Ветер с Итиля - Калганов Андрей - Страница 23

Парнишка захлебнулся какой-то уж очень витиеватой тирадой, и один из «черносотенцев» подал голос. Степенно так, чинно, практически без интонации произнес: «блядь»,[17] остальные подхватили с таким же степенством. Степан не удержался и хохотнул. Да, ребята, тяжело вам пришлось бы в большом городе. «Черносотенцы» неодобрительно зыркнули.

– Почто блядословишь, пес! – пробасил Алатор и схватил парня за ухо.

– В поруб их! – ухнули «черносотенцы».

Сейчас вам будет и поруб, и редька с хреном… Зря, что ли, Степан занимался крав-магой – одной из эффективнейших боевых систем производства Израиля.

Ребята навалились без особых изысков – всем скопом. Только Алатор в свалке не участвовал – был слишком занят ухом парнишки, которое крутил с совершенно садистским видом.

Степан увернулся от летящего к нему обуха и врезал мужику ребром ладони по шее, тот осел. Топор Белбородко решил не подбирать, лучше оставить руки свободными, все равно с оружием толком не работал, будет помехой.

За опавшим, словно осенний лист, «воякой» навалились сразу трое. Алатор отпустил ухо парня и встал поближе, но в драку не полез – наблюдал.

Участь нападавших оказалась незавидной. Первый, едва взмахнув «орудием производства», получил ногой в пах, охнул и, согнувшись кочергой, повалился на зеленую травку.

Номер два был встречен лаокиком по колену, отчего колено предательски хрустнуло, а его владелец заорал благим матом и, уронив топор на ногу, запрыгал на другой, сотрясая природу обильными матюгами.

С третьим пришлось повозиться. Он не пер буром, памятуя о невеселой доле сотоварищей, а попытался сперва изучить противника. Походил на прямых ногах с грацией стреноженного мерина, зубы поскалил. А потом вдруг отбросил топор и, издав боевой клич, бросился врукопашную, размахивая руками, как ветряная мельница. «Киай»[18] получился по местным меркам славный, вот только голову детина не берег, в смысле – не закрывал. Видать, без надобности, потому как – кость.

Белбородко поднырнул под увесистый «крюк» и пробил серию: область лобка, солнышко, переносица. В теории Степан знал, что если врезать по мочевому пузырю, то начнется потоп, но практики не имел. Эксперимент удался на славу. «Хляби небесные» и правда разверзлись. Боец стоял в полной растерянности: из носа лилась кровь, а из холщовой штанины, прямо на босые ступни, кое-что другое. Мужик был морально раздавлен и вызывал брезгливую жалость, однако жалость в драке неуместна. Или ты, или тебя. Ведь опомнится и снова полезет, дурень.

– Не горюй, сейчас полегчает, – сказал Белбородко и нанес удар милосердия, прямой в челюсть. Дядька грустно закатил глаза и повалился в желтую лужу.

Все это время Алатор с любопытством наблюдал за схваткой. Степану даже показалось, что на его лице несколько раз промелькнула одобрительная усмешка. Мужик явно наслаждался зрелищем.

– Славно на кулачках дерешься, в Куябе на торжке цены б тебе не было!

Белбородко опешил. Он понимал Алатора! Нет, слова были, конечно, какими-то странными, исковерканными, что ли, но он их понимал, причем смысл приходил как-то сам собой, не надо подыскивать аналог в родной речи!

– В каком еще Куябе?

– Чудной ты, – ухмыльнулся Алатор, – и говоришь диковинно. Вроде по-нашему, а вроде и нет. – И бросил Шустрику: – Так брешешь, он из болота вылез?

– Перунов посланец он, – обиженно буркнул парень, – тебе бы только уши обрывать.

– Скажи спасибо, что чего другое не оборвал.

Паренек промолчал.

Тем временем побитое воинство сгрудилось за спиной Алатора. Ребята походили на стаю псов, только что спасшуюся от Швондеров-душегубов. Или то Шариков специализировался по котам? Да один черт!

Степан чувствовал себя прямо-таки победителем. Преглупейшее состояние души; вроде уже лет двадцать как не мальчишка. На ум приходили всевозможные клише, которые благородный боец излагает побежденному недругу. Типа «не повезло тебе, приятель, в следующий раз будешь умнее…» или «уматывай и своим скажи…». Кажется, Белбородко даже ухмылялся, оглядывая строй «черносотенцев».

Впрочем, если гордость была в общем-то вполне обоснованной, то для радости не имелось ни малейшего повода.

Уже во время побоища Степан понял, что лишать его жизни никто не собирается. Похоже, хотели оглушить. И только-то! А он – в полный рост… По местным «понятиям» такое поведение, скорее всего, не приветствуется.

«Пожалуй, надо бы объясниться, – подумал Степан, – должен же быть у них хоть какой-то мотив».

– Ты чего своих натравил-то, – обратился он к Алатору, – мы же тебе вроде зла не делали…

– Еще бы вы делали, – проворчал тот, – стал бы я тогда с тобой разговаривать.

– Разговаривать?

– Я тя хоть пальцем тронул? – Против такого аргумента не враз и найдешься. – И не трону.

«Черносотенцы» что-то загудели, но Алатор на них зыркнул, и те замолкли.

«Мужик явно пришлый, – смекнул Степан, – даром что лицом как остальные. К односельчанам Шустрика относится с презрением, да и одет иначе».

В отличие от «черносотенцев», Алатор красовался в довольно странных, но все же сапогах, штаны были красного цвета и, кажется, шелковые, а поверх домотканой рубахи надета грубая стеганая куртка с нашитыми железными бляхами. Это летом-то! Ко всему прочему, за поясом совершенно естественным образом расположился кистень, словно ему там самое что ни на есть место – небольшой железный шар, соединенный куском веревки с деревянной рукоятью.

– Но к ответу призову, – продолжил владелец кистеня, – и за кровь ответишь!

– За какую кровь-то?

– А ты глянь вон на него, – ухмыльнулся Алатор, – вишь, какой красивый, из сопатки юшка так и хлещет?

Мужики за его спиной хмыкнули.

– Цыть! – прикрикнул Алатор. – Ишь, сучьи дети, распустились. – И вновь обратился к Степану: – За малую кровь не штука ответить, заплатишь виру и гуляй, паря, на все четыре стороны. Тут другое… – Мужик помолчал, видимо, ожидая вопрос, но, так и не дождавшись, продолжил: – Места здесь гнилые, паря, то нежить какая припрется, то степняки набегут. Князь далеко, а Перун высоко. Так-то. Вот сами и выкручиваемся. Я-то нездешний, из бывших гридней княжьих, да только не нынешнего Истомы, а прошлого, того, который степняков поприжал, Всеволода. Недолго Всеволод за столом княжьим сидел, почитай, весны три, не боле. А потом порешил его родич, – мужик смачно плюнул и сказал о родиче недоброе: – Людей верных ущемлять стал, я и ушел. Вот и нанялся к смердам деревню ихнюю охранять от лихих людей.

– Это Алатор сказал тын построить, – вякнул Шустрик и тут же получил подзатыльник – не вмешивайся, когда мужи разговаривают.

– Хлопец ты стоящий, – продолжил Алатор, – и на лихоимца вроде не похож, только не наш ты…

– Да говорю же, Перунов посла… – Опять подзатыльник. Так и дураком сделать можно.

– Перунов или нет, то ведун решит, – сказал Алатор, – не мое это дело. Мое дело селище ваше убогое охранять и с боровами этими, – он кивнул на мужиков, вновь успевших принять некое подобие воинственного вида, – порядок держать. На то и подряжался!

Алатор замолчал, прикидывая, не сболтнул ли чего лишнего.

– На кулачках-то ты горазд, – сказал он, – а вот против меча или сулицы, поди, не сдюжишь. Видел я, как ты прыгал. И вот против этого не сдюжишь. – Он извлек из-за пояса кистень. – Надоело мне с тобой лясы точить.

Степан инстинктивно подался назад. Поздно. Шар, описав широкую дугу, угодил прямо в затылок.

«А ведь и верно, пальцем не тронул, гад», – только и успел подумать Степан.

Глава 6,

в которой Степан рассказывает историю Прометея, но на свой манер

Поруб оказался обыкновенной ямой со срубом внутри – наподобие колодца, только воды, слава богу, не было. И крыши тоже. Зиндан пятизвездочный!

Белбородко провалялся в отключке часа четыре, не меньше. Солнце уже взошло. По небу лениво ползли жирные, словно обожравшиеся сметаной коты, облака. Цвиркала какая-то пичуга. О-о-ох!

17

Ложь (древнеслав.).

18

Боевой крик.