Под властью пугала - Каламата Мичо - Страница 70

Хаки вернулся в свою камеру подавленный.

– Устоят ли наши против итальянцев? – спросил его Хайдар.

– Почему же нет? Ведь сбросили же мы их в море в двадцатом, а ведь тогда у нас даже армии не было, не то что теперь, – ответил адвокат.

– Тогда было другое дело, – возразил Хаки. – Тогда народ поднялся.

– И теперь поднимается.

– Если правительство вооружит народ, так никаких итальянцев здесь не будет, – сказал Лёни.

– Это верно. В наши горы и турки не прорвались, куда там итальянцам, – поддержал его Хайдар.

– Итальянцы посильнее, – заметил адвокат.

– Мы тоже стали сильнее, – заявил Хайдар.

– Правительство не даст народу оружие, – убежденно сказал Хаки.

– Почему не даст? – удивился адвокат.

– Да потому что оно боится народа.

Все помолчали.

– Хоть бы узнать, как там великие державы, – продолжал свое адвокат. – Ты ничего не слыхал?

– А ты все со своими великими державами! – усмехнулся Хаки. – Да, забыл вам сказать: иностранные радиостанции сообщили, что английский премьер Чемберлен отправился на рыбную ловлю и приказал его не беспокоить.

– Не может быть!

– Почему же не может быть? Для Великобритании рыбка, которую выудит премьер-министр, важнее, чем независимость какой-то там Албании.

– Англичане, они такие, – сказал Хайдар. – На них понадеешься – пропадешь.

– Говорят, несколько журналистов спросили Гитлера насчет Албании. Знаете, что он ответил?

– Ну!

– «Я не собираюсь портить отношения с моим другом господином Муссолини из-за этих албанских пастухов, которых всего-то миллион».

– Ах негодяй!

– Один только Советский Союз выразил протест, Советское правительство заявило, что Албания – независимое государство и тот, кто посягает на ее независимость, совершает преступление.

Адвокат молча и сосредоточенно слушал Хаки.

Назавтра, в пятницу, заключенных всполошил гул самолетов, на бреющем полете круживших над Тираной.

– Будут бомбить, как ты думаешь?

– Наверняка!

– А что?

– Казармы.

– А сам город?

– Кто их знает.

– Но ведь город не военный объект.

– Будут фашисты спрашивать, военный это объект или не военный!

– А если бомба в нас угодит?

– Все может случиться.

– Этого еще не хватало!

– Да, уж тогда нам крышка!

– Почему нас не выпускают?

– Давайте потребуем у надзирателей, пусть выпустят.

– Пусть нас отсюда переведут.

– А куда?

– Куда-нибудь!

Но бомбежки не было. Вместо бомб фашистские самолеты сбросили листовки, засыпав ими всю Тирану.

Самолеты улетели, и город погрузился в странное молчание. Жизнь словно замерла. Напрасно пытались заключенные хоть что-нибудь разглядеть сквозь решетку окон. На улицах не было ни души. Надзиратели не показывались. Наверно, попрятались. И только на вышке, как всегда, торчал жандарм, направив дуло пулемета на тюрьму.

Какой-то заключенный оделся и начал собирать вещи, словно получил известие об освобождении. Он торопливо засунул свою скудную одежонку в торбу из козьей шерсти, сам не понимая зачем. Глядя на него, принялись собираться и другие. Поднялась суета. Заключенные связывали в узлы постели, засовывали в чемодан или торбу пожитки и садились на них, ожидая, что вот-вот распахнутся тюремные ворота и они, вскинув узлы на плечо, отправятся по домам.

Сойдясь кучками, люди тихо переговаривались.

– Шепчемся, прямо как будто помирает кто, – громко сказал Хайдар.

– Именно помирает. Албания помирает, наша независимость помирает, – воскликнул адвокат.

– Албания никогда не умрет! – выкрикнул Хаки.

– Конец нам, – не слушал его адвокат. – Итальянцы уничтожат нас как нацию.

– Нет, Халим, не так-то просто уничтожить нацию. Иначе нас бы уничтожили еще сотни лет назад. Албания будет жить, – убежденно сказал Хаки. – Она как неприступный утес! Возникали и исчезали империи, окружали ее… ну как амебы, что ли, липли со всех сторон, впивались в нее, обмазывали своей слизью, да только никому не удалось ее переварить. Они рушились, а она оставалась – могучий, неприступный утес. Римляне, византийцы, сербы, турки, Австро-Венгрия – все побывали тут, но где они теперь? Так будет и с гнилой империей дуче.

– Но ведь сейчас не те времена, Хаки, хоть ты и прав. Теперь наша нация действительно может исчезнуть, раствориться, ассимилироваться. Условия изменились, вспомни о современных средствах коммуникации, школах, культуре, радио, книгах, кино…

– Да, то, о чем ты говоришь, и вправду может случиться, если мы будем сидеть сложа руки.

– А что мы можем сделать? Если уж мы не смогли избавиться от Ахмета Зогу, который довел нас до такого состояния, то что говорить об Италии, таком большом государстве?

– Мы должны сражаться за независимость, за свободу. Должны поднять весь народ против захватчиков, против фашизма. Ведь смогли же мы это сделать в двадцатом году! Если нам удастся сделать это и теперь, Албания будет жить!

– Поднимайся не поднимайся – а одни мы все равно ничего не добьемся.

– А кто тебе сказал, что мы одни? Против фашизма весь мир. Наша надежда – Советский Союз. Он нас спасет.

– Советский Союз далеко.

– И все равно он нас спасет.

– Но ведь если Советский Союз вступит в войну, это уже будет мировая война!

– Мировая война неизбежна.

– Дорого обойдется людям новая война, Хаки, столько крови прольется.

– Значит, пусть лучше фашисты истребляют всех, так что ли?

– Не знаю, Хаки… У вас, коммунистов, четкие убеждения. Вы нашли свой путь и идете по нему, не сворачивая.

– Сейчас такое время, когда каждый должен выбрать для себя путь, Халим. У жизни свои перекрестки. И каждый, как богатырь из сказки, окажется когда-нибудь на распутье, надо будет выбирать, куда пойти. Одни только дураки да обыватели избавлены от этого.

– Хаки верно говорит, – согласился Хайдар. – Надо решать, в какую сторону идти – туда или сюда.

– Целый народ может оказаться иногда на распутье. Помнишь, как в сказке, Халим? Всадник, когда не знает, по какой дороге ехать, отпускает поводья, чтобы конь сам выбрал.

– Ну а мы, по-моему, пустили ослов, чтобы выбирали нам дорогу, – сказал Хайдар.

– Нет, мы сами выберем. А коммунисты – я вот, Лёни – уже давно выбрали.

Лёни засиял от радости, услыхав, что Хаки назвал его коммунистом. Адвокат вдруг рассердился.

– А я, значит, не в счет, да, Хаки?

– Так ведь ты не коммунист!

– Ошибаешься ты, вот что. Каждый должен выбрать, верно. Только насчет меня ошибаешься, я тоже выбрал себе дорогу. Недаром же ругался с тобой два года подряд!

Хаки крепко обнял его:

– Вот молодец!

– А меня, что ж, позабыли? – засмеялся Хайдар.

– Ты наш, Хайдар. Мы уверены, что ты с нами.

– Был и буду.

– Давай руку, Хайдар. Мы не сдадимся! Будем бороться! Мы уйдем в горы, соберем силы, а потом хлынем оттуда лавиной, никто нас не остановит. Сметем всю нечисть, вырвем с корнем все сорняки и сделаем Албанию такой, о какой мечтаем: свободной, независимой, счастливой.

– Как бы только вместе с сорняками не вытоптать и кукурузу, – со смехом сказал Хайдар.

Стемнело. В тюрьме царила тревожная тишина. Не слышно было обычной суеты в камерах, разговоров, восклицаний, ссор, смеха и тоскливых песен. Казалось, жизнь окончательно покинула эту гробницу заживо погребенных людей. Заключенные бродили на цыпочках по сумрачным коридорам, лишь кое-где слабо освещенным тусклыми лампочками. Наблюдавшие сообщили, что улицы пусты, никого нет, фонари не горят.

В тот вечер заключенные узнавали последние новости от надзирателей и даже от жандармов.

«Наша армия отбросила итальянцев от Дурреса. Побережье усеяно трупами итальянцев. Его высокое величество заявил, что наденет опинги и уйдет в горы. Не бывать итальянцу в наших горах!»

Тими вернулся в камеру со словами:

– Слыхали? Его высокое величество обул опинги.

– Бежал?