Дети вампира - Калогридис Джинн - Страница 51

Затем из темноты появился Влад и принялся угрожать маме. Он по-волчьи запрыгнул в коляску. Полы его плаща развевались, и в тот момент он был похож на хищную летящую птицу. Обнаружив, что меня в коляске нет, Влад взвыл от ярости и был готов наброситься на маму. А она – моя храбрая мама – выхватила из отцовской руки револьвер и выстрелила.

Не во Влада, ибо вампира пулей не убьешь. С глазами, полными любви и горя, она выстрелила в моего отца. Аркадий принял этот, как он надеялся, смертельный для него выстрел с величайшей благодарностью.

Я услышал ржание перепуганных лошадей, они рванули с места и помчались, унося мою маму. Умирающий отец выпал из коляски на холодную весеннюю землю. Влад опустился перед ним на колени и заключил в свои зловещие объятия.

Родители верили, что их жертва не напрасна. Скончайся тогда отец от раны, договор потерял бы свою силу. Влад давным-давно был бы уничтожен, и нынешние беды не обрушились бы на нашу семью. А я так и оставался бы в счастливом неведении относительно того, какой ценой куплена моя свобода. Но Колосажатель перечеркнул благородные замыслы моих родителей: раньше, чем Аркадий испустил дух, Влад припал к его шее и выпил кровь.

И если первая смерть Аркадия едва не уничтожила Влада, то вторая принесла этому чудовищу дополнительные годы жизни.

Неужели я допущу, чтобы обе жертвы, принесенные отцом из любви ко мне, оказались напрасными?

"Пусть это закончится на мне. Брам, мальчик мой, я хочу, чтобы это проклятие исчезло вместе со мной".

Аркадий вновь стоял рядом. И вдруг у меня на глазах он начала меняться: стал ниже ростом, более худощавым и седым... пока вместо отца я не увидел этого таинственного старца Арминия.

Он одарил меня улыбкой мудрого простака и сказал:

– Договор, Абрахам, – это обоюдоострый меч. Понимаешь? Обоюдоострый.

– Не понимаю.

– Он наносит удары в обоих направлениях. Влад погубил немало душ своих потомков. Но если ты уничтожишь его, то освободишь их. И душу отца, и души всех остальных своих предков. Ты можешь спасти их.

Я проснулся и с удивлением обнаружил, что лежу не под снегом, а на узком и жестком соломенном тюфяке, укрытый одеялом из грубой домотканой шерсти. Сама комната, в которой я находился, да и ее обстановка явно принадлежала не девятнадцатому веку, а гораздо более ранним временам: закругленные глинобитные стены, сохранившие отпечатки рук их строителей, земляной пол, устланный соломой. Рядом с постелью я увидел грубо сколоченный столик, а на нем – старинную масляную лампу. Возле стены был сложен каменный очаг, в котором ярко полыхал огонь, дававший дополнительный свет и распространявший приятное тепло. За толстыми ставнями окна (как и столик, они не отличались изяществом) продолжала завывать вьюга.

Я сел на постели. Кто-то заботливо снял с меня промокшую и задубевшую одежду, заменив ее кусачей шерстяной нижней рубахой. На раненое плечо, которое я наспех перевязал в замке, была наложена новая повязка, тоже из домотканой материи.

Я вспомнил свое бегство из замка, поездку неведомо куда, коляску, застрявшую в сугробах посреди леса. Странно: на руках и ногах не было ни малейших следов обморожения. Более того, я чувствовал себя вполне здоровым и отдохнувшим, даже раненое плечо перестало саднить. Я спустил ноги, намереваясь встать и осмотреть свое пристанище, и только сейчас заметил, что на полу, справа от меня, лежит волк.

Даже не волк, а волчище, успевший нарядиться в серебристо-белую зимнюю шкуру. Уютно свернувшись калачиком, зверь спал. Сон его сопровождался громким храпом (или мне так показалось). Но стоило мне взглянуть на него, как волк тут же поднял голову и открыл свои бесцветные, ничего выражающие глаза.

Будь сейчас рядом мой плащ, я, несомненно, выхватил бы револьвер. А так зверь, чувствовавший себя в полной безопасности, лениво зевнул, раскрыв пасть и дав мне полюбоваться своими острыми клыками, потом положил крупную голову на передние лапы и стал глядеть на меня с равнодушием скучающего домашнего пса.

Я осторожно убрал ноги обратно под одеяло и замер, не решаясь шевельнуться.

Словно услыхав волчий зевок, в комнату вошел Арминий. На нем было все то же черное одеяние, напоминавшее монашескую рясу. В руках он держал почти новую рубашку. Мне почему-то подумалось, что это рубашка моего отца. Возможно, Аркадий купил ее, но так и не надел, и она более двадцати лет пролежала в комоде. Однако ее покрой и легкая желтизна, появившаяся на ткани, свидетельствовали о том, что ее сшили гораздо раньше. Как и в первую встречу, Арминий удивил меня своей внешностью. Юный глубокий старик, по-иному не скажешь: седовласый, седобородый, но с гладкой розовой кожей новорожденного младенца Его глаза чем-то напоминали глаза белого волка, лежавшего чуть поодаль, – такие же блестящие и точно так же не отражающие истинного возраста. В общем-то, и кожа Арминия была цвета волчьего языка, а седые волосы – цвета зимней шкуры зверя. Странный облик этого человека никак не вязался с его угрюмой черной одеждой.

Арминий улыбнулся: вначале мне, затем волку. Тот осклабился и по-собачьи завилял хвостом.

– Ну что, Архангел, наш гость проснулся?

Нагнувшись, Арминий почесал волка за ухом. Зверь закрыл глаза и от удовольствия засучил задней лапой. Я отважился встать, кося одним глазом на хищника, и взял протянутую рубашку. От изумления (я до сих пор удивлялся, как остался жив и попал к Арминию) мой голос превратился в шепот:

– Как ты меня нашел?

Мне никогда не была свойственна фамильярность в обращении с незнакомыми людьми, особенно если они значительно старше меня. Но Арминия я с первых же минут стал называть на "ты". Он принял это как должное, не выказав и тени недовольства.

Услышав мой вопрос, Арминий, не переставая улыбаться, пожал плечами, словно ответ был не так уж и важен.

– Я умею находить тех, кто нуждается в моей помощи. Пойдем-ка есть. Ты, я вижу, проголодался.

Арминий был прав. По правде говоря, я даже забыл, когда в последний раз ел. Он повел меня на кухню, где топился громадный очаг, над которым висел чугунный котел. Кивком головы мой хозяин указал на грубо отесанную деревянную скамью возле такого же незатейливого стола. Я сел. Арминий достал глиняную миску, наполнил ее почти докраев содержимым из котла и поставил передо мной, добавив ломоть ржаного хлеба. Я ждал, что следом он даст мне ложку, но ложки не было. Пришлось взять миску в обе руки и осторожно через край пить горячее варево.

Еда была по-крестьянски простой, но вкусной. Похлебка представляла собой жидкую ячменную кашу с мелкими кусочками капусты и свеклы. Я съел, одну за другой, две полные миски. Арминий примостился на корточках перед очагом. Пришел волк и улегся рядом с хозяином на теплые камни приступки. Арминий глядел на огонь, рассеянно поглаживая зверя. Удивительно, как здорово они дополняли друг друга и внешне, и, наверное, внутренне. От этой пары исходило странное умиротворение.

Я ел, пока не почувствовал, что похлебка больше не лезет в горло. Тогда я отодвинул миску. Арминий сразу же повернулся ко мне и сказал с добродушной улыбкой:

– Думаю, тебе хочется кое-что мне рассказать.

Мне этого очень хотелось. Еще в первый раз, после недолгой вспышки моего высокомерия, я вдруг понял, что безраздельно доверяю этому человеку. Все в нем и вокруг него располагало к возникновению этого чувства, даже необычная "волчья преданность" Архангела.

Я стал рассказывать ему о своей амстердамской жизни, о том, как счастливо жила моя семья вплоть до недавнего времени. Потом я поведал о появлении у нас Аркадия, о похищении Стефана и маленького Яна, о гибели брата и превращении сына в вампира. Естественно, я не умолчал и о гибели Аркадия. Под конец я признался, что был ошеломлен, узнав о своем истинном наследии. Души, погубленные Владом, ждут моей помощи, а у меня нет ни сил, ни знаний, чтобы им помочь.

В отчаянии я стал умолять Арминия отправиться со мной в замок, чтобы освободить моего несчастного сына и уничтожить Влада. Я интуитивно ощущал: этот старик неопределенного возраста – опытный маг и сильный оккультист. У него должно хватить знаний и сил, чтобы расправиться с Колосажателем.