Короли Вероны - Бликст Дэвид - Страница 36

Данте реплику Беззубого проигнорировал.

– Значит, это будет темная трагедия?

– Это будет трагедия для жителей Вероны, и я уж постараюсь сделать ее потемнее.

– А мне, выходит, вы отвели роль главного злодея? – не без гордости спросил Кангранде.

– Ах нет, что вы! Действие моей трагедии происходит во времена Эццелино да Романо.[35] Я пишу о том, как он собирал кровавую жатву в предместьях – совсем как вы сейчас. Пьеса показывает, что бывает, если к власти приходит тиран. Ваше имя даже не упоминается.

Скалигер поднял кубок за здоровье Муссато.

– Когда закончите, пришлите мне экземпляр. Я оплачу первую постановку.

– И не жаль на это денег! – проворчал Асденте. – Всем известно, как ты любишь окружать себя актерами да прочими дармоедами.

– То же самое можно и о тебе сказать, дорогой мой Асденте.

Под смех и язвительные замечания подали первую перемену. Некоторое время все были заняты репой, запеченной в золе и политой соусом из специй, сыра и сливочного масла. Пьетро обрадовался такого рода смене деятельности. Ему было крайне неловко в компании титулованных особ; более же всего юношу раздражал младший Каррара – единственный его ровесник и вообще во всем равный ему человек волком глядел через стол.

Джакомо прожевал и указал ножом на Данте.

– Объясните, маэстро Алагьери. Вы ведь были преданным гвельфом, не так ли?

– Разве к белому гвельфу применимо слово «преданный»? – встрял Марцилио.

Не обращая внимания на племянника, Гранде продолжал:

– А теперь вы живете при дворе стойких гибеллинов и поддерживаете императора. Признаю, изгнание и меня восстановило бы против моей родины; понимаю: плохой Папа кого угодно способен настроить против Церкви; но скажите, неужели вы действительно верите в то, что император не должен подчиняться Папе?

– Да.

– Боже, – пробормотал Асденте, красноречиво закатывая глаза в сторону своего соседа Дандоло. – Вот и до Папы добрались.

– Ведь и война на этой почве началась! – воскликнул Марцилио да Каррара.

– Вовсе не на этой, – проворчал Асденте. – Война как война, из-за земель и налогов.

– По-моему, вы недооцениваете людей, – произнес венецианец Дандоло. – Верно, для некоторых главное деньги. Но для очень многих спор между императором и Папой является достаточным поводом к войне.

Кангранде поднял указательный палец.

– Обратите внимание, синьоры, так говорит гражданин государства, не имеющего политических позиций. Вы, Пес Дандоло, несомненно, политик из политиков.

– Он прав, – сказал старший Каррара, откидываясь на стуле и обращаясь к Данте. – Это повод к войне для людей вроде меня. Скажите, маэстро, обходите ли вы аргументы, выдвинутые в Книге Бытия? В ней написано, что есть два светоча, большой и малый, для дня и для ночи. Наука говорит нам, что малый светоч отражает лучи большого. Следовательно, если солнцем считать Папу, а луной – императора, последний должен получать власть от первого.

Данте улыбнулся в бороду и проглотил кусок репы.

– Это общий аргумент. Советую вам расширить горизонты. Господь в своей мудрости дал человеку двойственную природу. В человеке поровну божественного и земного. Власть Папы простирается на божественное в человеке – на его душу, на его дух, однако Папа не может управлять бренным в людях. Для этого есть император.

– А разве плоть не подчиняется душе?

– Не обязательно. Плоть бренна, это правда – мы стареем и умираем, – дух же не знает тления. Плоть и дух изначально разделены, следовательно, Господь ставил перед нами две задачи: Beatitudenem Huis Vitae et Beatitudenem Vitae Eternos. Я считаю, что власть императора должна происходить от Самого Господа, потому что императору поручено защищать мир и порядок во время краткого пребывания людей на земле. Именно облеченными во плоть мы можем доказать нашу веру. Задача императора важнее, чем задача Папы, – ведь как человек, так и его разум может полностью раскрыться только в условиях продолжительного мира. Лишь в том случае, если миром правит один человек, наделенный властью непосредственно от Бога, человечество способно достичь покоя, необходимого, чтобы возвратиться в блаженное состояние, как до грехопадения.

Марцилио да Каррара усмехнулся:

– Интересно, который из демонов внушил вам этот бред?

Все остальные гости, включая дядю Марцилио, поджали губы.

– Бред? – вмешался Пьетро. – Хотел бы я послушать, какие аргументы в защиту продажности Церкви приведешь ты. Вряд ли они будут звучать убедительнее, чем слова моего отца.

– Я языком молоть не привык, – фыркнул Марцилио. – За меня говорит мой меч.

– Все знают, что это не так, – парировал Пьетро. – Будь ты хоть вполовину так же хорош в честном бою, как в хвастовстве…

– Мой господин, – произнес Данте, повернувшись к Кангранде и водя рукой у собственного носа, будто отмахиваясь от насекомого. – Не прикажете ли принести еще одну жаровню? А то здесь два комара зудят. Хорошо бы их выкурить.

– Нет уж, в зале и без того у некоторых кровь кипит, – сказал Гранде, метнув на племянника взгляд, не обещающий ничего хорошего. Марцилио вспыхнул и прикусил язык. Пьетро сверлил его глазами, изо всех сил стараясь казаться уязвленным.

Асденте с явным удовольствием наблюдал за перепалкой Марцилио и Пьетро.

– Эх, молодость, молодость! Из юношей получаются самые лучшие солдаты. Им силу девать некуда!

– По-моему, дело в том, что в юности каждая малость имеет значение, – промолвил Пассерино Бонаццолси, отодвинув тарелку и облизав пальцы. – Любая кротовина представляется горой.

Гранде улыбнулся.

– В таком случае мои соболезнования веронцам – ими самовластно управляет юнец. Слава богу, в нашей Падуе все иначе.

Кангранде расплылся в улыбке.

– Хоть я и молод, во мне мудрость Соломонова, потому от меня исходит истинный, а не отраженный свет. И вдобавок мой собственный.

Подали вторую перемену – миндальные fricatella, с толчеными миндальными орехами, вымоченными в молоке и розовой воде, смешанными с рубленой куриной грудкой, мукой, яичными белками и сахаром. Все, кроме Пьетро и Марцилио, продолжавших сверлить друг друга глазами, с энтузиазмом принялись за еду.

Кангранде решил вернуть общество к светской беседе.

– Предлагаю возобновить спор, который мы вели, когда вы, синьоры, – Кангранде жестом указал на падуанцев, – штурмовали стены Сан-Пьетро. Мы обсуждали роль, которую в нашей жизни играют звезды.

Конечно же, первым заговорил Данте.

– Ключевая фраза в данном вопросе – «Ratio stellarum, significatio stellarum». Пьетро, переведи.

Пьетро откашлялся и, глядя в упор на Марцилио, очень четко, будто объяснял что-то непонятливому ребенку, произнес:

– «Ratio stellarum, significatio stellarum» – порядок движения против смысла этого движения. «Ratio» означает, что звезды ходят над миром по кругу в виде строго определенных фигур. «Significatio» означает, что эти фигуры расположены так, а не иначе, с некоей целью…

– Такие рассуждения подрывают веру, – пробормотал Асденте.

– Ванни, перебивать невежливо, – с упреком сказал Кангранде.

Пьетро усмехнулся – ворчун Марцилио все-таки вынужден был отвести глаза.

– Асденте, пожалуй, прав, – задумчиво проговорил венецианец Дандоло. – Разве мудро допускать, что в расположении созвездий есть какой-то смысл? Почему бы тогда не искать смысла заодно и в движении облаков, а то и в полете совы?

Гранде покачал головой.

– Это уже язычество.

– Разумеется, – прищурился Дандоло.

– Разве? – возразил Муссато. – А не были бы мы мудрее, если бы искали проявления воли Божией во всех Его созданиях?

Кангранде широко улыбнулся, так что на щеках пролегли глубокие складки.

– Господи боже мой, да неужто у нас с Дандоло есть кое-что общее? Скажите, что это не так. С другой стороны, мы же оба отлучены от Церкви. Трудно сейчас в это поверить, но в свое время я всерьез считал себя добрым христианином. Однако с каждым годом меня одолевает все больше сомнений. Меня постоянно втягивают в эти дебаты, как же их… Еще Абеляр занимался этой наукой.

35

Эццелино да Романо (1194–1259) – глава гибеллинов в Италии, отпрыск рыцарского дома в Германии, наместник в Падуе, покорил всю северо-восточную Италию, известен своей жестокостью и чинимыми беззакониями.