Гонимые - Калашников Исай Калистратович - Страница 99

– А разве я не одобряю? Я только хочу, чтобы ты все хорошо понял.

Ошибешься – погибнешь, как твой отец или хан Амбахай. Будь осторожен, будто лошадь, идущая по весеннему льду.

– Я буду осторожен. А сейчас идемте к моей матери, она будет рада видеть тебя, достойный Мунлик, и вас, отважные багатуры.

С этого дня начались приготовления к походу. Нойоны-родичи с ним не спорили, но чем ближе становилось время выступления, тем сильнее он ощущал их скрытое противодействие. Они не хотели выставлять всех воинов, сажали их на негодных коней, давали пустые колчаны.

– Чем же они будут воевать? – спросил он у Сача-беки.

– А я не знаю. Война твоя, ты должен и знать, – ухмыльнулся Сача-беки.

Внутри у Тэмуджина все клокотало от бешенства, но он вынужден был сдерживаться – не время ссориться. Он разослал по куреням братьев Боорчу, Джэлмэ, Чаурхан-Субэдэя, каждого подкрепив полусотней нукеров, повелев, где хитростью, где острасткой, снарядить воинов. Они подбирали коней, разыскивали припрятанное оружие, заставляли отлаживать седловку.

Сам Тэмуджин почти не слезал с коня, скакал от куреня к куреню, подбадривал своих друзей, терпеливо разбирал споры. И всюду таскал за собой Джарчи с Хулдаром, как живой укор своим родичам.

Ему стало казаться, что сопротивление нойонов-родичей сломлено.

Накануне дня выступления во главе своих воинов пришли Алтан, Хучар, Даритай-отчигин. Позднее должны были подойти Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ.

В этот вечер он рано лег спать. С рассветом нужно было выступать. Его разбудили под утро. У порога юрты со светильником в руках стоял Боорчу, рядом с ним, совершенно нагой, Джэлмэ. Борте, глянув на него, прыснула и стыдливо прикрыла глаза одеялом.

– Хан Тэмуджин, на меня и мою полусотню напали люди Сача-беки. Десять человек убили, у остальных отобрали коней и одежду.

Тэмуджин медленно поднялся. Ему вдруг нечем стало дышать. Потер рукой горло, прохрипел:

– Поднять всех! Догнать! Изрубить!

Боорчу взял его халат, кинул на плечи Джэлмэ.

– Прикройся. Хан Тэмуджин, Сача-беки ушел далеко…

– Ты слышал, что я сказал!

– Нас ждет хан Тогорил. А мы будем гоняться за Сача-беки. Хан уйдет, подумав: обманщики.

– Хан Тэмуджин, мы шли сюда целый день и половину ночи. Сача-беки не сидел на месте в это время… – Джэлмэ поправил халат, из-под него виднелись голые ноги, исцарапанные колючками, в кровь разбитые о камни.

– Молчи! – Тэмуджин стиснул кулак, готовый ударить его в лицо. Он уже понимал, что гнаться за Сача-беки сейчас никак нельзя, и всю свою ярость обратил на Джэлмэ:

– Проспал! Наверное, пил вино и шнырял по юртам молодых вдов.

– Я не пил вина и не шнырял по юртам! – Голос Джэлмэ задрожал от обиды. – Что я мог сделать с полусотней?

– Вы ничего не можете, не умеете! Уходите!

Джэлмэ сбросил с плеч халат, пнул его босой ногой и вышел из юрты.

Боорчу поставил светильник к очагу, осуждающе покачал головой и тоже вышел. Борте села в постели, прикрывая голые груди углом одеяла.

– Ну что ты делаешь, Тэмуджин! Из повозки выпрягается вол, а бьешь верховую лошадь.

– Молчи и ты! Мне не нужны советчики!

– Тебе не нужны советчики. Тебе не нужны нукеры. Ты снова останешься один! – Борте легла, отвернулась к стене.

Он поднял халат, брошенный Джэлмэ, оделся и вышел из юрты. В курене было тихо. Полная луна висела низко над серебристой степью. Край неба в татарской стороне подрумянила заря. Караульные, увидев его, качнули копья, замерли. Он молча прошел мимо, сутулясь больше обычного.

В неплотно прикрытый дверной полог юрты Джэлмэ пробивалась узкая, как лезвие меча, полоска света. Он, поколебавшись, переступил порог. Джэлмэ был уже одет. Макая клочок шерсти в молочную сыворотку, протирал ссадины на ногах. Здесь же были его брат Чаурхан-Субэдэй и Боорчу. Они о чем-то говорили, но едва он вошел, умолкли. Криво усмехнулся.

– Судите-рядите, какой я нехороший?

– Какой бы ни был, ты – хан. А кто мы? – Джэлмэ бросил мокрый клочок шерсти, стал обуваться, морщась от боли.

– Вы – мои друзья. Я, кажется, наговорил лишнего. Но разве выдержит сердце, когда сталкиваешься с таким коварством! Начнешь кидаться на собственную тень. Не обижайтесь. За ссадины на твоих ногах, Джэлмэ, Сача-беки когда-нибудь заплатит головой, Боорчу глянул через дымоход на небо:

– Не пора ли собираться?

Он тоже посмотрел на блекнущие звезды, подумал, что умница Боорчу, щадя его, не хочет, чтобы этот разговор продолжался. Они и в самом деле самые близкие друзья, ближе и лучше любого из родичей.

– Пора, друг Боорчу. Подымайте людей. Я пойду одеваться. От этого разговора ему стало много легче, но предательство Сача-беки не выходило из головы. Угрюмо думая о нем, надевал военные доспехи. Борте помогала затягивать ремни, оправляла на нем одежду.

– Возьми меня с собой, Тэмуджин.

– Зачем?

– Оберегать тебя.

– У меня есть нукеры. Ты смотри за сыном. И не давай спать охране куреней.

– Я все исполню как надо. А ты будь осмотрительнее. Сам же знаешь, горячность мешает тебе.

– А кому она помогает?

– Но другие умеют охладить себя. Мой отец, а его недаром зовут сэченом, говорил так. Если злоба застилает глаза и на конце языка обидные слова, не торопись произносить их. Перед этим один по одному пригни пальцы. Вот так. – Борте вытянула растопыренные руки, словно пересчитывая, прижала один по одному пальцу к ладони. – Можно и совсем незаметно. Опустила руки, спрятала их в рукавах. – Будешь так, делать, и врагов согнет твой ум, как эти пальцы.

Слух об отступничестве Сача-беки облетел курень и расположенный возле него стан прибывших воинов. Приехали дядя, Хучар, Алтан.

– Надо отменить поход и догнать Сача-беки! – воинственно выкрикивал коротышка Даритай-отчигин.

– Мы клялись быть вместе, – сказал Хучар. – Если трое не пришли, что делать остальным?

Алтан пыхтел, наливаясь густой краской.

– Их принудили отколоться твои нукеры. Они вели себя так, будто завоевали наши курени.

У Тэмуджина мелькнуло подозрение – уж не сговор ли тут? Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ушли. Эти готовы его догонять. Поход сорвут. Потом постараются оправдать предателей. Он опустил руки, один по одному сжал пальцы в кулак.

– О наших родичах-отступниках говорить будем потом. Когда возвратимся из похода.

Воины по четыре в ряд двигались мимо куреня. Толпа людей провожала их молчанием. Тэмуджин сел на саврасого коня. Алтан, Хучар, Даритай-отчигин тяжело поднялись в седла, поехали за ним. А следом строем, как стража, охраняющая пленных, ехали его братья – Хасар, Бэлгутэй, Хачиун, Тэмугэ-отчигин, старые друзья – Боорчу, Джэлмэ, Чаурхан-Субэдэй и новые товарищи – Хулдар, Джарчи. Он злорадно усмехнулся. Так-то, дорогие родственнички!

Тогорил уже поджидал его на условленном месте. От него Тэмуджин узнал, что татары, выматывая войско Алтан-хана мелкими стычками, отступают по реке Улдже.

– Мы должны как можно скорее соединиться с китайцами, – говорил хан.

Они сидели в походном шатре. Хан, его сын Нилха-Сангун, брат Джагамбу, нойоны были в дорогих доспехах, отделанных серебром и бронзой.

Бедняга Хасар едва сдерживался, чтобы не пощупать руками сияющие латы Нилха-Сангуна.

– Хан-отец, а почему татары идут по Улдже? Куда они направляются?

– Думаю, к нутугам тайчиутов.

– Я тоже так думаю. Они соединятся с Таргутай-Кирилтухом, последуют дальше, и к ним пристанет Тохто-беки со своими меркитами. Надо перехватить татар на дороге.

– Надо бы. Но чэнсян[48] повелел идти к нему.

Нойон Тогорила Хулабри сказал недовольно:

– Чэнсян пустит нас впереди, мы будем рубить татар, а его воины давить нам спину и подбирать добычу.

И по тому, как одобрительно загудели другие нойоны, Тэмуджин понял, что Халабри высказал не только свою думу. Вмятинки на рябом лице Тогорила потемнели.

48

Чэнсян – ранг императорского министра.