Коридор - Каледин Сергей - Страница 14

Телеграмма была фототелеграммой. Папин каллигра­фический почерк: «В сложных условиях военного време­ни ты с отличием окончила школу, полностью оправдав наши родительские надежды. Поздравляю тебя, желаю крепкого здоровья и дальнейших академических успехов. Твой отец Георгий Бадрецов. 15 июня 1942».

Подпись отца «Бадрецов» кончалась виньетистым рос­черком. Отец давно смирился с тем, что в двойной его фамилии Бадрецов-Степанов первой была – Липина, и теперь уже. не раздумывая подписывался жениной частью фамилии, что всячески отвергал в начале их супружеской жни.

Уснуть не получалось! голова – хоть до крови раз­дери…

…Утром ее разбудил звонок. Она выскочила в кори­дор в одеяле, чуть не сшибла хозяина квартиры. Кон­стантин Алексеевич буркнул то ли «здравствуйте», то ли «вините» и исчез. А выскочила Аня, чтоб опередить бабку. Эта ведьма запросто скажет: «Дома нет». Особен­но если Глеб. А вчера Александр Ильич пришел с двумя ведрами – колонка на углу не работала, – выгнала его, зараза: «Тута тебе не колодец!»

Аня отперла дверь: Левка.

– Анька! Пляши качучу!.

– Не ори! – Аня показала на хозяйскую дверь и при­ставила к уху ладонь трубочкой. – Чего приехал? Сессия?

Левка сунул руку под мышку и откуда-то со спины достал две полбуханки белого хлеба. Хлеб пах пекарней и был чуть влажный от Левкиного пота.

– Держи! Вчера приехал, ночь, пошел в общагу к ребятам, на хлебозавод с собой взяли. Грузить. Посплю часок и опять к ним – у них конспекты есть. Одеяло на­до шерстяное забрать – холодно на торфянике, мочи нет.

После того как Липу отозвали в Москву и с харчами стало совсем туго, Лева устроился на торфяник – в со­рока километрах от Свердловска! он – мастером, Лю­ся – нормировщицей. В институте они по-прежнему чис­лились студентами. Сейчас Лева приехал сдавать сессию,

– Лева! А я аттестат получила! Посмотри.

– Ишь ты! А почему «с отличием» от руки?

– Бланков не было. Приписали. Не болеет Танька?

– Тьфу-тьфу… – Лева тяжело вздохнул и, не разде­ваясь, лег на Анину постель. – Спать хочу, подыхаю.

Ань! Ты почему такая красивая? И толстая какая-то, румяная вся. Другие вон: кожа да кости…

– Это с виду. А так-то я дохлая: в библиотеке засы­паю, трамвай, пока совсем не подойдет, номера не вижу. Софья Лазаревна говорит: от плохого питания. Грибов хочешь?

– Это грибы? – Лева боязливо ткнул пальцем в та­релку с какими-то блинами зловеще-бурого цвета.

– Грибы. Валуи соленые. Вполне съедобны. Это они только с виду.

Он отщипнул кусочек.

– Соль голая!

– И хорошо! – засмеялась Аня. – Поешь – пить хо­чется, напьешься – есть не хочется.

– Ты их все-таки не надо… – Лева опасливо покосил­ся на грибы. – Траванешься – и до свидания. Я тебе в следующий раз чего-нибудь питательного прихвачу. Луч­ку зеленого. Ты ешь хлеб, ешь…

– Лев… Киршонам надо бы, а то сожрем одни. Они мне всегда…

Лева отодвинул на край стола полбуханки,

– На. Я лягу, Ань. Посплю часок и пойду.

– Только сапоги сними.

…За транспарантом, перекинутым через улицу: «Раз­громим врага в 1942 году», Аня свернула в переулок.

Софья Лазаревна Киршон, московская приятельница Липы, стояла в темном закутке передней и что-то жари­ла на керосинке.

Аня достала сумки хлеб,

– Господи! Откуда?

– Левка притащил,

– Левочка приехал? Привет ему. А я уж грешным Делом подумала: на панель пошла наша отличница.

– Кстати, – Аня подкрутила пламя керосинки. – Ко мне ребята заходят, Глеб, Юра – Люсиного институ­та, – они теперь в Академии Жуковского учатся. А хо­зяина квартиры (он вдовец) теща вконец застращала: солдаты, говорит, к девке ходят, а алименты тебе пла­тить. Он, бедный, и так-то дома почти не бывает, а когда бывает, даже в уборную при мне старается не выходить… А я аттестат получила с отличием…

…Комната была большая, с нким потолком. Обеден­ный стол, разложенный, как для гостей, был поделен на две части. Полстола и полуторная кровать были выделе­ны Киршонам.

За своей половиной стола сидел муж Софьи Лазарев­ны Александр Ильич, читал газету. С другой стороны стола хозяйская девочка готовила уроки, перед ней стоял раскрытый учебник, прислоненный к закопченному чай­нику. Аня помнила, какими глазами смотрели на Кир-шонов родители девочки, когда эвакуированных вселяли к ним в комнату. Однако Софья Лазаревна так повела дело, что теперь их всех можно было принять за родст­венников.

– Новостей нет? – спросила Аня. Александр Ильич молча сложил газету.

– Честно говоря, я больше и не жду… Не дай бог только, если в плен… И почему именно Веня?.. Лева ваш не пошел, учится… И Глеб здесь…

Аня виновато потупилась,

– Лева – да… Хотя у него семья… А Глеб – нет. Глеб в летную школу подал сразу. Полгода – и на фронт. А ему сказали: в академию, раз четыре курса техниче­ского вуза…

– Смотри-ка, что нам Аня принесла!.. – в комнату вошла Софья Лазаревна. – Белый. Зина, мой руки, будем праздновать. А у нас, Анечка, между прочим, тоже дели­катесы: картофельные оладьи и компот. И масло хлоп­ковое.

– Буржуи!

– Это все мои мухи! – Софья Лазаревна хитро улыб­нулась, достала – под подушки батистовый платочек, обвязанный кружевами мулине. В углу платочка бы­ла вышита большая черная муха. – Нравится? – Софья Лазаревна пошевелила платочек – муха затрепетала. – К нам иногда дамы-патронессы наведываются, местно­го начальства. Одна увидела у меня на столе – выши­ваю, если дежурство спокойное, – прямо зашлась: сделан ей таких полдюжины, платит продуктами. А мне что, по­жалуйста. – Софья Лазаревна вздохнула. – Ну, а ты у нас, выходит, именинница? По такому случаю… – Софья Лазаревна полезла в шкаф. – Спирт будем пить!

– Мне, Софочка, чистого, – попросил Александр Иль­ич. И, заметив удивление жены, добавил: – Граммов двадцать.

– И мне чистого! – выкрикнула Аня.

– Сейчас еще Зина попросит чистого! – Софья Лазаревна подлила в рюмку воды чайника. – Вот, Зи­ночка, Аня кончила школу. Поздравь ее.

Девочка молча улыбнулась.

Александр Ильич встал, поднял рюмку, откашлялся:

– В сложных условиях военного времени…

Аня засмеялась, расплескивая рюмку… Отхохотав-шись, она под удивленные взгляды Киршонов полезла в сумку и достала фототелеграмму.

Александр Ильич прочел и тоже засмеялся.

– Тогда дай я просто тебя поцелую, Анечка. Моло­дец! Бог даст, все будет у тебя в жни в порядке!.. Чокнулись.

– Вот что, – сказала Софья Лазаревна, когда Аня пошла ее проводить. – Я договорилась у нас в санпро­пускнике: придешь, помоешься. Я с пяти, так что прихо­ди, не опаздывай. Я тебе голову помажу специальной жидкостью.

– И вода горячая будет?!

– Сколько угодно. И оденься потеплей.

…Дома Аню ждал Глеб. Кирзовые сапоги на нем бле­стели.

Левка уже проснулся и врал Глебу, что скоро его на­значат главным инженером.

– Привет, Глеб.

– А от тебя не спиртом пахнет? – нахмурившись, спросил Глеб.

– Спиртом. Это оттого, что я пила спирт! – Аня дыхнула Глебу прямо в лицо. – Левик, можно я твою лыжную шапку возьму ненадолго?

– Бери, – удивленно пожал плечами Лева. – Погода, прямо скажем, не очень лыжная, а так – бери.

– Мне надо… Я ненадолго. Мыться пойду к Софье Лазаревне. Глеб, а почему ты все-таки не пошел в летную школу? Был бы сейчас герой летчик!.. Ладно, Глеб.

Жди меня, и я вернусь. Шучу, Глеб, не жди. Я пошла. Приду не скоро.

– Она что, напилась? – невозмутимым голосом спросил Глеб.

– Я вас целую, – сказала Аня, посылая Глебу воз­душный поцелуй.

– Ты что же так поздно? Давай… – Софья Лазарев­на усадила Аню на табуретку и закрыла дверь на ключ. – Через час ранбольные пойдут мыться.

– Пешком шла. В трамвай никак. – Аня проворно расплела косы. – С завтрашнего дня – на завод направили. Рабочую карточку дадут.

– Рабочую – это хорошо. Поближе сядь.

Софья Лазаревна помешала деревянной палочкой в банке с бурой маслянистой жидкостью. – Сейчас нама­жемся…