Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров) - Капков Сергей - Страница 78

Не знаю, для кого как, а для себя я открыл доселе неизвестного актера — Владимира Федорова. Уже потом я увидел его в более ранних работах: «Руслан и Людмила», «12 стульев», «Дикая охота короля Стаха», «Любовные затеи сэра Джона Фальстафа», «После дождичка в четверг». Узнал, что играет он в театре «У Никитских ворот», а до этого работал в НИИ, был ученым-физиком. Квартира у Федорова — нечто особенное. Его комната представляет собой настоящую лабораторию радио— и телеаппаратуры: тысячи проводов, инструментов, неведомых обычному человеку железяк и приборов.

— Эта комната всегда вызывала нездоровую реакцию у известных органов. Их не покидала надежда найти здесь что-нибудь компрометирующее меня, — поясняет Федоров.

— Кем вы сами себя считаете, Володя? И кино, и театр, и наука, и аппаратура. На полках — ваши скульптуры и абстрактные конструкции из металла. Кто вы?

— Я художник. В широком смысле слова. И, как ты понял, имею отношение к абстрактному искусству. Но все эти мои работы сделаны очень давно, когда даже говорить об этом было опасно. В свое время в секретном НИИ, где я работал, замдиректора по режиму кричал с трибуны: «Сейчас, как никогда, а нам, как никому, надо повышать бдительность! Достаточно сказать, что среди нас есть научный сотрудник — абстракционист!» С тех пор я был этим заклеймен.

— Но в такой солидной организации вас все-таки терпели.

— Недолго. И поводов для расставания со мной было предостаточно. Так как я обладаю таким очевидным своеобразием, совершенно естественно в свое время у меня возник комплекс неполноценности. Он есть у каждого человека, но у меня в период ранней юности он был довольно высоким. Я был совершенно невостребован как юноша, из-за чего появилась потребность найти какие-то компенсаторные механизмы, с помощью которых я мог бы себя должным образом «достроить и раскрасить». Я стал создавать так называемые «птихи». Есть триптихи, а я генерировал одноптихи, дваптихи и многоптихи. Это миниспектакли, маленькие произведения искусства, где я являюсь автором, исполнителем и зрителем.

— Так вы создавали их только для себя ?

— Нет, почему же. Вот, например, была такая ситуация. В свое время все так любили Леонида Ильича, что даже не знали, как уж эту любовь выразить. И как-то предложили развернуть кампанию по «одобрению встреч Леонида Ильича с руководителями братских стран». Дело в том, что он принимал их, находясь на отдыхе в Крыму. И вот была выработана элементарная технология, когда все кругом собирались на открытых партийно-комсомольских собраниях и принимали резолюцию о единогласном одобрении встреч.

Собрались и мы. Приехали представители из райкома и горкома, из режимных структур, главка и т.д. Зачитывается текст, начинается голосование. «Кто за?» Лес рук. «Кто против?» Моя рука. Одна рука, тем более моя, всегда заметна. «Владимир Анатольевич, вы против?» Может, человек замешкался... Я говорю: «Да». Все. Это самое типографское «единогласно» уже ставить нельзя. В зале — тишина. «Ага. С мозгами у него не все в порядке». Но механизм на режимных предприятиях с колючей проволокой по периметру в таких случаях срабатывает простой. В мою сторону уже стали направляться... Все-таки слово мне предоставили, а я уже в ту пору снимался. Но так как я был не профессиональным актером, мне нужны были подобные испытания на публике. И я начал: «Я считаю... — Через длинные паузы. — Что мы не должны... мы не можем... мы не имеем права... не одобрить эту резолюцию. Я считаю, что мы просто обязаны не только одобрить, но и... сердечно... от всей души поблагодарить... лично Леонида Ильича за то, что тот, находясь в законном отпуске, гарантированном Конституцией, не жалея ни сил, ни здоровья...» и т.д. и т.п.

И любое собрание я старался превратить вот в такой «хэппининг».

— То есть, можно сказать, что ваш приход в кино был закономерным?

— Нет, случайным. Я был женат три раза, и первая жена была из театральной среды. Причем это была очень красивая девушка, в то время, как я был совершенно серым человеком как личность. Более того, юность у меня была непростой, необеспеченной. Я рано остался без родителей с двумя младшими братьями на руках. Все они, как и родители, были физически нормальными людьми, а я неожиданно родился вот таким человеком-таксой, при нормальном туловище — короткие руки и ноги. На самом деле такие характерности встречаются часто, только выражены они в разной степени. У моего деда были короткие ноги при длинном туловище, а мне передалась эта особенность в большей степени выраженности. И когда я завоевал красивую, лишенную каких бы то ни было физических недостатков, много моложе себя девушку, среда, в которой мы находились, была этим возмущена. Оценка личности в ту пору была невысока, важна была внешность, положение. Неслучайны были такие разговоры: «Таня вышла замуж!» — «Ну и как?» — «Ой, муж такой хороший, такой большой!» То есть достаточно было быть большим, чтобы брак был удачным. А большой дурак или большой умница — неважно.

Так вот, появился вдруг начинающий актер, тогда еще студент, Толя Шаляпин. И увел у меня жену. При этом обосновал свой поступок в ее присутствии так: «Я не говорю о том, что вы ее биологически не достойны. Но я хочу спросить: что вы можете ей дать с вашей ядерной физикой и логарифмической линейкой?» И я понял, что он прав. Я, человек, выросший на любви к точным наукам, к технике, физике, математике, не смогу стать ни актером, ни человеком, хоть как-то соприкасающимся с этой профессией. Я был совершенно сражен и даже близок к самоубийству. Слава Богу, во мне было слишком много всего, что помогло встать на ноги: довольно неплохо складывалась научная карьера, увлекался джазовой музыкой, абстрактным искусством, а вскоре меня находит ассистент режиссера Птушко с приглашением на роль Черномора в сказку «Руслан и Людмила». Как мне сказали, до меня пробовался Ролан Быков, но взяли меня чисто из-за фактуры. А после пошло-поехало. Не успевал отсняться в одном фильме — приглашали в другой.

— Легко ли вы осваивали новую для себя профессию?

— Поначалу, конечно, очень боялся камеры. И вообще был словно в состоянии контузии. Но постепенно освоился и даже стал интересоваться, как и что происходит за кадром. Мне очень повезло, что в первом фильме около меня оказался такой мастер, как Александр Птушко, авторитет которого был непререкаем. Он был действительно диктатором на площадке и не принимал никаких импровизаций не только со стороны такого вот совершенно неожиданно возникшего актера, как Федоров, но и таких мэтров, как Невинный, Носик, Мартинсон. На съемках «Руслана и Людмилы» я познакомился с актрисой Марией Ростиславовной Капнист, исполнявшей роль ведьмы Наины. Эта удивительная женщина 20 лет отсидела в лагере за якобы покушение на Кирова. Причем большую часть этого срока она провела в шахтах. Это был добрейший человек, нежный и наивный как ребенок. Она всегда присылала мне открытки и очень беспокоилась, как складывалась моя личная жизнь. На ее глазах у меня родился первый ребенок. Она очень любила мою вторую жену, с которой я прожил долгие годы и недавно ее похоронил. Мария Ростиславовна познакомила меня с сидевшей вместе с ней Анной Тимиревой — женой Колчака, которая оказалась дочерью директора Московской государственной консерватории Василия Сафонова. Когда я узнал их истории, у меня потекли слезы — какие же ничтожества эти швондеры, не обладающие никаким правом даже приблизиться к таким людям. А они распоряжались их судьбами.

— Вас тоже несколько лет не оставляли в покое?

— Да. Мое нестандартное поведение в институте заставило их навалиться на меня. Им казалось, что самостоятельно я не могу ни до чего додуматься, что я являюсь человеком в цепи, связанной с разработкой методов дискредитации. А так как я человек, связанный с техникой, моя комната приводила их в шок. Советский человек не может иметь такую домашнюю лабораторию и такую библиотеку, к тому же на английском языке. И записи научные я вел тоже на английском языке. Так что КГБ поработало тут четыре раза. После первого обыска меня лишили допуска и уволили с работы, поэтому устроиться по специальности как ученый-физик мне не удалось. Шататься по организациям, пока не найдется место истопника или сторожа, было перспективой малоприятной. Пока я раздумывал, местная милиция начала преследовать меня как тунеядца. Я попытался оформить инвалидность, на что мне сказали: «Как же вы окончили такой престижный институт, как МИФИ, 20 лет отработали в режимном атомном институте с большой вредностью, занимались ядерными проблемами, если вы инвалид детства? Значит вы инвалидность получили на производстве. А признаки, по которым вы хотите ее получить — не есть инвалидность производства». Так что мне пришлось перейти на полулегальное положение между КГБ, участковым и возможностью зарабатывать. А так как я большой умелец, умею все и не побоюсь этого сказать, то смог обеспечить себя и свою семью.