Где нет княжон невинных - Баневич Артур - Страница 41

— Эта картина, — Дебрен сделал нажим на первом слове, — нечто большее, чем кажется. Так что попрошу без глупых комментариев. Есть смысл повесить ее, — он осмотрелся, — вот на тот, скажем, столб.

Они повесили картину. Эффект сказался незамедлительно. Збрхл всосал пиво так, что было слышно по меньшей мере в мойне, Йежин восхищенно пробормотал «Ого-го», а Дроп, хоть и не был канарейкой, засвистел от изумления.

— Голая баба, — бросила Ленда. — Известное дело. Избитый фокус. И не на месте. Такой методой, Дебрен, моральный дух поднимают, когда армии предстоит штурмовать город. А мы…

— Именно такую реакцию я и ожидал. Сиди тихо и слушай. Дискутировать будем потом. Петунка, прошу тебя.

Петунка взялась за кочергу, специально по этому случаю очищенную, но с лавки пока не вставала.

— Дебрен считает, что я должна закончить рассказ о Ледошке и Претокаре. А также о последствиях их пребывания здесь. Это болезненная тема, так что простите, я буду краткой. На чем мы остановились?

— Решали, — напомнил Збрхл, — считать ли Претокара растлителем малолетних или же тринадцатилетнюю княжну — циничной потаскухой. В общем, речь шла о возрасте, а не о практике.

— Спасибо. Итак, как я говорила, обоих сопровождали немногочисленные и совершенно не соответствующие правилам приличия свиты. Что, кстати сказать, чуть было не свело на нет планы встречи. Конюший Претокара, пьяница и алкоголик, подал королевичу неподходящего жеребца. Жеребец ни с того ни с сего на полпути Претокара сбросил, после чего королевич крепко захромал, а конь вместо того, чтобы утихомириться, понес сломя голову и доставил седоку еще большие неприятности. Конкретно — загнал на лесную дорогу, где разбойничали мародеры. Сопровождающие, которыми командовал идиот, а может, агент Гаррола, даже и не пытались догонять юношу, потому что сукин сын убедил их, что это чудовищная похоть погнала Претокара к Ледошке. Ну и королевич по уши влез в болото.

— Конечно, в переносном смысле?

— Не прерывай, Збрхл. Нет — в буквальном. Мародеры-разбойники за ним погнались, он потерял бдительность и вместе с жеребцом влетел в топь. И тут бы ему и конец, потому что трудно обороняться, постепенно погружаясь в болото. Но судьба решила иначе. В это время мимо проезжал некий рыцарь из Смойееда. Национальность рыцаря важна, поскольку Претокар еще в ранней молодости слыл заклятым врагом смойеедцев. Выходит, надо считать первой насмешкой судьбы, что именно этот рыцарь, возвращаясь из долгого морвацкого плена, кинулся выручать королевича. А второй насмешкой то, что сделал это по ошибке.

— Хотел спасти коня, а петлю накинул на седока? — пошутила Ленда.

— Седока хотел спасти. Седока. Только мотивы были неверные. В плен-то он попал, когда оба королевства вели войну за Орапиш, издавна принадлежавший Смойееду, хотя орапишцы не без оснований считаются дальними родственниками морваков и разговаривают почти на том же языке. А смойеедцы пользуются таким чудовищным языком, что их во всем Виплане вообще никто понять не может. А поскольку рыцарь был из смойеедцев и староречи не знал, то, направляясь домой, крепко заблудился и свято верил, что крестьяне, которых он спрашивал о дороге, — это уже подданные его короля, орапишские горцы. Ну и у него получалось, что он находится где-то неподалеку от границы, но уже у себя. И мародеров принял за агрессоров.

— Кретин, — высказал свое мнение Збрхл.

— Но патриот, — встала на защиту смойеедца Петунка. — Ибо не глядя на то, что мародеров была куча, он с ходу врезался и разогнал их, получив при этом ранение. Так что королевич чудом уцелел.

— Королевич, не обижайся, тоже кретин, — подхватила вслед за ротмистром Ленда. — Нога повреждена, конь понес. Собственные — во всяком случае, когда-то, — солдаты убить хотят. Смертельный враг по ошибке спасает, а он что? Даже и не думает о совершенно очевидном наборе знамений и едет себе дальше. Сам на неприятности напросился, если кого-то интересует мое мнение.

— Никого не интересует, — заверил Дебрен. — Продолжай, Петунка.

— Но этим вовсе не закончились унижения, заработанные Претокаром в пути. Потому что, правда, избавитель веревку бросил, но и, к удивлению королевича, взгляд стыдливо отвел, глаза рукой прикрыл и вообще манерничал так, что от его жеманства жеребец совсем утонул, хоть и мог бы спастись. Черти знают, во что обошлось бы Претокару такое спасение, но тут наконец подоспела свита, а в свите был переводчик, который перевел объяснения смойеедского рыцаря на человеческий язык.

— Спорим, я знаю! — Дебрен хлопнул ладонью по столу. — Все просто! Рыцарь наконец увидел лицо спасенного и отвел глаза, потому что стыд его пронял, когда он сообразил, какую свинью подкладывает родине, но он как-никак был рыцарь и дворянин, а потому отступать было поздно. А так как он был еще и патриотом, то в душе надеялся, что, бросая веревку наобум, немного поздновато попадет и, несмотря на все…

— Не обижайся, Дебрен, — ты тоже замолкни. Если все вы по очереди будете мне мешать, я до рассвета не закончу. А спор ты проиграл. Рыцарь действительно был рыцарственным, как и полагается, но только в отношении дам.

— Э?

— Я ж говорила: потаскуха Ледошка хотела, чтобы у жениха волосы были до лопаток. Парикмахеры перестарались, и Претокар, свежеиспеченный блондин, с завивкой и в румянах, выглядел как истинная девица. А поскольку стояла жара, то у него под дорожными латами не было ничего — выше брюк, значит. Когда тонул, латы быстренько сбросил — и смойеедец увидел его маленько голого. Возможно, поэтому не стал очень-то присматриваться. А когда уже все кончилось, он, чуть смутившись, признался, что королевич показался ему прекрасной сиреной.

— Сиреной? — не выдержал Дебрен. — Ну и идиот! Здесь, в горах, в самом сердце Виплана! Сире…

Он замолк, не прикрыв рта. Ленда рта не открывала, но только это их и отличало. Оба уставились друг на друга с такими выражениями лиц, которые часто встречаются у жертв постбеспалицевого шока.

— И не иначе, как попросил евойной руки! — захохотал ротмистр. — Ну, уж коли кретин, так до конца.

— Збрхл… — прохрипел магун. — Лучше замолчи.

— Верно, — поддержала его Петунка. — Тем более что ты лишаешь меня всей прелести повествования. Это я и хотела сказать. Потому что, верно, рыцарь сделал предложение водяной деве, встреченной в болотистой луже. Конечно, по-смойеедски, так что нам остается только поверить, что предложение касалось женитьбы, как впоследствии упорно утверждал рыцарь, но напоминаю, бедняга из плена возвращался, а все случилось в глухом лесу и с представительницей вида, который избыточно добродетельным не считается. Ну, это так, попутно. Завершилась поездка еще одним малорадостным инцидентом. Понимаете, из-за Ледошки рыцаря-избавителя птица обделала.

— Птица? — заинтересовался Збрхл. — Из-за?..

— Ну, может, не из-за, но в связи с ней — несомненно. Сладострастница так ляжкой о ляжку от нетерпения терла, что навстречу королевичу выслала голубку с любовным письмом и розовым бантом на шее, опрысканном благовониями. Поэтому неудивительно, что на такую курьершу накинулся сокол. Но усмотрел он ее уже неподалеку от адресата, и дворяне Претокара его отогнали. А как известно, соколы — птицы гордые, вот он и решил на свитских отыграться и все, что в кишках было, отправил вниз. Обоср… э-э-э… смойеедца.

Збрхл воздержался от комментариев, о подробностях не спросил. Неожиданно умолк.

— Последняя неприятность случилась с королевичем уже на месте. Вбегая в трактир, он хватанул лбом о притолоку. Ибо он был владыкой великим — ростом тоже. Так что бежал, не соблюдая необходимой осторожности, не говоря уже о достоинстве, потому что эта распутница вырядилась в невероятно крикливое платье, увешалась драгоценностями и так поразила его из-за порога красотой, что бедолага голову потерял. И лбом по балке саданул.

— Ррррасцвеченная ррраспутница, — покрутил головкой Дроп. — Я не ррюбррю нескррромных одежд.

— Правильно делаешь. Невеста должна жениха встречать в сером платьишке, без замысловатых украшений, ни частичку тела не показывая сверх необходимого. А это что? Туфли не только из-под юбки выглядывали, так еще и золотом блестели. Всю шею видно, а на шее вместо колеса какая-то языческая пакость. Волосы так начесала, что они аж искрили, губы чересчур накрасила… Ну, короче, приняла жениха, как шлюха-распутница. Потому и неудивительно, что, когда к полудню свиты сошлись, к вечеру уже вся компания пьяной вдрызг валялась, а молодые сбежали в мойню. Якобы для гигиены.