Шуаны, или Бретань в 1799 году - де Бальзак Оноре - Страница 20

— Что это? — сказала мадмуазель де Верней. — Плохая примета! Нам не будет пути. Но почему это сова кричит среди бела дня? — спросила она с удивлением.

— Это случается иногда, — холодно ответил молодой человек. — Мадмуазель, — сказал он, помолчав, — может быть, мы принесем вам несчастье, — вы так подумали сейчас. Правда? Мы не поедем с вами.

Слова эти были сказаны с большим спокойствием и сдержанностью. Мадмуазель де Верней с удивлением взглянула на него.

— Сударь, я далека от желания принуждать вас, — сказала она с чисто аристократической надменностью. — Сохраним ту ничтожную частицу свободы, какую оставила нам Республика. Если бы ваша матушка ехала одна, я бы, конечно, настаивала...

В коридоре раздались тяжелые шаги военного, и вскоре в дверях показалось нахмуренное лицо Юло.

— Идите сюда, полковник, — сказала, улыбаясь, мадмуазель де Верней и указала рукой на стул подле себя. — Займемся государственными делами, раз это необходимо. Да улыбнитесь же! Что с вами? Уж нет ли здесь шуанов?

Командира поразила внешность молодого человека, и, широко раскрыв глаза, он с необычайным вниманием смотрел на него.

— Матушка, еще кусочек зайца? Мадмуазель, вы ничего не кушаете, — говорил моряк, ухаживая за сотрапезницами, как любезный хозяин.

Но в изумлении Юло и в настороженности мадмуазель де Верней чувствовалось что-то угрожающе-серьезное, и не замечать этого было опасно.

— Что с тобой, командир? Ты разве знаешь меня? — резко спросил молодой человек.

— Пожалуй, — ответил республиканец.

— В самом деле, мне кажется, ты приходил к нам в школу.

— Я никогда не бывал в школах, — резко возразил Юло. — А ты из какой школы?

— Из Политехнической!

— Ах, вот как! Казарма, где хотят воспитать солдат в дортуарах, — воскликнул Юло, питавший непреодолимое отвращение к офицерам, вышедшим из этого ученого питомника. — А где ты служишь?

— Во флоте.

— Да неужели? — воскликнул Юло и ехидно засмеялся. — А много ты знаешь воспитанников вашей школы, которые служили бы во флоте? Из Политехнической школы, — сказал он строгим тоном, — выпускают только артиллерийских офицеров и офицеров инженерных войск.

Молодой человек не смутился.

— Для меня сделали исключение, во внимание к фамилии, которую я ношу, — ответил он. — В роду у нас все были моряками.

— Вот оно что! А как твоя фамилия, гражданин?

— Дю Га Сен-Сир.

— Так, стало быть, тебя не убили в Мортани?

— Ах, он чуть было не погиб, — поспешно сказала мадам дю Га. — Две пули пробили шляпу моего сына...

— А есть у тебя документы? — спросил Юло, не слушая г-жу дю Га.

— Вы что, желаете их проверить? — дерзко спросил моряк, переводя насмешливый взгляд голубых глаз то на сумрачное лицо командира, то на мадмуазель де Верней.

— А ты, желторотый, не вздумал ли случаем перечить мне? Давай документы, а не то пойдем!..

— Ну, ну, любезный! Я не дурак. Почему я обязан тебе отвечать? Кто ты такой?

— Командующий войсками департамента, — ответил Юло.

— Ого! Тогда мое дело окажется, пожалуй, серьезным. Я буду захвачен с оружием в руках.

И он протянул офицеру стакан бордо.

— Я не хочу пить, — ответил Юло. — Показывай документы.

В эту минуту на улице звякнули ружья и раздались шаги нескольких солдат. Юло подошел к окну, и мадмуазель де Верней вздрогнула, увидев, какая довольная улыбка появилась на его лице. Явное сочувствие девушки ободрило молодого моряка, лицо его приняло холодное и гордое выражение. Порывшись в кармане редингота, он достал из элегантного бумажника документы и подал их офицеру. Юло принялся медленно читать их, сравнивая указанные в паспорте приметы с чертами лица подозрительного путешественника. Во время такой проверки вновь послышался крик совы, но на этот раз нетрудно было различить в нем интонации и переливы человеческого голоса. С насмешливым видом командир вернул тогда бумаги молодому человеку.

— Прекрасно, замечательно, — сказал он, — а все-таки пойдем со мной в округ. Я не любитель музыки.

— Почему вы уводите его в округ? — спросила мадмуазель де Верней изменившимся голосом.

— Деточка, это вас не касается, — ответил командир и сделал обычную свою гримасу.

Тон, слова старого солдата, а главное, унижение, перенесенное в присутствии человека, которому она нравилась, возмутили мадмуазель де Верней; она встала, сразу сбросив с себя маску наивной скромности; лицо ее зарумянилось, глаза засверкали.

— Скажите, документы этого молодого человека удовлетворяют всем требованиям закона? — тихо спросила она слегка дрогнувшим голосом.

— Да, по видимости.

— Ну, так я хочу, чтобы вы его по видимости оставили в покое, — сказала она. — Вы боитесь, что он убежит? Но вы будете конвоировать его, так же как и меня, до Майенны; он поедет в почтовой карете вместе со своей матерью. Без возражений! Я так хочу! Ну, что? — продолжала она, заметив, что Юло позволил себе сделать недовольную гримасу. — Вы все еще находите его подозрительным?

— Еще бы! Довольно подозрительным.

— И что вы хотите сделать с ним?

— Ничего особенного. Только охладим кусочками свинца голову этому шалопаю! — с иронией ответил Юло.

— Вы шутите, полковник! — воскликнула мадмуазель де Верней.

— Идем, приятель! — сказал Юло, кивнув головой моряку. — Ну, живо!

Эти бесцеремонные слова вернули мадмуазель де Верней самообладание, и она улыбнулась.

— Ни шагу! — сказала она молодому человеку, ограждая его горделивым жестом.

— Ах, до чего хороша! — сказал моряк на ухо матери, и та нахмурила брови.

Досада и множество возбужденных, но подавленных чувств придавали в эту минуту новую прелесть лицу молодой парижанки. Франсина, г-жа дю Га, ее сын поднялись; мадмуазель де Верней быстро встала между ними и улыбавшимся командиром, проворно отстегнула две петлицы на своем спенсере, и в том ослеплении, которое охватывает женщину, когда жестоко задето ее самолюбие и когда она нетерпеливо стремится проявить свою власть, как ребенок, мечтающий поскорее испробовать подаренную ему игрушку, она мгновенно выхватила из-за корсажа и подала командиру распечатанное письмо.

— Прочтите, — сказала она, язвительно улыбаясь.

Она повернулась к молодому моряку и, в опьянении триумфа, бросила на него лукавый и влюбленный взор. У обоих взволнованные лица просветлели, оживились румянцем радости, а в душе поднялось множество противоречивых чувств. Г-жа дю Га с одного взгляда угадала, что великодушие мадмуазель де Верней скорее вызвано любовью, чем милосердием. И, конечно, она была права. Прекрасная путешественница покраснела и скромно потупила глаза, угадав все, что говорил этот женский взгляд, затем, в ответ на безмолвное обвинение и угрозу, гордо подняла голову и вызывающе посмотрела на всех. Ошеломленный командир молча вернул ей письмо, скрепленное подписями министров: в нем предписывалось всем властям повиноваться приказаниям этой таинственной особы. Но затем Юло вытащил из ножен шпагу и, переломив ее о колено, бросил обломки на пол.

— Мадмуазель, вы, вероятно, хорошо знаете, что вам полагается делать, но у истого республиканца есть свои убеждения и гордость, — сказал он. — Я не могу служить там, где командуют красивые девицы. Нынче же вечером первый консул получит мой рапорт об отставке, и повиноваться вам будут другие, но только не Юло. Там, где я перестаю понимать, я останавливаюсь, — особенно тогда, когда я обязан понимать.

Он умолк. Наступила тишина. Но вдруг молодая парижанка нарушила ее. Она подошла к Юло и, протягивая ему руку, сказала:

— Полковник, хотя вы и запустили бороду, можете поцеловать меня. Вы настоящий мужчина.

— И я горжусь этим, мадмуазель, — ответил Юло, довольно неловко целуя руку этой странной девушки. — Ну а ты, приятель, дешево отделался от большой беды, — добавил он, погрозив молодому человеку пальцем.

— Командир, — ответил тот, смеясь, — пора кончать шутку. Если хочешь, я пойду с тобой в округ.