщины производили учет всех городских событий с проницательностью, достойной Совета Десяти[12] и азартно занимались сыском, руководимые безошибочным нюхом, Когда же их синедриону удавалось открыть тайную пружину какого-либо поступка, каждая, гордо присваивая себе честь этого открытия, несла его дальше, в свой особый кружок, где оно служило поводом к новым пересудам. Эта праздная и деятельная, невидимая и всевидящая, живущая втихомолку и неумолчно говорящая конгрегация обладала, при своих незначительных размерах, некоторым влиянием, становившимся даже страшным, когда ее воодушевлял какой-нибудь крупный интерес. А давно уже в сфере ее деятельности не возникало события столь важного и для каждого из них столь значительного, как борьба Бирото, поддерживаемого г-жой де Листомэр, с мадемуазель Гамар и аббатом Трубером. В самом деле, среди знакомых мадемуазель Гамар салоны г-жи де Листомэр, г-жи Мерлен де ла Блотьер и мадемуазель де Вильнуа давно уже вызывали неприязнь, объясняемую сословной враждой и тщеславием. Это была борьба народа с римским сенатом в кротовой норе или же буря в стакане воды, как некогда выразился Монтескье по поводу республики Сан-Марино, где лица, стоявшие у кормила правления, сменялись чуть ли не каждый день, так легко было там завладеть тиранической властью. Однако же эта буря разбудила страсти столь же сильные, как и те, что двигают величайшими историческими событиями. Не заблуждение ли считать, что жизнь кипуча лишь для тех, чей ум охвачен обширными замыслами, способными всколыхнуть все общество? Каждый час жизни аббата Трубера приносил столько же разнообразных волнений, порождал столько же тревожных мыслей, был столь же подвержен резким сменам отчаяния и надежд, как и самые решительные часы в жизни честолюбца, игрока или любовника. Одному богу известно, чего нам стоят наши тайно одержанные победы над людьми, над обстоятельствами, над самими собой. Пускай мы не всегда знаем, куда идем, но тяготы нашего пути нам хорошо известны.

Однако если историку будет позволено прервать изложение драматических событий и на минуту стать критиком; если он пригласит вас бросить взгляд на жизнь нескольких старых дев и двух аббатов, чтобы отыскать в ней прискорбную причину, изуродовавшую все их существо, то, может быть, вы убедитесь со всей очевидностью, что человеку необходимо изведать сильные чувства, чтобы в нем развились благородные свойства, которые расширили бы круг его жизни и смягчили эгоизм, присущий всем созданиям.

Возвращаясь в город, г-жа де Листомэр и не подозревала, что вот уже с неделю, как друзьям ее приходилось защищать ее доброе имя от клеветы: утверждали, будто привязанность ее к племяннику — весьма предосудительного свойства, чему она сама, конечно, только посмеялась бы.

Она повела Бирото к своему адвокату, которому затеваемая тяжба показалась делом нелегким. Друзья викария — то ли слишком уверенные в успехе правого дела, то ли относясь небрежно к тому, что лично их не затрагивало, — отложили подачу жалобы в суд до своего возвращения в Тур. Сторонники мадемуазель Гамар опередили их и сумели представить дело в невыгодном для Бирото свете.

Вот почему законник, клиентура которого состояла только из благочестивых городских семейств, немало изумил г-жу де Листомэр, посоветовав ей не затевать тяжбы, и завершил беседу словами, что сам он не возьмется вести это дело, ибо, по смыслу контракта, мадемуазель Гамар была юридически права, а с точки зрения справедливости — даже если оставить в стороне чисто правовые вопросы — и суд, и общественное мнение обвинят Бирото в сутяжничестве, неуступчивости, в отсутствии той мягкости, которая ему до сих пор приписывалась; что мадемуазель Гамар, достаточно известная своей кротостью и предупредительностью, в свое время оказала Бирото услугу, дав ему в долг, без расписки, деньги на оплату пошлин при введение в права наследства по завещанию Шаплу; что Бирото не в том возрасте и не настолько уж наивен, чтобы подписывать контракт, не зная его содержания и не понимая его значения; что ежели Бирото расстался с мадемуазель Гамар, не дожив у нее и второго года, в то время как его друг, аббат Шаплу, прожил у нее целых двенадцать лет, а Трубер — пятнадцать, то, очевидно, он пошел на это из каких-то особых расчетов, и, следовательно, вся тяжба будет сочтена проявлением неблагодарности.

12

Совет Десяти — тайный совет в Венеции XIV—XVIII вв., состоящий из представителей аристократии и осуществлявший высший контроль над государственной властью Венецианской республики.