Вскрытые вены Латинской Америки - Галеано Эдуардо - Страница 64

64

Британские войска захватили остров Тринидад в Карибском море, потеряв всего одного человека, по командир экспедиции сэр Ральф Аберкромби был убежден, что новые завоевания в Испанской Америке при помощи оружия будут нелегкими. Немного позже потерпела неудачу высадка англичан в районе реки Ла-Плата. Поражение подтвердило мнение Аберкромби о неэффективности военных экспедиций в эпоху, когда настал черед дипломатов, торговцев и банкиров выполнить свою историческую миссию: новый либеральный порядок в испанских колониях дал Великобритании возможность захватить девять десятых торговли в Испанской Америке[3]. Стремление к независимости охватило все латиноамериканские земли. Начиная с 1810 г. Лондон применял зигзагообразную двойную политику, колебания которой подчинялись необходимости способствовать английской торговле, препятствовать тому, чтобы Латинская Америка попала в руки североамериканцам п французам, а также предупредить возможное заражение якобинством новых стран, рождающихся с обретением свободы.

Когда в Буэнос-Айресе 25 мая 1810 г. была учреждена революционная хунта, британские военные корабли в устье Лa-Платы приветствовали ее орудийным салютом. Командир корабля «Мьютин» от имени Ее Величества произнес пламенную речь, ликование переполняло британские сердца. Буэнос-Айресу понадобилось лишь 3 дня, чтобы /247/ отменить все запреты, осложнявшие внешнюю торговлю, и уже через 12 дней налоги, затрудняющие продажу кож и сала за границу, были сокращены с 50 до 7,5%. А спустя 6 недель утратил силу запрет экспортировать золото и серебро в монетах, так что они могли теперь беспрепятственно течь в Лондон. сентябре 1811 г. правящую хунту сменил триумвират, налоги на экспорт и импорт были сокращены, а в некоторых случаях и отменены. Начиная с 1813 г., когда ассамблея провозгласила себя высшей властью в стране, иностранные коммерсанты были освобождены от необходимости продавать свой товар при посредстве местных торговцев. «Торговля на самом доле стала свободной»[4]. Уже в 1812 г. некоторые британские коммерсанты сообщали в Форин офис: «Мы добились того, что успешно вытесняем немецкие и французские ткани». Они вытесняли также и продукцию аргентинских ткачей, ущемляемых свободным обменом через порт Буэнос-Айрес. Тот же процесс с некоторыми вариациями отмечался и и других регионах Латинской Америки.

Из Йоркшира и Ланкашира, Шевиота и Гела беспрестанно шли сюда хлопчатобумажные и шерстяные ткани, железные, кожаные, деревянные и фарфоровые изделия. Ткацкие станки Манчестера, литейные мастерские Шеффилда, гончарные мастерские Уоркчестера и Стаффордшира наводнили товарами латиноамериканские рынки.

Свободная торговля обогащала порты, жившие экспортом, развязала до последней степени расточительность олигархии, жаждущей вовсю наслаждаться роскошью, которую ей предлагал мир. Эта торговля губила возникающее местное мануфактурное хозяйство и препятствовала расширению внутреннего рынка.

Местная промышленность, слабая и с очень низким техническим уровнем, возникла вопреки запретам монополии в колониальный период, используя некоторый подъем накануне завоевания независимости, поскольку тогда удалось ослабить стесняющие путы Испании и воспользоваться благоприятной конъюнктурой, обусловленной наполеоновскими войнами в Европе и связанными с ними потребностями Старого Света в поставках. В первые годы XIX в. начали оживать мастерские, которые до этого страдали от изданного в 1778 г. распоряжения короля, разрешавшего свободную торговлю между испанскими и американскими портами. Лавина /248/ иностранных товаров подавила колониальные текстильные мануфактуры, производство гончарных и металлических изделий, а ремесленники не успели оправиться от ударов в прошлом — независимость полностью открыла двери для свободной конкуренции со стороны уже развитой европейской промышленности. Будущие колебания в таможенной политике правительств, пришедших к власти после Войны за независимость, несли с собой соответственно то гибель, то возрождение национальных мануфактур, но не давали им возможности устойчиво развиваться в течение значительного отрезка времени.

Размеры промышленного детоубийства

На заре XIX в. Александр Гумбольдт оценил стоимость мануфактурной продукции Мексики в 7–8 млн. песо, большая часть которых приходилась на текстильные мастерские. Специализированные мастерские производили сукна, хлопчатобумажные ткани и полотна; более 200 ткацких станков в Керетаро требовали 1300 рабочих рук, а в Пуэбле ткали хлопок 1200 ткачей[5]. В Перу примитивная продукция колониального периода не превосходила качеством индейские ткани, делавшиеся до прихода Писарро, «по ее экономическая важность, напротив, была весьма велика»[6]. Промышленность основывалась на принудительном труде индейцев, которых заставляли работать в мастерских с рассвета до поздней ночи. Независимость уничтожила достигнутые скудные успехи. В Айякучо, Какаморсе, Тарме мастерские к тому времени были уже довольно большими. Городок Пакайкаса, сегодня не существующий, «имел значительное ткацкое предприятие, на котором работало более 1000 рабочих», — пишет Ромеро в своем труде; исчезла и Паукарколья, снабжавшая «фраседас» — одеялами из шерсти — очень обширный район, «и сейчас там уже нет ни одной фабрики»[7]. В Чили, одной из наиболее отдаленных испанских колоний, обособленность благоприятствовала активной промышленной деятельности, начавшейся с самого первого периода колонизации. Там были прядильные и ткацкие фабрики, кожевенные мастерские; чилийским такелажем оснащались корабли, бороздившие Южные моря (часть Тихого океана, омывающая район Полинезии. —Прим. ред.); в большом количестве производились /249/ Металлические изделия, начиная с перегонных кубов и пушек и кончая драгоценностями, нарядной столовой посудой, часами; строились корабли и экипажи[8]. В Бразилии текстильные и металлургические предприятия, добившиеся после XVIII в. первых скромных успехов, также были подорваны импортом иностранных товаров. Эти виды мануфактурного хозяйства достигли процветания, несмотря на препятствия, обусловленные колониальным пактом с Лиссабоном; но уже с 1807 г. португальская монархия, правящая в Рио-де-Жанейро, была лишь игрушкой в руках Англии, реальную силу имела власть Лондона. «До того как были открыты порты, слабая португальская торговля создавала как бы протекционистский барьер вокруг маленькой местной промышленности, — говорил Кайо Прадо-младший, — бедной ремесленной промышленности, это правда, по вместе с тем способной удовлетворить часть внутреннего потребления. Эта маленькая промышленность не могла выжить в условиях свободной конкуренции с иностранцами, даже если дело касалось совсем незначительных товаров»[9].

Боливия была самым важным текстильным центром в вице-королевстве Ла-Платы. В Кочабамбе, согласно свидетельству управляющего Франсиско де Виедмы, к концу века 80 тыс. человек были заняты на производстве хлопчатобумажных тканей, сукна и скатертей. В Оруро и Ла-Пасе также возникли мастерские, предлагавшие вместе с мастерскими Кочабамбы одеяла, пончо и очень прочную байку местному населению, войскам и пограничным гарнизонам. В Мохосе, Чикитосе и Гуарайосе производились чистейшие льняные и хлопковые ткани, соломенные сомбреро, вигоневая и овечья шерсть, сукно и сигары. «Вся эта промышленность исчезла в конкуренции с аналогичными иностранными товарами», — без особой грусти констатируется в книге, посвященной столетию независимости Боливии[10].

Аргентинское побережье было наиболее отсталым и малонаселенным районом страны, пока достижение независимости не привело к перемещению в Буэнос-Айрес центра /250/ тяжести экономической и политической жизни в ущерб внутренним провинциям. В начале XIX в. лишь около десятой части аргентинского населения жило в Буэнос-Айресе, Санта-Фе и Энтре-Риес[11]. Медленно и на допотопной основе развивалась промышленность в центральных и северных районах, в то время как на побережье, как заметил прокурор Ларраменди в 1795 г., вообще не существовало «ни ремесел, ни производства». В Тукумане и Сантьяго-дель-Эсперо, которые сейчас представляют собой «очаги слаборазвитости», процветали текстильные мастерские, производящие пончо трех видов, в других мастерских делали прекрасные повозки, сигары и сигареты, кожи и подметки. В Катамарке изготовлялись полотна всех типов, чистое сукно, черпая хлопчатобумажная фланель для священников; Кордова производила более 70 тыс. попчо, 20 тыс. шерстяных и 40 тыс. байковых одеял в год, туфли и другие кожаные изделия, подпруги и реи, коврики и сафьян. Самые важные мастерские по изготовлению портупей находились в Коррьеитесо. Сальта славилась изящными креслами. Мендоса производила в год от 2 до 3 млн. литров вина, ничем не уступающего андалусскому, а в Сан-Хуане перегоняли 350 тыс. литров водки в год. Мендоса и Сан-Хуан образовывали «торговый перешеек» между Атлантическим и Тихим океанами в Южной Америке [12].