Переправа - Браун Жанна Александровна - Страница 50

— Почему? Малахов сам книжник — поймет. Тем более что ты у нас теперь герой.

— Не издевайся. Я не один на бензовозе был.

— Они позже.

— Какая разница?

Я согласился. В огонь лезть одинаково страшно, что первым, что вторым.

— Меня удивляет лейтенант, — сказал я, — тогда в огонь сам полез, сегодня в воду… Но мужики оценили.

Коля как-то странно посмотрел на меня в упор.

— А ты? — спросил он.

— Не знаю, — честно сказал я, — скорее да, чем нет.

С Колей нельзя иначе. Фальшь он чувствует на расстоянии. В принципе, лейтенант мне нравится. В нем, как вы любите говорить, комиссар, есть сермяга.

— А Лозовский готов за него в огонь и в воду, — сказал я и засмеялся. Мишка-то действительно полез за ним в огонь и в воду. Но Коля даже не улыбнулся.

— А ты? — снова спросил он.

Я сделал вид, что не понял вопроса.

— А я не успел.

— Ты прекрасно понял, о чем я спросил.

Мне стало не по себе от этого допроса. Должен сказать, что у Коли за последнее время появилась неприятная черта — расставлять в отношениях с людьми все знаки препинания. Может быть, она была у него и раньше, только я не замечал? Или появилась необходимость? Хорошо же, сам напросился… И я сказал жестко, чтобы раз и навсегда поставить точку:

— Есть только один человек, за которым я готов в огонь и в воду, — этой мой комиссар. Есть еще вопросы?

Коля спрятал под одеяло ноги и уперся спиной в стенку. Я много рассказывал ему о вас, он хорошо понял, о чем я сказал.

— Кроме твоего комиссара есть и другие люди… Ты застыл, Иван. Топчешься на одном месте… Боишься шаг вперед сделать.

Я растерялся от неожиданности, словно получил гол от своего же игрока!

— Неправда!

— Правда, Иван. К сожалению, — сказал Коля с досадой, словно сто лет обдумывал этот разговор и заранее знал, что я не соглашусь с ним. — Ты привык брать у комиссара из рук, а не стало его рядом — ты и скис.

Громы планетные! А я-то несся сломя голову проведать больного друга! Больше всего мне хотелось встать и уйти, но я взял себя, в руки.

— Странный у нас разговор, Николай. А я, между прочим, ничего обидного тебе не сказал. И никого не учу, как жить.

— Вот-вот, я об этом самом и толкую. Ты все приемлешь одинаково: плюс, минус, верх, низ, если это тебя лично не касается… Поэтому у тебя и с Вовочкой расход получился… Знаешь, как эта называется?

— Просвети, сделай милость…

— Безработица души.

Я встал. Пожалуй, хватит с меня поучений. Я-то думал, что между нами небольшая трещина. Какое там — разлом!

— Мое душевное состояние — это мое личное дело.

— Ошибаешься. Хотите вы того или нет, но парни к вам с Мишкой прислушиваются. Если бы вы тогда выступили на собрании, все было бы иначе… И Зиберов не обнаглел бы вконец.

Вот, оказывается, в чем дело! Я никогда не думал, комиссар, что Николай такой злопамятный…

— Ладно, я пошел. Извините, как говорят, за компанию.

Коля встал. В белой рубашке и кальсонах с тесемками он казался таким худым и слабым — дунь ветер, и упадет.

— Как там Леопард? Бегает?

Признаться, комиссар, я был удивлен. Мне казалось, что говорить нам больше не о чем. Разлом так разлом… Но Коля, как выяснилось, считал иначе.

— Ты что, обиделся? На прямой разговор? Ну, извини… Я думал — мы друзья.

И я пересилил обиду.

— Леопард пока отдыхает. Лейтенант форсирует практику наводки. Связисты треплются о какой-то внеплановой поверке…

Коля забеспокоился.

— Иван, если что — скажи. Я сбегу.

— Тебе не бегать, а летать в пору. Светишься, как херувим. Лежи, накачивай мышцы добавочным питанием. Когда еще такая удача привалит?

Мы посмеялись, и я ушел. Наши уже, наверное, вкалывали в учебке, и я по дороге прикидывал, что сказать капитану, если не сумею проникнуть на объект незаметно.

Возле штаба стояли две черные «Волги», а от них к учебке шла неторопливо группа высоких чинов. Среди них был наш полковник Муравьев, подполковник Груздев, остальных я никогда не видел, наверное, деятели из штаба округа. А над всеми крепостной башней возвышался наш самый грозный начальник генерал-лейтенант Духов.

Я мгновенно свернул с проезжей дороги и побежал в учебку с другой стороны, работая под посыльного.

Генерал что-то говорил своим редким громыхающим басом и показывал рукой на учебку. Я не так много встречался в своей жизни с генералами, комиссар, и все-таки рискну утверждать, что Духов не стандартный генерал. Среди солдат о нем ходит столько легенд, что бессмысленно доискиваться, где вымысел, а где правда. Например, раз столкнувшись с солдатом, генерал запоминает его надолго и, приезжая в часть, здоровается, называя по имени. Я как-то спросил ротного: правда ли это? Капитан сказал с гордостью: «У генерал-лейтенанта феноменальная память. Он помнит все!»

Старожилы полка, в основном прапорщики, утверждают, что генерал хорошо знает, на что способен каждый офицер, каждый солдат, которых он знает. А знает он большинство. И когда дело касается очень тонкой инженерной задачи, то идет разговор не генерала с солдатами, а инженера с рабочими. Он умеет не только четко и грамотно объяснить, что надо, но и показать, как надо делать.

Несмотря на огромный рост… Понимаете, комиссар, я не случайно сравнил его с крепостной башней. Генерал не просто высокого роста… в конце концов, Степа Михеенко, да и Малахов не маленькие — но генерал огромен. Одна его ладонь — две мои. Рядом с ним даже полковник Муравьев кажется подростком. Так вот, несмотря на свою громадность, Духов не любит сидеть в кабинете. Его шофер как-то курил с нами возле полковой пепельницы. Ребята, как водится, стали подначивать: дескать, повезло мужику при генерале состоять: и сытно, и не пыльно, а служба идет… Шофер обиделся, даже папиросу недокуренную швырнул.

— Может, у других служба — не бей лежачего. Может, другой подаст машину и спит целый день… И машина цела, и никаких хлопот — только мух отгонять. А мы с генералом с утра в одну часть, а к вечеру в другую за двести километров несемся!

Духов любит появляться в полку неожиданно. Особенно в воскресенье да еще на собственной машине. Дело в том, комиссар, что на КПП есть такой хитрый звоночек. Когда генерал едет на казенной машине — ее издали видно. Дежурный раз на звоночек — и в штабе уже знают, что приехал генерал или другое воинское начальство. А на собственных «Жигулях» не сразу увидят. Мало ли машин в выходные дни ездит по шоссе? Иногда он оставляет машину на дороге, а сам по тропинке, маскируясь за кустами, подберется к КПП и хвать дежурного за руку: «Не смей звонить!» Он вообще любит ходить по части один. Однажды зашел к нам в роту, когда мы занимались пахотно-хозяйственной деятельностью. У дневального глаза из орбит полезли, когда перед ним вдруг появился Духов в полной генеральской форме. С перепугу дневальный как заорет: «Смирно!», хотя в таких случаях не положено — солдаты в разобранном виде: кто в одной майке, кто в чем, и все в мыле, с мокрыми тряпками и щетками… Уборка.

А Духов пробасил добродушно — любит, когда народ делом занят:

— Продолжайте работу. У вас своя задача, у меня своя.

И ушел к Митяеву в каптерку. Говорят, они большие друзья.

В другой раз пришел также один, без сопровождения. Спрашивает дежурного:

— Чем рота занята?

Тот рапортует:

— Товарищ генерал-лейтенант, первая рота занимается чисткой личного оружия.

Духов зашел в оружейку, открыл первый попавшийся шкафчик, достал автомат и проверил затвор.

— Молодцы, хорошо оружие содержите.

Митяев раздулся от гордости. А Духов сел с нами и рассказал, к случаю, фронтовой эпизод, связанный с плохо вычищенным оружием.

Я думаю, комиссар, вам не надо говорить, как к этому генералу относятся солдаты? Да, еще одна, характерная для Духова деталь: он терпеть не может тех офицеров, которые изо всех сил пыжатся, строя из себя великое начальство, а свое дело знают плохо.

Я постоял немного возле окна на первом этаже, глядя на генерала. Как ни крути, а генералов, о которых среди солдат ходят легенды, в армии не так много. И помчался наверх предупредить собственное начальство.