Родина слонов - Калганов Андрей - Страница 11

А ходока отправлять на болото, в логово предводителя (жил Отец Горечи посреди топи на островке небольшом), лютичи поостереглись. Не жалует Отец Горечи гостей незваных, проклянуть в сердцах может, майся тогда...

Лето Года Смуты. Куяб. Двор Любомира

Радож вошел в круг и, покрутив ус, веско сказал:

— Видим, в бою разума не теряешь, видим — хитер, недруга в ловушку заманишь и себя, и дружину, тебе порученную, сохранишь. Добре, добре... Верно говорю, хлопцы?

Тем временем Кудряш очухался и встал, потирая макушку.

— Видать, богам не по нраву распевки твои пришлись, — не преминул съязвить Радож. — Тебе, балбесу, наука...

Кмети захохотали. Кудряш, против обыкновения, отмалчивался, хоть справному воину и не пристало затаивать обиду на задиристые шутки, а пристало отвечать тем же.

— Вдругорядь любовные присловья на битье шепчи, в них-то, небось, толк больший знаешь, чем в частушках бузовных, — под хохот товарищей жалил широкоплечий, конопатый кметь по имени Крапива. — Глядишь, и нашепчешь удачу...

Кудряш понял, что бычиться себе дороже — заклюют. Тряхнул кудрями, подбоченился.

— Тя, Крапива, — плюнул под ноги Кудряш, — хоть под любовные пришепты, хоть под заупокойные песнопения ромейские, хоть без звука всякого — один хрен, бить противно.

— И что так?

— Да вишь ты, дело-то какое, уж больно вонюч ты в драке. Тебя кулаком ткнешь, ты в ответ треснешь нижним треском, а у меня нюх чувствительный...

Крапива онемел от такой напраслины, на шее вздулась жила.

— А и точно, — взвился острослов, стоящий в круге, — то ж всем известно, что Крапива до гороха охоч. Ты ж, Крапива, жри его меньше, духом-то и просветлеешь!

Бедняга стоял как оплеванный, ворочал башкой, недоуменно таращась на кметей. Как так, только что Крапива потешался над незадачливым бойцом и вдруг сам превратился в скомороха? Кудряш вдруг отвесил Степану земной поклон, потом бухнулся на колени и пополз, причитая. Белбородко аж отшатнулся от неожиданности. Хлопец тянул руки к Степану, будто молил о пощаде, голосил: «Ой-то мне болюшки, ой-то мне горюшки...»

— Уймись, Кудряш, — пряча улыбку, велел Радож, — коли отвернулась от тебя удача, имей достоинство.

Кудряш словно ждал этих слов — причитать перестал, поднялся с колен и отвесил поясной поклон на все четыре стороны.

Повернулся к Степану.

— Ведун-батькович, — басовито, видно подражая Белбородко, с расстановкой проговорил он, — побил ты меня, почет тебе за то и уважение... Видать, силища за тебя встала немереная, видать, духи-помощники тебя хранят и Перун-громовержец дланью прикрывает.

— От, сын песий, — с плохо скрываемой симпатией проворчал Радож, — токмо мертвый угомонится... Вроде ведуна славит, а вроде и себя...

— Не меня старче Радож, — при слове «старче» кмети загоготали, — должон был супротив тебя, ведуна могучего, выставить, а ветрогона-Крапиву. Меня-то, убогого, ништо упокоить, другое дело Крапива. Как ветер напустит, хоть беги... И чем боле его бьешь, тем крепче тот ветер. Нету сладу! Но ты ж ведун! Ты и тучи разгоняешь. А уж поганое облако и подавно...

— Аи, Кудряш, — крикнул кто-то из кметей, — чего прибедняешься, ты ж сам тем ветром[6] хузар у Дубровки потчевал. Они за тобой, охальником, и погнались...

— Чего блазним? — продышался Крапива. — Рассердить хотите? Я ведь и ответить могу.

Кудряш скривился:

— Ох, братцы, заткните там у него чем-нибудь... Ох, не могу, смердит... Ты бы это, Крапива, в кусты, что ли, сходил. Мы ж не тати, травить нас негоже!

— Да я... — Крапива выхватил засапожный нож.

— Не балуй, паря! — Алатор сжал его запястье, нож звякнул о камень. Кто-то схватил Крапиву за плечи. — Хочешь ответить, выходи на круг, да на кулачках и ответь...

— В ножи... — рвался Крапива, — убью...

— Ты, хлопец, — спокойно сказал Алатор, — лучше опамятуйся. В ножи-то можно, дело нехитрое, только не по Правде будет. А коли не по Правде, то тебе, как зачинщику, добра не ждать. Ежели порешит тебя Кудряш, то ему с того ничего не будет, потому не он на тебя попер. А коли ты его порешишь, родичи Кудряшовы по всей полноте спросят. Братья Кудряшовы крови твоей захотят и кровь твою получат.

— То ж блазня залихватская, — подтвердил Радож, — на блазню кулаком, не ножом отвечают. Кудряш хоть и дурак, а кишки ему за дурость выпускать негоже, верно говорю, хлопцы?

— Верно, Радож, — ответили кмети, — ты ж не зря старшой, потому Правду верно понимаешь.

Старому вою по сердцу пришлись эти слова.

— Вроде бы тебе с Кудряшом не грех поквитаться, зубы ему посчитать, только вишь какое дело, не потешки тут у нас, испытание серьезное. Вот чего думаю, нехай Крапива и правда со Степаном сразится, токмо не на кулачках — на дрынах. На кулачках-то мы уже видали, чего Степан могет. А как побьет Степана, так Кудряшу розгами по голому заду всыплем, али головой в Днепр окунем, али еще чего.

— Мою кобылу при всех под хвост поцелует, — зло ухмыльнулся Крапива, — тады буду биться!

— Да ты не заговаривайся! — зарычал Кудряш.

— Ну, шо скажете, общество? — Радож обвел взглядом хмельных кметей.

— А шо?

— Ты, Радож, Правду чтишь, ты и рассуди! Старый вой, хитро сощурившись, глянул на Кудряша, потом на Крапиву:

— Ты, Кудряш, Крапиву обозлил?

— Ну?

— Выходит, Крапива может тебя поучить, ежли захочет.

— Ну, может, — не понимая, куда он клонит, буркнул Кудряш.

— А скажи, Кудряш, ежели бы Степан хотел, мог бы он тебе шею свернуть, когда ты оземь грянулся?

— Ну, мог бы.

— Выходит, помиловал тебя?

— Ну?

— Выходит, твоя жизнь принадлежит ведуну. Кудряш сообразил, куда гнет Радож, засопел.

— Выходит, таперича за тебя ведун в ответе, — добивал Радож. — Верно говорю, хлопцы?

Хлопцы согласились.

«Ну и понятия у вас, ребята, — подумал Степан. — Это ж чего выходит, если я кому жизнь сберег, значит, дитяте заместо мамки стал, нянькаться должен?»

Были у Степана основания сомневаться в том, что Радож добросовестно толкует Правду. Но возможностей оспорить толкование не было. Закон, как известно, что дышло... А уж когда закон изустный, в толстых фолиантах не зафиксированный, то и подавно.

— Так вот я и говорю, раз Степан жизнь тебе сохранил, то теперь за тебя, щусенок, перед богами в ответе, верно, хлопцы? А ты и вовсе, Кудряш, нонче между жизнью и смертью. К богам приблизился, да богами отринут. Ты ж мертвым лежал, не шелохнувшись, все видели. А потом очухался. Тебя надлежит в лесу девять дней продержать, в месте тайном, очистительном. А потом дымом окурить. А до того, как очистишься, тебя с нами будто бы и нету, потому слово твое веса не имеет. И возражать не могешь. А коли возражать не могешь, значит, соглашаешься.

«Это триумф, — подумал Степан, — отомстил дед разом за все насмешки».

— Я вот и говорю: коли победит Крапива, поцелуешь под хвост евонную кобылу. Встань в сторонке, Кудряш, да гляди...

Один из кметей притащил пару жердин, и началось состязание.

Крапива частушек не пел, противника не оскорблял. Работал дрыном с мрачной сосредоточенностью, явно решив не повторять ошибок предыдущего бойца. Белбородко все больше уходил от ударов, лишь обозначая блок палкой (на всякий случай, вдруг противник в последний момент изловчится и изменит направление удара). Степан изучал спарринг-партнера, практически не контратаковал. Пусть раскроет свои возможности, тогда одним коротким ударом можно будет решить исход поединка. Лучше бы, конечно, обойтись без травм — перехватить палку Крапивы свободной рукой, просунуть конец своей жерди под мышку детины да пригнуть оного импровизированным рычагом к земле. Но это уж как получится. В бою все не просчитаешь.

Крапива работал дрыном умело, но уж слишком предсказуемо. Степан читал замыслы парня, едва они зарождались — по малейшему движению бедер, неосторожному взгляду, повороту головы. Не сказать, что Крапива был неопытен, скорее наоборот. То, как он двигался, как крутил палку, как делал выпады, тут же отскакивая в сторону, выдавало бывалого бойца. Но... Крапива привык брать напором, встречать сопротивление и проламывать его. Степан же вроде как и не дрался, умело уходя от ударов. Лишь изредка делал короткий выпад, чтобы отогнать кметя, когда тот не в меру наглел.

6

См. «Ветер с Итиля». (Дабы развеять двусмысленность, автор сразу же хочет заметить, что в названии первой книги цикла «Шаман всея Руси» подразумевается самый обычный ветер.)