Вскрытые вены Латинской Америки - Галеано Эдуардо - Страница 40

С копьем или с мачете, по именно обездоленные сражались на заре XIX в. против испанского господства на просторах Америки. Независимость их не вознаградила; не сбылись надежды тех, кто проливал свою кровь. С приходом мирного времени снова началась пора бед и страданий. Хозяева земли и крупные торговцы увеличивали свое богатство, а народные массы все более беднели. В то же время в результате интриг новых хозяев Латинской Америки четыре вице-королевства Испанской империи разбились вдребезги, родилось множество новых стран — осколков бывшего национального целого. Идея «единой нации», выдвинутая тогда латиноамериканскими патрициями, слишком уж была похожа на замысел создать для них шумный порт, в котором постоянно толпятся британские купцы и ростовщики, а вокруг этого оживленного порта — сплошные латифундии и горные разработки. Целый легион паразитов, получавших сообщения о ходе действий во время Войны за независимость, танцуя менуэт в салонах, поднимали бокалы из английского хрусталя, чокаясь за грядущие успехи торговли с Англией. Быстро вошли в моду самые звонкие республиканские лозунги европейской буржуазии, наши страны подряжались обучаться у английских промышленников и французских мыслителей. Но что представляла собой наша «национальная буржуазия», которую составляли помещики, крупные торговцы, коммерсанты и спекулянты, а также политиканы в сюртуках и юристы без гроша в кармане? Латинская Америка вскоре обзавелась своими буржуазными конституциями, изобиловавшими либеральными формулировками, но так и не смогла создать деятельной буржуазии в европейском или североамериканском духе, которая видела бы свою историческую миссию в развитии национального капиталистического хозяйства. Буржуазия нашего континента родилась как всего-навсего орудие международного капитализма, как необходимая шестеренка мирового механизма, обескровливающая колонии и полуколонии. Буржуа-лавочники, ростовщики и торгаши, захватившие политическую власть, не проявляли ни малейшего интереса к усилению местного мануфактурного производства, погибшего в зародыше, как только закон о свободе торговли распахнул двери перед лавиной британских /165/ товаров. А компаньоны этих буржуа, хозяева земли, в свою очередь ничуть не были заинтересованы в решении аграрного вопроса, он волновал их лишь в той мере, в которой соответствовал их собственной выгоде. На протяжении всего ХIХ в. латифундия крепла с помощью грабежей. Аграрная реформа в регионе была всего лишь знаменем, которое подняли слишком рано.

Крах экономический, крах социальный, крах национальный увенчали историю предательств, последовавшую за достижением независимости, и Латинская Америка, разорванная на части новыми границами, была по-прежнему обречена на язвы монокультуры и на зависимое положение. В 1824 г. Симон Боливар обнародовал свой «Декрет Трухильо», желая защитить перуанских индейцев и реорганизовать в Перу систему землевладения. Однако его законодательные акты никак не затронули привилегии перуанской олигархии, остававшиеся неприкосновенными вопреки благим намерениям Освободителя, а эксплуатация индейцев продолжалась как ни в чем не бывало. В Мексике незадолго до этого потерпели поражение Идальго и Морелос, и прошел еще целый век, прежде чем их борьба за права обездоленных и за возвращение узурпированных у них земель принесла хоть какие-то плоды.

На юге континента Хосе Артигас взялся за проведение аграрной революции. Этот народный предводитель, столь гнусно оклеветанный и представленный в ложном свете официальными историками, в 1811—1820 гг. возглавил народные массы на территориях, ныне занимаемых Уругваем и аргентинскими провинциями Санта-Фе, Коррьентес, Энтре-Риос, Мисьонес и Кордоба. Артигас хотел заложить экономические, социальные и политические основы новой нации в границах старого вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Он был самым выдающимся и проницательным из федералистских руководителей, боровшихся против губительного централизма города-порта Буэнос-Айреса. Артигас сражался против испанцев и португальцев, но в конце концов его силы были раздавлены жерновами Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айреса, выступавшими тогда как орудия Британской империи, и в этом им помогала олигархия: следуя привычному рефлексу, она тотчас же предала Артигаса, как только он выдвинул программу социальных преобразований, не отвечавшую ее интересам.

За Артигасом шли патриоты, вооруженные копьями. В большинстве своем это были бедные селяне, вольные /166/

гаучо (своеобразная этническая группа, образовавшаяся в результате браков испанцев с индейскими женщинами; проживала в районе Ла-Платы и занималась главным образом охотой и скотоводством. Гаучо сыграли видную роль в борьбе испанских колоний за независимость. Влились в состав аргентинцев и уругвайцев. Вокруг гаучо, ставших олицетворением свободолюбия, создался романтический ореол, возникла целая литература. — Прим. ред.), индейцы, обретавшие в сражениях утраченное чувство собственного достоинства, и рабы, получавшие свободу при вступлении в армию, воевавшую за независимость. Революция пастухов, которые как будто родились в седлах, объяла необозримые пастбища этого края. Предательство Буэнос-Айреса, оставившего в руках испанских властей и португальских войск в 1811 г. территорию, ныне занимаемую Уругваем, вызвало массовый исход населения на север. Народ воюющий стал народом уходящим: мужчины и женщины, старики и дети бросали все и шли бесконечной вереницей вслед за вождем. На севере, у реки Уругвай, встал лагерем Артигас со всеми лошадьми и повозками, а через какое-то время здесь, на севере, он создал и свое правительство. В 1815 г. Артигас контролировал обширные земли из своего укрепленного лагеря Пурификасьон в Пайсанду. «Что бы, вы думали, я там увидел? — рассказывал один английский путешественник. — Его Превосходительство, сеньор Протектор половины Нового Света сидит на бычьей голове перед огнем, разожженным в ранчо с земляным полом, и ест жареное мясо, запивая спиртным из коровьего рога! А окружает его дюжина офицеров-оборванцев...» [99] Отовсюду к нему галопом скакали воины, помощники, проводники. Заложив руки за спину и расхаживая по комнате, Артигас диктовал революционные декреты своего правительства. Два секретаря — тогда ведь не было копировальной бумаги — записывали его слова. Так рождалась первая аграрная реформа Латинской Америки, осуществлявшаяся в течение года в «Восточной провинции» — нынешнем Уругвае — и обращенная в прах новым португальским вторжением, когда олигархия открыла ворота Монтевидео перед генералом Лекором, встретила этого «освободителя» с распростертыми объятиями и повезла его под балдахином в собор на торжественный молебен... в честь захватчика. Ранее Артигас обнародовал и свод таможенных правил, согласно которому устанавливались высокие пошлины на иностранные импортные товары, конкурировавшие с продукцией мануфактур и ремесленных мастерских внутренних районов, ныне принадлежащих Аргентине, а тогда находившихся под властью Артигаса и где ремесленное производство достигло значительного развития. Одновременно был освобожден от /167/ всякого обложения импорт продукций, необходимой для экономического прогресса, а такие американские товары, как табак и мате из Парагвая, были обложены незначительными пошлинами [100]. Могильщики революции похоронили и этот таможенный устав.

Аграрное законодательство 1815 г., провозглашавшее свободу людей на свободной земле, было «самым передовым и славным документом» [101] среди всех, которые когда-либо знали уругвайцы. Идеи Кампоманеса и Ховельянеса, получившие свое развитие в период реформистского правления Карла III, без сомнения, повлияли на законодательство Артигаса, но появилось оно прежде всего как революционный ответ на национальную потребность в экономическом и социальном возрождении. Были изданы декреты об экспроприации и разделе земель «плохих европейцев и еще худших американцев», эмигрировавших в начале событий и осужденных новой властью. Земли врагов изымались без всякого возмещения, а врагам принадлежало — что очень важно — подавляющее большинство латифундий. Дети не отвечали за родителей: закон давал им столько же земель, сколько и неимущим патриотам. Земля распределялась по принципу: «Тот, кто меньше имел, получит больше». Индейцам принадлежало, согласно концепции Артигаса, «первейшее право». Основной смысл этой аграрной реформы состоял в том, чтобы привязать к земле сельскую бедноту, превратив в крестьянина пастуха-гаучо, привыкшего к бродячей жизни в военное время и к наказуемым занятиям и контрабанде в мирное время. Последующие правительства лаплатских стран огнем и мечом подавляли вольный дух гаучо, силой делая их батраками в крупных поместьях; Артигас же хотел сделать гаучо владельцами земли: «Гордые гаучо начинали входить во вкус честного труда, строили ранчо и коррали, засевали свои первые ноля» [102].