Шуаны, или Бретань в 1799 году - де Бальзак Оноре - Страница 31

— Вы ведь знаете Монторана! — говорила г-жа дю Га. — Влюбился в одно мгновение, и вы, конечно, понимаете, что самые разумные советы в моих устах казались ему подозрительными. И наши парижские друзья, и господа де Валуа, и д'Эгриньон из Алансона, все предупреждали его, все сообщали, что ему готовят ловушку, что на него хотят напустить продажную тварь, а он увлекся первой встречной, вот этой девкой, которая, как я совершенно точно узнала, присвоила себе благородное имя, чтобы опозорить его, которая, оказывается, и т.д., и т.д...

В этой особе читатель, вероятно, узнал женщину, подстрекавшую напасть на тюрготину, и в нашем повествовании она сохранит то имя, которое помогло ей, когда она проезжала через Алансон, избегнуть опасности. Огласив ее настоящее имя, мы лишь оскорбили бы благородную семью, и без того уже глубоко удрученную прискорбными поступками этой молодой дамы, а к тому же ее судьба была сюжетом одной из наших Сцен. Вскоре слушатели г-жи дю Га стали проявлять дерзкое, почти враждебное любопытство, и до слуха Франсины долетело несколько довольно резких замечаний; она коротко предупредила свою госпожу и, отойдя от кресла, укрылась в амбразуре окна. Мари встала и, повернувшись к кучке наглецов, бросила на них взгляд, исполненный достоинства, даже презрения. Красота, изящество, гордая осанка мадмуазель де Верней сразу изменили расположение духа ее врагов: послышался лестный шепот восхищения. Два-три человека, внешность которых свидетельствовала о привычке к изысканной учтивости, какая приобретается только в придворных кругах, подошли к ней с любезным видом. Строгая ее благопристойность внушала им почтение. Никто не решался заговорить с ней, никто не решался обвинять ее, напротив, она сама казалась их судьей. Руководители войны во имя бога и короля мало походили на те портреты, которые она любила создавать в воображении. Борьба, поистине великая, сразу сузилась в ее глазах до ничтожных размеров, когда она увидела физиономии этих захолустных дворян, лишенные жизни и выразительности, кроме двух-трех энергических лиц. С высот поэзии Мари вдруг упала в мир действительности. Прежде всего эти лица, казалось ей, говорили скорее о склонности к интригам, чем о любви к славе; и действительно, корысть вложила оружие в руки всех этих дворян; если им и случалось действовать героически, то здесь они предстали во всей своей наготе. Утратив иллюзии, мадмуазель де Верней стала пристрастной и не распознала тут немногих искренних людей, позднее отличившихся своей самоотверженностью. Манеры у большинства гостей были вульгарные. Лишь несколько человек выделялись среди прочих своеобразием облика, но это стиралось условностями аристократического этикета. Если Мари и готова была признать за ними тонкость ума и обращения, она увидела в них полное отсутствие той простоты, того величия, к которым ее приучили люди победоносной Республики. Это ночное сборище в старинном полуразрушенном замке с облезлыми украшениями, так подходившими к фигурам гостей, вызвало у нее невольную усмешку: она увидела тут символическую картину монархии. С радостью подумала она, что, по крайней мере, маркиз играет первую роль среди этих людей, единственным достоинством которых в ее глазах была преданность делу, обреченному на гибель. На этом фоне она нарисовала образ своего возлюбленного, с восторгом выделяя его необычность, а во всех этих жалких, убогих фигурах уже видела лишь орудие его благородных намерений. В эту минуту в соседней комнате послышались шаги маркиза. Заговорщики тотчас разбились на группы, и перешептывание прекратилось. Словно школьники, затеявшие в отсутствие учителя какую-то проделку, они поспешили скрыть это показным порядком и тишиной. Вошел Монторан, и Мари им залюбовалась: он был самым молодым, самым красивым и самым главным. Как король среди своего двора, он переходил от одной группы к другой, распределяя легкие поклоны, рукопожатия, взгляды, слова одобрения или порицания, выполняя обязанности предводителя с такой грацией и уверенностью, какой трудно было ожидать от юноши, которого она недавно упрекала в ветрености. Появление маркиза положило предел назойливому любопытству, но вскоре злобные слова г-жи дю Га оказали свое действие. Барон дю Геник, по прозвищу «Ответчик», по своему имени и положению лишь один среди всех этих людей, собравшихся для каких-то важных дел, пользовался правом запросто обращаться с Монтораном; он взял его под руку и отвел в сторону.

— Послушай, дорогой маркиз, — сказал он, — нам всем очень грустно видеть, что ты собираешься совершить невероятное безумство.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да знаешь ли ты, кто такая эта девица в действительности, откуда она явилась и какие у нее намерения относительно тебя?

— Дорогой мой Ответчик, между нами говоря, завтра утром каприз мой пройдет.

— А что, если эта тварь еще до утра предаст тебя?

— Я отвечу тебе, если ты скажешь мне, почему она уже не сделала этого? — шутливо заметил Монторан, приняв фатовской вид.

— Но, может быть, ты ей нравишься, и она не хочет выдавать тебя, пока у нее самой не пройдет каприз.

— Друг мой, посмотри на эту очаровательную девушку, приглядись к ее манерам и посмей сказать, что она не из высшего круга. Если бы она бросила на тебя благосклонный взгляд, разве ты в глубине души не почувствовал бы себя польщенным? Некая дама уже восстановила вас против нее. Но окажись после этого разговора, что она из тех погибших тварей, о которых говорили наши друзья, я убью ее...

— Неужели вы считаете Фуше таким глупцом, что он подошлет к вам уличную девку, — вмешалась г-жа дю Га. — Он соразмерил силу соблазна с вашими достоинствами. И если вы слепы, то у ваших друзей глаза должны быть открыты: мы обязаны оберегать вас.

— Послушайте, сударыня, — ответил Монторан, устремив на нее гневный взгляд, — не пытайтесь что-нибудь замыслить против этой девушки или ее конвоя, иначе вы не избегнете моей мести. Я хочу, чтобы мадмуазель оказывали величайшее уважение и обращались с нею, как с особой, мне близкой. Ведь мы, кажется, в родстве с фамилией де Верней.

Сопротивление, оказанное маркизу, произвело обычное действие, какое подобные препятствия оказывают на молодых людей. Хотя по видимости он весьма легкомысленно относился к мадмуазель де Верней и старался убедить себя и других, что его страсть — только каприз, все же гордость завлекла его очень далеко. Признавшись в своем чувстве к этой женщине, он считал теперь делом чести внушить почтение к ней. Переходя от одной группы к другой, он уверял всех, что эта незнакомка действительно мадмуазель де Верней, и видно было, что его задевать опасно. Тотчас все толки прекратились. Когда Монторан установил в зале некоторое согласие и удовлетворил все требования, он поспешно подошел к своей возлюбленной и тихо сказал:

— Эти люди похитили у меня минуту счастья.

— Я очень рада, что вы подле меня, — смеясь, ответила она. — Предупреждаю, что я весьма любопытна, поэтому не слишком тяготитесь моими вопросами. Прежде всего скажите, кто этот старик в зеленой суконной куртке?

— Это знаменитый майор Бриго, человек из Болота, соратник покойного Мерсье по прозвищу «Вандея»[22].

— А кто этот толстый краснощекий священник, который с ним разговаривает? Они, несомненно, говорят обо мне, — продолжала расспрашивать мадмуазель де Верней.

— Желаете узнать, что они говорят?

— Желаю? Конечно.

— Нет, я не могу сказать, — это оскорбительно для вас.

— Ах, так! Вы позволяете безнаказанно оскорблять меня в вашем доме? Прощайте, маркиз! Я не хочу больше оставаться здесь ни одной минуты. Меня и без того мучает совесть, что я обманываю бедных республиканцев, таких честных и доверчивых людей.

Она сделала несколько шагов к двери, маркиз последовал за ней.

— Дорогая Мари, выслушайте меня. Клянусь честью, я заставил прекратить злые речи о вас, даже не зная, правдивы они или нет. Однако положение таково, что я должен остерегаться каждой красивой женщины на своем пути: доброжелатели, имеющиеся у нас в парижских министерствах, дали нам знать, что Фуше хочет подослать ко мне какую-то уличную Юдифь, и моим лучшим друзьям дозволительно думать, что для честной женщины вы слишком красивы...

22

«...человек из Болота, соратник покойного Мерсье по прозвищу «Вандея»: — «Болото» — часть Конвента, вначале колебавшаяся между жирондистами и якобинцами, а позднее поддержавшая заговор 9 термидора против Робеспьера. Мерсье — один из многочисленных французских дворян-эмигрантов, которых Англия засылала в Бретань для борьбы против революционной Франции.