Дети горчичного рая - Кальма Н. - Страница 23

23

— Я совершенно спокоен, мистер Хомер, сэр, — сказал Чарли. Он спустил с рук ребенка и обратился к нему: — Хуан, маленький, иди к этому дяде. Это очень справедливый, ласковый, очень красивый дядя…

— Убирайся отсюда, наглая образина! — заорал во все горло Хомер.

Но Чарли уже исчез.

Хомер взял на руки ребенка. Однако, увидев вместо знакомого дружеского лица мальчика уродливую физиономию «ласкового дяди», Хуан вдруг заплакал и начал отчаянно отбиваться.

— Ишь, чертенок из Горчичного Рая! Такой же упрямый, как и другие! — прорычал вконец обозленный Хомер,

Долго еще слышал Чарли отдаленный плач золотоволосого ребенка, который должен был изображать миротворца Христа.

Мисс Вендикс пыталась утешить Хуана конфетой, но безуспешно.

— О, как мне жаль этого Робинсона! — тихонько вздыхала она. — Так жестоко прогнать его… Он был так красив в костюме волхва!.. И кем я его заменю теперь?

«Сентиментальная старая дура!» — пробормотал про себя Хомер».

16. Молодой Мак-Магон

— Нокдаун что надо! Штопор не сдрейфил!

— Ну, знаешь, твой Штопор в сравнении с Архангелом Бинки — просто рухлядь!

— Зато у него двойной слева и крюк правой, как ни у кого в мире!

— Чепуха! В клинч входит чуть не каждую минуту, увиливает, а потом — бац в солнечное сплетение!

— Много ты понимаешь! Вон у твоего Архангела такой куриный правый суинг — тошно смотреть!

— Ох ты, знаток! Мой Штопор как вышел из клинча да как дал ему опперкот — так Архангел, прямо закачался!

— Ставлю два против Штопора!

— Только не дрейфь, как в прошлый раз.

Этот тарабарский разговор вели между собой два молодых джентльмена, удобно расположившие ноги на столе, а туловища в мягких креслах гостиной директора школы Мак-Магона. Непонятная для непосвященных беседа касалась состязания двух известных боксеров, носивших клички «Штопор» и «Архангел» и широко известных всем молодым бездельникам Стон-Пойнта.

Фэйни Мак-Магон был занят важным делом: старался со своего кресла плюнуть так, чтобы попасть в медную плевательницу, стоящую в углу. Плевки виднелись уже на ковре, на кресле Роя Мэйсона, на этажерке с фарфоровыми безделушками, но в предмет своих стараний — плевательницу — Фэйни еще не удалось попасть ни разу..

Рой с ленивым любопытством следил за этими упражнениями. В другое время он непременно держал бы с Фэйни пари на плевки, потому что был очень азартен и ловил всякий случай для того, чтобы испытать судьбу. Фэйни беззастенчиво использовал эту страсть приятеля и обыгрывал его по любому поводу.

— Спорим, что тебе не добросить палки вон до вывески того бакалейного магазина, — обычно говорил он, когда ему хотелось «подработать».

— Ну вот, стану я из-за всякого пустяка спорить! — недовольно возражал Рой. — До той вывески всякий ребенок добросит!

— Ребенок, может, и добросит, а ты — нет, — подзадоривал его Фэйни. — Пятьдесят центов готов поставить и доказать тебе, что не добросишь.

Рой вспыхивал:

— Пятьдесят центов?.. А я ставлю доллар, что доброшу, и докажу тебе, что ты дурак!

От азарта и нетерпения он горячился, плохо целился, и желанный доллар переходил в карман Фэйни.

Сын директора, как местный уроженец, досконально знал всех собак и кошек в своем квартале. Поэтому он мог без всякого риска сказать Рою:

— Вон идет рыжая собака. Если она пройдет мимо калитки красного дома, я плачу тебе двадцать монет.

Рой оглядывал собаку и дом, не видел в них никаких отличительных признаков и сейчас же шел на приманку:

— А я утверждаю, что собака пройдет именно мимо калитки. Готов спорить на пятьдесят монет.

Конечно, Рой, приезжий с Юга, не мог знать, что рыжая собака живет в красном доме и, побывав на улице, непременно вернется через калитку домой. Но Фэйни это было отлично известно, он играл наверняка. Поэтому к моменту, когда Рою приходило очередное денежное письмо от отца, оказывалось, что он уже задолжал всю свою получку Мак-Магону. Рою никогда не приходилось ни лакомиться земляничным мороженым, ни ходить на приключенческие боевики, как Фэйни.

Сын директора так же удачно обыгрывал Роя в кости, кегли, карты, бильярд и в «три-два» — примитивнейшую игру океанских грузчиков, очень модную среди ребят Стон-Пойнта.

Рой охотно играл во все игры, лишь бы играть, лишь бы чувствовать в игре «огонек», как он говорил.

Кажется, азарт был в нем наследственным: говорили, что дед его, богатейший плантатор, проиграл в карты два имения и оставил своему сыну — отцу Роя — только небольшой домик в Натчезе да кучу долгов.

Потому и попал молодой аристократ с Юга в стон-пойнтовскую школу, к товарищу отца, а не в один из аристократических колледжей, куда должна была направить его фамильная гордость Мэйсонов.

В игре Рой всегда волновался, бледнел, пускался очертя голову в рискованные комбинации. Зато Фэйни играл с полным хладнокровием, спокойно обдумывал каждый свой ход и ничего не делал наобум.

Директор Мак-Магон гордился выдержкой и коммерческими способностями сына. Впрочем, все, что бы ни делал Фэйни, неизменно вызывало восторг отца. Все проделки Фэйни, начиная с самого раннего возраста, были предметом гордости и любования в семье. Передавались из уст в уста изречения маленького мак-магончика, свидетельствующие о его ранней гениальности: «Сегодня Фэйни сказал, что у бабушки на носу бородавка. Вот наблюдательный крошка!», или: «Фэйни нашел на чердаке старые бутылки и предложил их продать. Удивительно способный ребенок!»

«Весь в меня!» — удовлетворенно говорил старший Мак-Магон.

Позже, когда Фейни стал скаутом и начал приносить в дом разные значки, ленточки и дипломы, все это развешивалось по стенкам гостиной и с гордостью показывалось гостям. А когда он получил в отряде звание «орла», диплом на это звание повесили на самом видном месте — над камином. Впрочем, и вся-то гостиная была сверху донизу украшена изображениями младшего Мак-Магона во все периоды его еще столь недолгой жизни. То это был младенец, купающийся в ванночке или роющийся в песке, то малец на игрушечном коне, то неустрашимый футболист, то командующий парадом бойскаутов «орел», то, наконец, игриво прикладывающийся к горлышку бутылки участник пикника.

Родителям было сказано, что это всего лишь крем-сода, взятая для большей живописности, но ближайшим друзьям Фэйни поведал совсем другое.

Два молодых джентльмена, удобно расположив ноги на столе, вели между собой тарабарский разговор.

В число этих друзей входил Мэрфи, потом одноклассник Фэйни — долговязый и неумный Лори Миллс, и в самое последнее время — Рой Мэйсон.

Странные это были отношения! Рой прекрасно понимал, что и по уму и по воспитанию Фейни значительно ниже его. Втайне он презирал своего дружка, но Фэйни, как более хитрый и энергичный, умел влиять на южанина и втягивал его в свои развлечения и занятия: в глубине души Фэйни признавал превосходство Роя во всем, что требовало ума и «джентльменства».

Дома Фэйни позволял себе распоясываться: здесь ему прощались любые выходки. Когда же выходки становились невыносимыми, отец объяснял их чудачествами, свойственными всякой талантливой натуре.

А мать?

Но кто же думал о матери или о младшей девочке, сестре Фэйни, в доме Мак-Магонов! И мать и дочь бродили по дому, совсем забытые и придавленные превосходством своих двух мужчин.

Вот и сейчас Фэйни не обратил ни малейшего внимания на испуганное восклицание матери, увидевшей плевки.

— Подумаешь! — косясь на товарища, проворчал он. — Придет Кэт и сотрет — вот и всё. — Он взглянул на мать. — Впрочем, я могу все это вытереть сам, если ты мне дашь три доллара.

— Но, Фэниан, я только вчера дала тебе два доллара. — Мать говорила почти шепотом. — Это очень большие деньги, Фэниан. Куда же ты успел их истратить?