Гонители - Калашников Исай Калистратович - Страница 93

– Аллах простит ему все его прегрешения! – Шах молитвенно сложил руки, закатил под лоб глаза.

Имамы смотрели на чалму, змеей пересекшую цветастый ковер. Из решетчатых высоких окон струился свет, в нем кружились, сшибались, разлетались золотые пылинки.

– Шейх своим преклонением перед ничтожнейшим из халифов давно заслужил смерть. Но я был терпелив. Не думайте, что я хотел этой казнью устрашить вас, мудрые толкователи истин веры. – Про себя усмехнулся: думайте об этом и бойтесь. – Полагаясь на свою совесть и откровения пророка, скажите мне, достойные наставники, могу ли низложить владыку веры, если он пребывает в темнице собственных заблуждений?

Имамы начали листать Коран, не смея смотреть друг на друга: они боялись его и стыдились своего страха.

– Если вынесете фетву,[42] что халиф Насир недостоин своего высокого сана, я отменю хутбу с его именем во всех своих владениях. Потом посажу на его место самого достойного из вас… Забудьте, высокочтимые, что я тут и жду вашего слова, будьте наедине со своей совестью.

Теперь он был уверен, что никто не решится препятствовать его замыслу. Если и дальше все выйдет, как задумано, он станет владетелем Багдада, потом и Дамаска, Иерусалима, священной Мекки – всего мусульманского мира, потом завоюет Китай, Индию… Все сокровища вселенной лягут к подножию его трона.

Имамы в тишине шелестели страницами Корана. Ему надоело ждать, и он начал поднимать их одного за другим. Имамы щедро сыпали изречения пророка, каждого можно понять и так и этак – они боялись его, но силен был страх и перед владыкой веры. С презрительной усмешкой он заставил составить фетву и велел каждому скрепить ее своей подписью.

– Теперь идите и внушите правоверным: аллах отвернул свое лицо от халифа Насира.

Они заторопились к выходу, забыв о своем достоинстве, хлынули к дверям, как напуганные овцы из загона. Так-то вот, высокочтимые! Не то еще будет. Не только слова, взгляда его станут бояться, и никто уже не посмеет чего-то требовать.

Новый везир робко, боком, шагнул в дверь, склонился, будто хотел стать на четвереньки, подошел к нему, опустился на колени. Седая борода была всклочена, маленькие глазки беспокойно бегали. «А-а, сын паршивой кобылицы, и твоя душа от страха готова расстаться с телом!»

– Ради аллаха всеблагого и всемилостивого поставь везиром другого.

Твой недостойный раб и стар, и немощен, и жаждет покоя.

– Ты, помню, жаждал другого.

– Величайший из великих, мудрый повелитель и непобедимый воитель, я ничего не хочу и не жажду, кроме покоя!

Толкнув его сапогом в бок, шах пошел. Шихаб Салих проворно вскочил, побежал рядом, заглядывая в лицо, раболепно кланяясь.

– Величайший, меня послала твоя мать – о аллах, даруй ей счастье и долголетие! Она сильно занемогла и хочет видеть тебя, драгоценнейшего из своих сыновей.

– Почему не сказал сразу?

– Не гневайся, величайший, на мою неразумность и беспамятство.

Мухаммед направился во дворец матери. Над Гурганджем проплыла тучка, обрызгав землю теплым дождем. На мощенном плитами дворе блестела вода.

Кованые каблуки шаха весело стучали по мокрым камням. Цокот отскакивал от кирпичных стен с блестящей обливной облицовкой, множился… Сам себе шах казался молодым, легким, высоким и гибким. Как сын Джалал ад-Дин…

Стражники, верные туркмены в бараньих шапках и узких чекменях, приветствуя его, высоко вскидывали длинные копья. И, что было с ним редко, он отвечал на приветствия.

Шихаб Салих проворно бежал впереди, распахивая перед шахом двери.

Мать утопала в подушках низкого ложа, было видно лишь острое лицо.

Она тихо охала и мяла пальцами кромку шелкового одеяла.

– О сын мой, что ты наделал?! Ты убил не шейха, а свою бедную мать! слабым голосом запричитала она, но черные глаза горели огнем.

«Притворяйся», – подумал он, сложив на животе руки, с напускным смирением сказал:

– Что я мог сделать? Жемчужина его ума утонула в луже, глупости.

«Это тебе за моего везира!» Мать все поняла, желтоватое ее лицо порозовело.

– Ты погубил умнейшего из людей! Ты лишил меня опоры.

– Я оставил тебе Шихаб Салиха.

«Придет время, отдам Джехан Пехлевану и его». Шах покосился на своего нового везира, и тот, будто догадываясь, о чем он подумал, втянул голову в плечи.

– Я оставил Шихаб Салиха, но он не хочет быть везиром.

Она приподнялась на локте, повернулась к везиру:

– Не хочешь? Не желаешь исполнить мое повеление?

– Желаю, повелительница, желаю…

– Смотри же!.. Ах, сын мой, сын! Я буду счастлива, если тебе не придется пожалеть о казни шейха.

Она ему угрожала! Шах сухо сказал:

– Пусть аллах вернет тебе здоровье.

И вышел.

В походе шаху сопутствовало счастье. Он разбил многих эмиров, подвластных халифу, захватил несколько городов. Полная победа казалась близкой. И вдруг случилось ужасное, непоправимое. Отборное войско, отправленное им на Багдад, в горах Курдистана было застигнуто снежной бурей. Замерзли тысячи воинов, коней. На остатки войска начали нападать курды, и мало кому привелось возвратиться домой. Страх объял душу шаха.

Неужели аллах и верно покровительствует аббасидам? Его эмиры говорили без стеснения: покровительствует. Они считали, что война с халифом была ошибкой, и чуть не в глаза осуждали шаха.

Шах остановился в Нишапуре. Сюда к нему прибыл везир Шихаб Салих.

Этого человека будто подменили. От былого раболепия не осталось и следа.

Он ходил по дворцу распрямив плечи, воинственно выставив седую бороду, и эмиры искательно заглядывали ему в глаза.

– Хутбу с именем халифа придется ввести снова, – сказал ему шах.

– Там, – везир махнул рукой, – в Хорезме, хутбу с именем халифа Насира читают давно.

– Как так? – изумился шах.

– Твоя светлая мать и я, недостойный раб, предвидели, чем все это кончится.

– Предвидели? – Шах стиснул зубы и потянулся к бороде Шихаб Салиха.

Но везир спокойно отступил на шаг. Мухаммед задрожал от гнева, однако сдержался. Если этот сын собаки ведет себя так неподобающе, надо быть осторожным.

– Какие вести ты привез из Отрара, от наиба[43] Тимур-Мелика? Как ведут себя монгольские воины, захватившие владения Кучулука?

– Тимур-Мелик уже не наиб. В Отраре правит Гайир-хан.

Отрар стоял на рубеже его владений. Из этого города тянулись караванные дороги в монгольские степи, в Китай. Вот почему наибом Отрара Мухаммед назначил одного из своих лучших эмиров – Тимур-Мелика. А Гайир-хан – родич матери…

– Кто заменил Тимур-Мелика?

– Твой недостойный раб. Так повелела твоя великая мать.

На этот раз Мухаммед дотянулся до бороды Шихаб Салиха, рванул его к себе, ударил ладонью по щеке.

– Вот тебе! Вот! Прочь с глаз моих! Ты больше не везир. Убирайся к воротам своей покровительницы!

В тот же день Шихаб Салих выехал в Гургандж. По дороге он разбирал дела, принимал знаки почестей от подданных. Он для всех оставался везиром.

Рассвирепевший шах послал вслед за ним хаджиба Тогрула, повелев привезти голову Шихаба Салиха.

Но Тогрул возвратился ни с чем. Догнать в дороге Шихаба Салиха он не сумел, а в Гургандже мать шаха не только не позволила Тогрулу привести в исполнение приговор Мухаммеда, но и заставила огласить вроде бы составленный хорезмшахом указ о назначении Шихаба Салиха везиром наследника престола Озлаг-шаха. Наверное, Мухаммеду легко было бы перенести плевок в лицо, чем такое издевательство над своей волей. Но что он мог сделать? Неудача разом ослабила его. Кыпчакские эмиры вновь ушли из-под власти, имамы возненавидели его за то, что он принудил их вынести фетву, противную их совести. Все это беспокоило шаха, подавляло его дух.

Но еще больше встревожился бы шах Мухаммед, если бы внимательно посмотрел на восток…

42

Фетва – решение, выражающее волю собрания авторитетнейших представителей мусульманского духовенства, санкционирующее какое-либо мероприятие светской власти.

43

Наиб – наместник шаха.