Ветер с Итиля - Калганов Андрей - Страница 25

– Дык, как ты меня из воды вытащил, лютые завыли шибко, и ты тоже выл, я слышал…

– Это я так… – смутился Степан, – от избытка чувств.

– Но я сразу понял, как ты тварюгу молнией убил, кто ты есть, – оправдывался Шустрик, – может, я и бедовик, но дурнем деревенским никогда не был!

– Да какой молнией-то?.. – воскликнул Степан. – Где ты ее взял, Шустрик?

Парень обиженно посмотрел на него:

– У меня-то нет молнии, верно говоришь. А у тебя она к руке была прижата, как сулица. Ты горло ее придавил, чтобы не жалила тебя, а хвостом она по руке у тебя змеилась. Будто сам не знаешь. А потом как метнешь…

А ведь и правда. На рукава китайского черного спортивного костюма были наклеены полосы из светоотражающего материала, со стрелками на концах. Чем не Перуновы молнии. Паренек не заметил, как Степан скинул куртку, зато прекрасно заметил, как сверкнули молнии – лунного света оказалось вполне достаточно.

Загадка разрешилась.

И что из этого следует? Лишь одно: образ следует развивать и поддерживать. Оно, конечно, попахивает кощунством («Степан – сын Божий), но без могущественных „родственников“ ему в этом мире, похоже, не выжить.

«Легко сказать – развивать и поддерживать, – подумал Степан, – с одним свидетелем-то… Значит, как минимум, свидетель должен проникнуться ощущением собственной значимости, укрепиться в вере, так сказать. Этим и займемся, прости меня, господи».

– Ты прав, отрок, – со всей возможной торжественностью прогудел Степан, – я действительно посланник Перунов. – Паренек сжался. – Назови свое имя! – Степан уже понял, что «Шустрик» всего лишь прозвище, в древнем мире истинное имя всегда скрывалось.

– Гридя, – пролепетал паренек.

– Как мог ты обмануть меня, нечестивец? – «Нечестивец» – как-то уж слишком патетично, спохватился Степан. Черт его знает, какие обороты используют местные жрецы, надо будет взять урок-другой сакральной риторики, ежели учитель найдется. – Хочешь жизни лишиться? Мож-жно! – «Три с минусом по пятибальной шкале, не больше. Ох и прет из тебя это „жужжание» под разными соусами».

Но паренек на несуразности стиля внимания не обратил. Может, решил, что все Перуновы сыновья так выражаются?

Гридя упал в ноги и прошептал:

– Прости, господин.

Степану даже неловко стало.

– Ладно, – проворчал он. – Замяли. – Но тут же поправился: – Прощаю тебя, гм… на первый раз.

Но паренек не поверил, что сын Перуна вот так запросто возьмет его и простит. Наверняка испытывает! Гридя затрясся еще пуще, запричитал, вот-вот начнет рвать на себе волосы.

«Нет, так дело не пойдет, – решил Степан, – мне раб не нужен. Придется очеловечиться».

– Встань, – приказал Степан. Гридя робко поднялся. – Открою тебе тайну. Отче прогневался на меня и низвергнул с небес. Видишь? – Степан показал на адидасовский логотип – три черных лепестка, рассеченных несколькими белыми полосами. Спасибо, футболка была контрафактная, а вьетнамцы, видимо, не знали о смене фирменного логотипа «Adidas». – Отче мой лишь половину власти мне оставил. И повелел прожить в человеческом теле одну жизнь. Так что я более человек, нежели бог.

– За что же тебя так? – воскликнул Гридя.

– Было дело, – пробасил Степан и принялся за долгий рассказ… Гридя слушал, открывши рот.

– В начале времен был бог Род. А других богов не было, и земли с луной тоже не было. Заскучал Род и создал богов: Хорса, Макош, Перуна, Велеса, Даждьбога и Семаргла. И создал Род Ирий, чтобы было где богам жить. Стали боги пировать, славить Рода. А Род сидел невесел. «Что, батька, кручинишься?» – спросил у него Перун-громовержец. – Здесь Степан запнулся, ибо ответ «скучно без водки» уместным не показался. – «Как же мне не кручиниться, – отвечал Род. – Вы, боги, дети мои, а сами бездетны. Меня-то славите, а вас самих славить некому. Вот я и кручинюсь, что опостылею вам, и поднимете мечи на меня». Тут и остальные боги пригорюнились. И тьма опустилась на все сущее, а до того был свет.

Вот проходит день, проходит другой, печалятся боги. В Ирие сады чудесные чертополохом заросли. И тут говорит Перун-громовержец: «Создай Землю, батька, и насели ее людьми. А я малую часть огня небесного вдохну в них. И они станут живыми, будут дети нам и тебе внуки. И будут славить тебя и нас. И тогда мы не поднимем меч на тебя, батька».

Род обрадовался и создал землю. – «Эх, была не была, – подумал Степан, – опущусь до плагиата». – Земля же была безвидна и пустынна, и тьма над бездною, и Божий дух носился над нею. И создал Род сперва леса дремучие и реки большие и малые, а потом моря, и болота, и поля. А на другой день – зверей, птиц и гадов. На третий же день создал он людей и населил ими свою землю.

Устал Род от трудов своих. Позвал Перуна-громовержца и приказал за порядком на земле следить, чтоб его, Рода, закон чтили, а сам почивать улегся.

И спустился Перун на землю, и увидел, что люди без закона живут, аки звери, и дал им закон родовой и назвал тот закон… – Степан изо всех сил пытался вспомнить, когда появилась «Русская Правда» – свод законов, бытовавших на Руси. Кажется, в списках он существовал века с тринадцатого, но наверняка возник значительно раньше и передавался из уст в уста, хотя могло ли его название включать в себя слово «Русская», непонятно. Историки в двадцатом веке активно спорили насчет того, существовала ли «Русь» как государство до Рюрика или нет. – «Русская правда».

– Так его Перун твой передал? – удивился Гридя. – А я думал, родовичи.

– Конечно, Перун, – безапелляционно заявил Степан, – стали бы деды отсебятину городить, сам подумай.

Передал Перун закон, а сам решил отдохнуть под священным дубом. Закрыл глаза и не заметил, как заснул. И привиделась ему во сне девица, такая статная, такая красивая, что решил он на ней жениться. И говорит: «Выходи, девица, за меня». Та и вышла, еще бы ей за самого Перуна не пойти. Сыграли свадебку. Зажил Перун с молодухой. Жили ладно, не ссорились, только детей у них не было.

Вот одна зима проходит, другая, а дите все не родится. Закручинился Перун. Говорит, пойду в священную рощу, принесу жертву Роду всемогущему, может, понесешь от меня. И пошел.

Приходит в священную рощу. Глядь, а у идола Рода стоит дряхлая старуха и клюкой Роду грозит, ума, видно, лишилась. Перун хотел ее молнией поразить, а та и говорит голосом скрипучим, как телега с несмазанными колесами: «Не губи меня, бог-громовержец, потому что помогу я тебе». А тот: «Пошто капище священное осквернила, осина корявая?» И вот что она рассказала.

Когда Род, устав от трудов своих, улегся спать, боги заспорили, кто из них главнее. Спорили они, спорили и наконец решили, что тот из них, кого более люди бояться станут, будет главным, пока отец их спит.

И стали боги насылать на людей всякие казни. Макош – недород, Хорс – затмения солнечные, Велес – скотьи немочи, Даждьбог – всякие напасти, что на род падают, а Семаргл – мертвых из мира живых не выпускал, отчего мертвецы живым являться начали.

«Помогу я тебе, Перун-громовержец, но за то поклянись мне, что разбудишь громом своим Рода, не дашь погибнуть Даждьбожьим внукам». Перун поклялся. И старуха рассказала, отчего беда его происходит.

Смешал Перун сон с явью: оттого никак жена его не беременеет, что дите может лишь одной только яви принадлежать. Должен Перун явь выбрать. Тогда жена родит ему сына. Только сын тот прогневает его сильно.

Перун понял, почему жена его бездетна, и вернулся к ней. И понесла она. И родился у Перуна сын.

Взял Перун младенца на руки и сказал: «Выбираю явь». И проснулся Перун, а в руках у него был младенец.

Вернулся Перун на небо и ударил в громы. И проснулся Род, и прекратилась распря между богами.

– И это был ты?! – восхищенно восклинул Гридя. Степан солидно кивнул. – А за что тебя с небес-то?..

– Да как тебе сказать, – нахмурился Степан. – В общем-то, ни за что.

– Понятное дело, меня тоже батька ни за что розгами… – поддакнул Гридя.