Тайна зеленого осла - Бонзон Поль-Жак - Страница 5

Помолчав, он продолжил:

Итак, вы опять застали меня спящим, на этот раз посреди озера. У меня есть место в фургоне, но я предпочитаю свежий воздух… как и вы. Однако вернемся к тростям. Вы мне нравитесь, ребята. Но умеете ли вы хранить секреты?

Клянемся! — торжественно проговорил Сапожник, поднимая свой забинтованный палец.

Предупреждаю, вы будете разочарованы. Это самый простой трюк, какой только можно придумать.

Тем хуже для нас, — сказал Гиль, — раз мы не смогли сами его разгадать.

Ну хорошо; слушайте внимательно. Во-первых, трости, конечно, не золотые, просто позолоченные. Они очень легкие, каждая состоит из пяти трубок, которые легко входят друг в друга. Так что в сложенном виде эти трости — всего пятнадцать сантиметров длиной. Когда я вынимаю трость из кармана, я незаметно придерживаю один конец, и трость складывается. Видите, как все просто.

И правда просто, — вздохнул Сапожник. — Мы могли бы и сами догадаться… Но как же вы их глотали? Все были уверены, что вы действительно их проглотили.

Клоун улыбнулся.

У меня все-таки не такой луженый желудок. Да и дороговато было бы для каждого представления делать новые трости. На самом деле, когда я подношу руку ко рту, рукав моего пиджака касается губ. Трости просто складываются и падают в рукав!

Надо же, — потрясенно произнес Сапожник. — Но разыграно было просто здорово.

А когда вы жонглировали тростями и апельсинами, это тоже был фокус? — поинтересовалась в свою очередь Мади.

Нет, жонглируют обычно по-настоящему… и это довольно трудно. Конечно, это не настоящие апельсины, а пластмассовые, с точно рассчитанным центром тяжести, но все же… Вы знаете, что жонглеры репетируют каждый номер неделями, даже месяцами? Поэтому я и взял трости в лодку: при качке труднее жонглировать.

Клоун замолчал; мы тоже. У нас было еще много вопросов к нему, но мы не хотели злоупотреблять его любезностью. Однако Мади все-таки спросила:

— Вам, наверно, нравится ваша профессия?

Клоун не ответил. Казалось, вопрос девочки смутил его.

— Уже четверть первого, — сказал он наконец, посмотрев на часы. — Вам давно пора спать.

Он встал и пожал нам всем руки, потом подошел к Мади.

— Ты напоминаешь мне одного человека, которого я очень люблю. Можно тебя поцеловать?

Клоун прикоснулся губами ко лбу девочки, и мне показалось, что в глазах его блеснули слезы.

— Спокойной ночи, друзья, — пробормотал он нам, вдруг заторопившись, и, потрепав по спине Кафи, вышел из ангара и исчез в темноте.

Вы заметили? — сказал Гиль. — Он чуть не заплакал, когда целовал Мади.

Да, — кивнул Бифштекс. — Кажется, последний вопрос был лишним. Он здорово умеет смешить людей, но сам, по-моему, смеется нечасто.

И почему он не спит в фургоне, как другие? — недоумевал Сапожник.

Да, странно все это. — Мади вздохнула. — Жалко, что он так быстро ушел. Попробуем найти его завтра.

Попрощавшись, она ушла, а мы принялись разворачивать спальные мешки. Хотя было уже поздно, я никак не мог заснуть: все вспоминал выступление нашего клоуна — как он печально смотрел на корзину с апельсинами, как, стоя на коленях, уговаривал осла… Я вспомнил и слезы у него на глазах, когда он целовал Мади. У этого человека была своя собственная тайна, гораздо более глубокая и личная, чем секреты его фокусов.

Наконец усталость взяла свое. Положив руку на теплую спину Кафи, я уснул…

Утром, когда я проснулся, солнце уже высоко поднялось над озером. Рядом со мной зевал и потягивался Стриженый, а Гиль, еще не совсем проснувшись, пытался засунуть обе ноги в одну штанину. Сапожник бинтовал больной палец, а Корже и Бифштекс умывались, шлепая ногами по воде.

Час спустя, проглотив завтрак и собираясь на прогулку, мы вдруг увидели, что к нам бежит Мади.

В цирке что-то случилось! — крикнула она нам. — Я сейчас видела на набережной двух жандармов, они обыскивали вагончики.

Что-то украли?

Видимо, да.

А где наш клоун? Ты его видела?

Его допрашивает бригада жандармов. У клоуна такой грустный вид.

Они что, его арестовали?

Не знаю. Когда я ушла оттуда, допрос еще продолжался.

Мы смотрели друг на друга с удивлением и даже с грустью. Мы полюбили клоуна и доверяли ему. Неужели мы настолько ошибались? Мади тоже не знала, что и думать.

— Пошли на набережную, — предложил Корже. — Может, что-нибудь узнаем.

Жандармы уже ушли; артисты наводили порядок в своих вагончиках. Они казались раздосадованными, особенно хозяин — тот силач, который вчера бил в барабан у входа.

— Только этого не хватало, — бормотал он. — Теперь они будут наведываться сюда по два раза в день. Хороша реклама, ничего не скажешь! А если сюда еще заявятся газетчики, нам останется только паковать чемоданы.

Рядом с ним стояли циркачи — женщина, которая вчера продавала билеты, маленькая наездница, оба акробата… Но клоуна среди них не было.

— Неужели его увели жандармы? — проговорил Корже.

Подойдя к стоявшим поодаль зевакам, Мади нашла пожилую женщину, которую она немного знала, и стала ее расспрашивать.

К сожалению, малышка, я знаю не больше тебя, — ответила та. — Слышала только, что что-то украли… Между нами говоря, ничего удивительного: руки у этих циркачей ловкие, в их работе это главное.

А вы не видели, жандармы не уводили клоуна, того, который хромает?

Нет, но мытарили они его долго. Наверняка в чем-то подозревают.

А кого обокрали? Кого-то из деревни?

Знаю только, что этот толстяк с усами, кажется, их хозяин, обвинял во всем того хромого. Я даже думала, что они подерутся.

Больше ничего нам узнать не удалось. Еще два человека, к которым мы обратились, ничего либо не видели, либо не поняли. Мы уселись на набережной, делая вид, что рассматриваем рыбаков, а сами то и дело поглядывали в сторону цирковых фургонов. Вдруг Сапожник увидел, что хозяин цирка выходит из кафе, и бесстрашно заявил:

— Была не была! Сейчас подойду к нему, спрошу, где Патати.

Сказано — сделано… Бедняга Сапожник! Не успел он раскрыть рот, как толстяк схватил его за шиворот, приподнял, встряхнул и швырнул на землю с воплем:

— Проваливай отсюда, бездельник! И не суй нос в чужие дела!

Оскорбленный Сапожник вернулся к нам; он был полон решимости узнать, что же произошло. А пока всей компанией, включая Мади, мы отправились к себе в ангар. По дороге никто не проронил ни слова.

Жалко, — сказал Корже, дойдя до нашего жилища и усевшись на чурбан. — Як нему уже привязался. Я бы никогда не подумал, что он способен…

Способен на что? — перебила Мади. — Мы пока ничего не знаем. Жандармы могут ошибаться, и хозяин цирка тоже. Но, надеюсь, сегодня ночью вы будете спать? Вспомните, что вы решили!

Мади права, — согласился Бифштекс. — Прощайте, Патати и Патата.

Все рассмеялись. Чтобы сменить тему, Стриженый поинтересовался:

— Что мы будем делать после обеда?

У меня идея! — воскликнула Мади. — Не покататься ли нам на велосипедах? Теперь я тоже могу поехать с вами. Можно, например, прокатиться по берегу до Сен-Жингольфа. Я там никогда не была.

Договорились! — согласился Бифштекс. — Вечером едем кататься.

В таком случае вам пора готовить обед. Уже первый час.

Мади ушла, что-то напевая с беззаботным видом, но мы хорошо ее знали. За показной веселостью скрывалась тревога. Что же такого сделал Па-тати? И где он сейчас?..

Впрочем, наш шеф-повар не дал нам времени на раздумья.

— Тиду со Стриженым, бегом в магазин! Вот вам список. Корже и Гиль, вы отправляетесь за дровами.

Но они должны быть сухими, а не как вчера. Сапожник, бери ведро и иди за водой.

Увы! Не зря говорят: поспешишь — людей насмешишь. Помогая Бифштексу установить трехногую печурку, Сапожник уронил трубу, и она засыпала его сажей с головы до ног. Он стал настолько черен, что пришлось раздеваться и лезть в воду, а Гиль и Корже по очереди намыливали ему голову… Но на этом неприятности не кончились. Падая, труба помялась, и две ее части теперь не входили одна в другую. Пришлось нам выправлять трубу, потом снова разжигать погасшую печку… В конце концов Бифштекс, посмотрев на часы, объявил, что готовить уже некогда; пришлось нам обойтись рыбными консервами и сыром.