Дети вампира - Калогридис Джинн - Страница 33

Я лежала с ним на полу, возле очага, позабыв про Герду, Брама и про все на свете. В эти минуты для меня существовало только его холодное тело, слившееся с моим. Мое сердце замирало от любви и разрывалось от страдания. Теперь я знала, каким адом была жизнь (правильнее написать, прозябание) Аркадия все эти двадцать шесть лет. Став вампиром, он сохранил способность любить душой и телом. Бессмертие не освободило его от плотских желаний и не избавило от мук одиночества. Все годы, когда я считала, что его душа счастливо и безмятежно парит в райских кущах, Аркадий, как и я, страдал от нашей разлуки. Только его страдания были горше моих.

Наше любовное слияние – молчаливое, пронизанное отчаянием... Мы с неистовством обнимали друг друга, словно каждое из этих мгновений можно было остановить, спасти от неумолимого времени. Яркая вспышка давно забытого наслаждения, и мир стал погружаться в темноту. Я засыпала, как когда-то, полная любовного изнеможения. Нет, я погружалась не в темноту, а в океан его глаз.

В океан его глаз...

Я проснулась в пустом доме. Пустом, хотя Герда лежит рядом. Ее глаза бездумно блуждают по потолку, а душа – в каких-то неведомых далях.

Аркадий исчез и увел с собой Брама. Любовь моя! Твоя страсть была настоящей, но ты намеренно окутал меня ею и усыпил. Ты обманул меня... а я тебя.

За этот обман придется платить, и не только нам с тобой.

Глава 9

ДНЕВНИК СТЕФАНА ВАН-ХЕЛЬСИНГА

23 ноября 1871 года

Меня разбудило мерное покачивание и чарующие звуки колыбельной песни. Может, я опять стал маленьким, и мама, напевая, качает меня на коленях, сидя в своем любимом кресле?

Я открыл глаза. Тусклый свет говорил о том, что скоро наступит вечер. Напротив меня сидела удивительно красивая женщина. Ее кожа была молочно-белого цвета, темные волосы отливали странной, мерцающей синевой. Она качала ребенка, завернутого в одеяло. Мадонна, настоящая мадонна. Сама она была одета в облегающее бархатное платье ярко-ультрамаринового цвета с атласным лифом, обшитым жемчугом и имеющим весьма смелый вырез. На голове у женщины красовалась бархатная шляпка с вуалью, которая не помешала мне разглядеть совершенные черты ее лица: крупные, выразительные глаза с длинными черными ресницами, изогнутые брови. А губы! Алые, чувственные...

Мне сразу же захотелось оказаться на месте ребенка, которого она нежно прижимала к своей груди. Как зачарованный я слушал ее мелодичный голос. Она пела на незнакомом языке. Вначале он показался мне итальянским, однако, прислушавшись, я различил в нем шипящие звуки явно славянского происхождения.

Я спустил ноги на пол и сел. Мы находились в роскошном двухместном купе первого класса. Пейзаж за окном быстро идущего поезда заметно отличался от голландского с его равнинами, польдерами[12], дамбами, мельницами и непременным морем. Мы ехали сквозь слегка припорошенный снегом хвойный лес, за которым виднелись белые вершины далеких гор.

Мне сделалось страшно. Я сразу же вспомнил события вчерашнего дня. Я уже видел эту женщину, когда лежал с Гердой, внезапно превратившейся в эту обворожительно прекрасную незнакомку. Герда, милая моя Герда! Что сталось с тобой?

Увидев или почувствовав мое состояние, очаровательная сирена оборвала свою песню и сказала на безупречном немецком языке:

– Добрый вечер, Стефан. Ты хорошо выспался?

– Кто вы? – спросил я, пытаясь скрыть охвативший меня стыд.

Мой тон был резким, в вопросе слышался упрек, однако женщина засмеялась, словно услышала остроумную шутку.

– Я – твоя тетка Жужанна, – промурлыкала она, разглядывая меня с откровенным сладострастием, от которого мне стало не по себе. – Как жаль, что теперь у тебя вряд ли хватит духу повторить вчерашние шалости. Но вне зависимости от нашего родства должна тебе сказать, что ты – очень приятный молодой человек.

Я почувствовал, как у меня запылали щеки.

– Куда мы едем? – сердито поинтересовался я, маскируя свое смущение.

– Рада с тобой познакомиться, племянничек. И, дорогой мой, неужели ты думаешь, что я отвечу тебе после жуткого открытия, которое сделала вчера?

– Открытия? – оцепенело повторил я.

– Ты всегда разговариваешь вопросами? Да, мой милый, открытия. Я узнала, что ты связан с моим братом Аркадием. Я очень люблю его, но это дела не меняет. Вчера я увидела на твоем пальце след от пореза и по здравом размышлении решила, что это не просто так. Аркадий привязал тебя к себе. А посему я не собираюсь сообщать твоему отцу, где мы сейчас находимся. Думаю, он и так прекрасно знает, куда мы едем.

– И куда же?

Жужанна улыбнулась, обнажив блестящие острые зубы.

– В далекую страну за лесом.

Ребенок шевельнулся и негромко захныкал. Жужанна погладила его тонкой рукой, затянутой в кружевную перчатку. Я сразу же узнал этот детский голосок и похолодел от ужаса.

– Маленький Ян! Боже милостивый, вы похитили малыша?

Жужанна выразительно поглядела на меня.

– Но ведь это же не твой ребенок, правда?

Я напрягся, чувствуя, что теперь у меня пылают не только щеки, но и все лицо.

– Какая разница? Это ребенок моего брата!

– Успокойся, милый племянничек.

Она вздохнула, потом наклонилась к ребенку и заворковала:

– Ян. Вот, значит, как тебя зовут, мой дорогой малютка Красавец Ян, мой маленький голландский мальчик.

– Почему вы его похитили? Зачем вы причинили такую боль моему брату и его жене?

Кажется, мои вопросы обидели Жужанну.

– Я буду ему лучше родной матери. Моя забота о малютке не сравнится с тем, что он получал от родителей.

В доказательство своих слов Жужанна подняла вуаль и склонилась над малышом, чтобы поцеловать его. Одеяло наполовину скрывало от меня ее лицо, но по характерному движению скул я догадался, каким будет этот "поцелуй". Я вскочил и схватил Яна, намереваясь силой вырвать ребенка из ее рук.

Жужанна оказалась вдвое, если не втрое сильнее меня. Ребенок остался у нее, но одеяло развернулось и упало. Человек, далекий от медицины, сказал бы, что малыш спит. На самом деле Ян находился в критическом состоянии. Его круглое личико было землистого цвета, пухлые ангельские губки приобрели синюшно-серый оттенок. Вокруг закрытых глаз залегли глубокие тени. Дыхание малыша было частым и неглубоким.

Он умирал.

Страшное зрелище заставило меня позабыть про рыцарское отношение к женщине. Собрав все силы, я вновь попытался вырвать у Жужанны ребенка. Разгоряченный гневом и стремлением спасти малыша, я без колебаний ударил ее кулаком по голове.

Думаю, такой удар повалил бы с ног и крепкого мужчину. Мне же удалось лишь сбить ее шляпку, отчего черные кудри Жужанны рассыпались по ее плечам и груди.

Она даже не шелохнулась. Мой удар не причинил ей ни малейшей боли, зато страшно разъярил ее. Жужанна встала. Ребенок повис у нее на руке, словно полотенце или салфетка Она зарычала: дико, по-звериному. Лицо, еще мгновение назад такое прекрасное, превратилось в маску Медузы[13]. Рот оскалился, а золотистые искорки в карих глазах превратились в гневное зарево.

Жужанна ответила молниеносным ударом. Меня отбросило назад, и я, стукнувшись о стенку купе, сполз на пол. У меня перехватило дыхание. Опершись локтями на мягкое сиденье, я хватал ртом воздух. На моих глазах Жужанна вернула себе облик умопомрачительно прекрасной женщины.

Она, ласково улыбаясь полуживому ребенку, осторожно убирала волосы с его бледного лобика.

– Дитя мое, да разве я могу сделать тебе больной? Ни за что. Я тебя только... поцелую, сладко-пресладко, и ты навсегда останешься моим малюткой.

Она подняла ребенка повыше и припала к его шее.

Кое-как справившись с дыханием, я вновь ринулся на Жужанну. И опять ее изящная рука ударила меня с неимоверной силой. Женщина даже не повернулась в мою сторону. Ее второй удар, вновь отбросивший меня на стенку, был еще мощнее первого и сопровождался громким треском. Возможно, что-то надломилось в деревянной перегородке между купе, а может, я слышал треск собственного черепа.

12

Польдеры – участки суши, отвоеванные у моря и защищенные специальными дамбами от затопления морскими водами.

13

Медуза – в греческой мифологии одна из трех горгон – крылатых женщин со змеями вместо волос. Их взгляд обращал все живое в камень.