Нацизм. От триумфа до эшафота - Бачо Янош - Страница 72

По телефону говорит… мертвый Гитлер

На другом конце линии — ясно, хорошо слышно — говорит Гитлер.

— Я хорошо помню вас, господин майор, ведь всего несколько недель, как я смог вручить вам Рыцарский крест с дубовым венком к Железному кресту, — начинает разговор Гитлер. — Как видно, награда попала достойному. Вы узнаете мой голос, майор Ремер?

— Слушаюсь, мой фюрер! — отвечает майор, и что в этот момент происходит в его душе, — очень трудно было бы изложить точно.

Прежде всего мы думаем о той фантастической случайности, что из многих тысяч майоров многомиллионной немецкой армии, которые, вероятно, никогда в жизни не разговаривали с Гитлером, Ремер был как раз тот, который несколько недель назад вместе с двенадцатью другими офицерами действительно ходил в ставку Гитлера получать награду и по этому случаю «мог поговорить» со своим фюрером. Верно, что Ремер никогда не был нацистом, но он — кадровый офицер и пруссак. Вплоть до этого момента он верит, что Гитлер пал жертвой покушения и армия берет власть в свои руки. И теперь он собственными ушами слышит, что Гитлер жив! Значит, все остальное — ложь и обман, более того, предательство! Его, Ремера, втягивают в авантюру, опасную для жизни, может быть, в гибельную авантюру.

И в это время Гитлер, которого, очевидно, уже заранее настроил Геббельс, наделяет по телефону Ремера всей полнотой власти, ставит его над генералами и фельдмаршалами и поручает ему «по собственному, наилучшему усмотрению установить порядок, подавить путч» и не принимать приказов ни от кого другого, кроме него, Гитлера. «Какую власть он дал мне в руки, в руки маленького неизвестного майора!» — думает Ремер, и этим для него вопрос уже решен.

Ремер приступает к работе. Прежде всего он запирает все улицы, ведущие к Бендлерштрассе. Через несколько минут в командирской машине он сам гонит на Бендлерштрассе, к зданию ОКВ, которое уже около восьми часов взято под защиту другой частью батальона, к великой радости Ольбрихта, Штауффенберга и других. Едва только Ремер со своим штабом прибывает к зданию, он созывает своих офицеров, коротко информирует их об изменившейся обстановке и дает новые указания. Начиная с этого момента находящиеся в здании ОКВ оказываются под» прикрытием» берлинского охранного батальона. Однако пока не видно никаких внешних признаков решающего поворота в обстановке, находящиеся в здании ничего не подозревают. Ведь они даже не удостаивают батальон, выделенный для их защиты, того, чтобы пригласить его офицеров в здание.

Путчисты только сидят в мрачном здании ОКВ и пребывают до конца в уверенности, что все идет своим чередом, по плану. 10 часов вечера. В это время так называемые «нейтральные» офицеры, занимающие небольшие должности среди путчистов, которые, правда, до этого момента сотрудничали со Штауффенбергом и его друзьями, замечают, что происходит вокруг здания. От своих коллег — офицеров из охранного батальона — они также узнают, что происходит в городе. Многие из них из окон и со двора видят, что подразделения охранного батальона заменяются подразделениями СС. Они чувствуют, что начинается новая, более опасная авантюра. Первая скрипка этих колеблющихся «нейтральных» офицеров — полковник фон дер Гейден сознает, что таких, как он, может спасти только какое-либо молниеносное действие. Он собирает небольшую группу и во главе ее с криком «Измена!» врывается в комнату Штауффенберга, выхватывает револьвер и стреляет в полковника.

Однако выстрел не смертелен. Штауффенберг вскакивает из-за письменного стола и, оставляя за собой большие кровавые следы, бежит из комнаты прямо наверх, на следующий этаж, к Беку. Как раз вовремя.

Люди майора Ремера уже заняли здание, освободили «из плена» генерал-полковника Фромма, и когда Штауффенберг вбегает весь в крови, Фромм, окруженный солдатами охранного батальона и прибывшего к этому времени подразделения СС, как раз «творит суд» над генерал-полковником Беком и его друзьями.

— Ну-с, господа, после того как вы наигрались здесь в детские игрушки, теперь я сделаю с вами то же, что сделали вы со мной сегодня утром, — говорит саркастическим тоном Фромм.

Однако Фромм хорошо знает, что на этот раз положение серьезно и пахнет кровью, что сейчас здесь играют «головами» и он, таким образом, отнюдь не может удовольствоваться «тем же самым, что сделали с ним». Ведь его всего-навсего заперли в собственной приемной и немного погодя прислали из буфета сандвичи и бутылку вина. Итак, Фромм выхватывает револьвер и, размахивая им перед носом Бека, кричит:

— Немедленно сдайте оружие!

— У нас нет оружия, — говорит Ольбрихт тихо.

— В ящике моего письменного стола есть револьвер, но я хотел бы воспользоваться им сам, — отвечает Бек.

— Пожалуйста, но тогда немедленно, — отвечает с ледяной антипатией Фромм.

Бек вынимает оружие, заряжает его, открывает предохранитель.

— Не направляйте на меня ствол! — говорит поучающим тоном Фромм.

— В этот трагический момент мои мысли летят назад, в старые времена… — начинает Бек что-то вроде напутственной речи, но Фромм грубо вмешивается и прерывает его:

— Сейчас нас это не интересует! Прошу вас, действуйте… — и рукой показывает на пистолет.

Бек бормочет что-то дальше, поднимает оружие и стреляет себе в голову. Но в этот день в него, как видно, не попадает даже пуля, Бек смог повредить себе только верхнюю часть черепа, он остается в полном сознании, опускает оружие и бормочет:

— Кажется, не удалось… — и падает без сознания.

— Помогите старику, — презрительно бросает сквозь зубы Фромм стоящим вокруг них офицерам.

Двое бросаются к Беку.

— Возьмите у него оружие! — говорит Фромм.

В это время Бек приходит в себя, выпрямляется и говорит:

— Нет, нет, я его еще хочу сохранить, оно мне еще нужно…

В то время как два офицера возятся со вновь потерявшим сознание Беком, Фромм невозмутимо повертывается к сидящим в углу комнаты Ольбрихту, Штауффенбергу, полковнику Мерцу фон Квирнхейму и обер-лейтенанту Гефтену:

— У вас, господа, есть еще несколько минут… Если вы желаете что-либо изложить в письменной форме, вы можете это еще сделать…

— Я хотел бы кое-что набросать на бумаге… — говорит Ольбрихт.

— Прошу вас пересесть к круглому столу для заседаний, где вы всегда сидели напротив меня, там вы найдете бумагу и письменные принадлежности.

Ольбрихт садится к столу и начинает писать, а Фромм медленно выходит из комнаты. Он отсутствует около пяти минут, затем возвращается.

— Вы готовы, господа? — спрашивает он уже в дверях. — Прошу вас, поспешите, чтобы для остальных ожидание не было слишком тягостным. Итак, именем фюрера я созвал только что военный трибунал, который вас четверых, а именно: полковника генерального штаба Мерца фон Квирнхейма, генерала пехоты Ольбрихта, этого полковника (показывает на графа фон Штауффенберга), имени которого начиная с этих пор я не знаю и произносить больше не желаю, и этого обер-лейтенанта (показывает на Гефтена) — приговорил к смертной казни!

С этими словами Фромм повертывается к офицеру СС, стоящему в комнате и вооруженному автоматом, и приказывает:

— Прошу вас, возьмите с собой несколько человек, выведите их во двор и немедленно приведите приговор в исполнение!

Четверых мужчин окружают и уводят. В этот момент Фромм обращает внимание на смертельно раненного генерал-полковника Бека и кричит на него:

— А с вами что будет? Сколько можно ждать?

— Дайте другой револьвер… — бормочет Бек.

Один из офицеров вынимает свое служебное оружие и передает ему.

— Прошу вас, можете попытаться вторым выстрелом… — вполголоса замечает Фромм и дает указание увести неуверенно стоящего у стены бледного генерала Геппнера.

В этот момент в комнате раздается выстрел, и Бек падает замертво. Как раз в это время во дворе ставят к стенке четырех осужденных. По ту и по эту сторону забора теснится большая толпа зрителей: солдаты СС, служащие гестапо. Трещит очередь, жертвы падают.