В открытом море - Капица Петр Иосифович - Страница 29

«Катер без хода, – соображал Клецко. – Значит, серьезная поломка. А может, в бою подбит? Иначе зачем его буксировать, да чуть ли не в шторм? море, видно, подобрали. Торпедные катера вооружены либо тяжелыми пулеметами, либо автоматической пушкой. Не плохо бы поживиться. Но если на торпедном люди?.. Нет, – уверил он себя, – если цела команда, то не один человек должен с буксирным тросом возиться. И в рубке никто не торчит. Рискнуть, что ли? На буксирах народ пустяковый – на абордаж возьмем. Э, была не была, пойду! – решился мичман. – Ход у них не ахти какой. В случае осечки удеру в темноте».

«Дельфин» свернул вправо и, не видя никаких других кораблей поблизости, стал подходить к буксиру с затемненной стороны моря.

– Вызвать наверх Чижеева, – вполголоса приказал Клецко. И, переменившись с Восьмеркиным местами, сам повел катер. Он забыл на время о больной руке.

Когда на верхней палубе появился Сеня с автоматом, Клецко отдал новую команду:

– Чупчуренко по первому сигналу прочесать из пулемета корму буксира и мостик. По второму – перенести огонь на торпедный катер. Восьмеркину и Чижееву приготовить по паре гранат, автоматы и с ходу прыгать на борт буксира. Бить всех без разбору, помня, что нас меньше. Ясно?

– Ясно! – буркнул Восьмеркин, закладывая запал в гранату.

С буксира заметили приближающийся катер. С мостика замигал фонарь, видимо, сообщая, с какой стороны лучше всего подходить для оказания помощи. У гитлеровцев и мысли не могло возникнуть, что на них осмелился напасть вблизи от базы какой-то «рейдовый» катер.

Когда расстояние до буксира сократилось до тридцати метров, Клецко крикнул:

– Огонь!

Чупчуренко одной пулеметной очередью разбил прожектор и принялся, как из брандспойта, поливать горячим свинцом заметавшихся гитлеровцев. Он бил по мостику, по корме, по надстройке, пока не израсходовал всю ленту.

Катер почти впритирку подошел к борту буксира, и Клецко подал второй сигнал. Восьмеркин с Чижеевым без промедления вскочили на палубу и, застрочив из автоматов, разбежались в разные стороны. Сеня поспешил к люку машинного отделения. Там еще горел свет. Он одновременно бросил две гранаты и захлопнул крышку. Двойной взрыв тряхнул закачавшийся буксир, и сразу все стихло.

– Можно швартоваться! – крикнул Восьмеркин.

– Осмотреть помещения! – скомандовал Клецко. – Все пригодное тащить на верхнюю палубу.

Мичман направил «Дельфин» к беспомощно дрейфующему торпедному катеру и, убедившись, что он совершенно безлюден, вернулся к буксиру. Здесь Восьмеркин ему доложил, что на буксире было всего лишь семь человек. Из них в военной форме только два.

Приняв на «Дельфин» полдюжины глубинных бомб, ракеты, дымовые шашки, баллон с кислородом, ящик с продуктами, бинокли и кожаные регланы, Клецко приказал:

– Открыть кингстоны затопления! Только без возни, задерживаться и шуметь нам нельзя.

Море вокруг по-прежнему было пустынно. Притихший на время ветер вдруг вновь взвихрил волны и засвистел, подвывая, в снастях.

Буксир начало кренить и разворачивать. Боясь, что неуправляемый корабль раздавит «Дельфина», мичман велел Косте Чупчуренко освободить швартовы и, дав задний ход, отошел в сторону.

– Почему задержка? – спросил в переговорную трубу Тремихач.

Его обеспокоило странное маневрирование катера и долгое отсутствие Сени. К тому же старик жалел механизмы: частая смена ходов отзывалась на их чуткости.

– Вынужден пиратствовать, – ответил Клецко. – За вашу дочь мстим.

Дольше задерживаться было опасно. Мичман вновь подошел к борту буксира и крикнул:

– Кончай! Сейчас отходим!

– А как же с торпедным? – поинтересовался Восьмеркин, спрыгнув на катер.

– На буксир попробуем взять. На нем одна торпеда уцелела и пушка-скорострелка. Может, приспособимся.

Чижеев последним покидал тонущий буксир. В горячке боя он ушиб в темноте колено и теперь заметно волочил раненую ногу.

– Чижеев, почему хромаете?

– Подбит в икру и коленку, – ответил Сеня. Ему уже не к чему было скрывать ранение.

Боцман взглянул на свои бинты и, разглядев в темноте, что они окрашены кровью, сокрушенно покачал головой.

– Сможешь сидеть за рулем? Я, кажется, тоже навредил себе.

– Смогу, – ответил Чижеев. – Только помогите сойти.

Восьмеркину одному пришлось перебираться на изувеченный осколками и пулями торпедный катер.

– Ишь, как его прошили! – удивлялся он, ощупывая обшивку рубки. – Видно, наши самолеты в море подловили. Крепко давали жизни – все дырки сверху.

– Отсеки не затоплены? – поинтересовался Клецко.

– Не очень. Вода чуть-чуть поблескивает… Дотащим.

– Тогда поторапливайся!

Степан, приняв от Чупчуренко бросательный конец, в три приема вытащил тяжелый буксирный трос, закрепил его и махнул рукой:

– Можно натягивать!

«Дельфин», содрогаясь от напряжения, сначала клюнул носом, зарылся в волны, потом дернулся раза два в стороны, сдвинул изувеченное судно с места и, набирая скорость, легко потянул его за собой.

– Идет… Пошел! – выкрикивал Восьмеркин, следя за натянутым тросом. – Давай на полный!

Чижеев, прибавив ход, взял курс на пещеру. Он ни разу не обернулся, ни разу не взглянул на тонущий фашистский буксир. Его ничто не радовало. Он действовал как во сне.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В ноябре войска Советской Армии, наступавшие между Днепром и Сивашем, неожиданным маневром ворвались на Перекопский перешеек, захватили Турецкий вал и прочно закрыли все сухопутные выходы из Крыма.

Для оккупантов, засевших в Крыму, гул этой стремительной атаки прозвучал как стук захлопнувшейся мышеловки. С полуострова они могли уйти только морем, либо перелететь на самолетах.

Положение оккупационных войск было трудным, а из Берлина требовали во что бы то ни стало удерживать Крым. Далеко выдвинутый в море полуостров прикрывал тылы и фланги фашистских армий, заменял собой десятки совершеннейших авианосцев. С крымских аэродромов близки были все важнейшие порты Черного моря. Правда, настойчивые требования ставки поддерживались не только словами и угрозами, в Крым на кораблях прибывали новые войска, танки, пушки и боезапасы.

Оккупантам надо было прочнее обосновываться на зиму: наращивать укрепления, опоясываться новыми рядами надолб, противотанковых рвов и колючей проволоки. А главное – избавиться от внутренней опасности, грозящей из глубины гор и лесов. Партизаны не только затрудняли передвижение частей и держали в постоянном страхе солдат, но, в случае нового наступления советского флота и армии, могли оказаться грозной силой, способной прервать связь и расчленить отдельные гарнизоны.

Фашистское командование уже посылало целые дивизии для прочесывания лесов. Партизан вытесняли из обжитых мест, разоряли их склады, сжигали лагери, но выловить всех не могли. Они, словно призраки, растворялись в горах, а потом опять заполняли леса и с еще большей дерзостью принимались за старое: по оккупантам стреляли кусты, камни, бугры и расщелины. Фашистов поджидали завалы, мины, волчьи ямы. Каждый день то взлетал на воздух мост, то исчезал патруль, то горели здания полицаев и жандармерии.

Внутри, казалось полностью покоренного, полуострова продолжалась нескончаемая война с населением.

Чтобы обезопасить себя окончательно, требовалось бросить на борьбу с партизанами крупные силы с танками, горными пушками, минометами и авиацией. Нельзя было держать за спиной целую армию мстителей.

Партизаны, ободренные победами Советской Армии, тоже готовились к последним боям: приводили в порядок оружие, строили укрепления, обучались действовать большими отрядами.

Во всем Крыму ощущалась напряженная тишина, какая бывает только перед грозой.

Но вот с разных мест начали поступать вести о подготовке фашистских войск к большой облаве, об окружении лесов, о продвижении в горы мотомеханизированных частей. Силы явно были неравными. Партизаны поспешно начали зарывать в землю, замуровывать в пещеры запасы продовольствия и готовить новые лагери в глубине гор, в расщелинах неприступных круч.