Путь сквозь лес - Декстер Колин - Страница 35

Глава тридцать восьмая

Люди становятся сильнее, осознав, что рука помощи, в которой они так нуждаются, есть продолжение их собственного правого плеча.

(речь, июль 1953 года)

На протяжении сорока километров на юг от аэропорта Орландо к Стокгольму Льюис наслаждался довольно необычными для него чужеземными пейзажами. Через некоторое время большие сосновые и еловые леса сменились рощицами и полями, затем появились фермы и амбары красного кирпича, но изредка попадались и желтые – деревянные. После них пошли большие дома с крутоскатными крышами, фабрики и новенькие дома в пригородах Стокгольма – все блистало исключительной чистотой. В самом городе, окруженные деревьями, как в лесу, стояли кварталы трех– и четырехэтажных зданий. Наконец он прибыл на центральный вокзал.

Льюис никогда не изучал всерьез иностранных языков в школе, и его пребывание за границей к настоящему моменту ограничивалось только тремя неделями в Австралии, двумя – в Италии и половиной дня в супермаркете Кале. Тот факт, что он без труда смог воспользоваться такси целиком следует отнести на счет великолепного знания английского языка водителем, который вскоре доставил Льюиса в пригород Бромма – конкретно в квартал восьмиэтажных белых домов в Бергсвагене.

Стокгольмская полиция предложила ему одного из своих сотрудников в помощь, но Льюис не воспользовался этим, когда занимался организацией визита. Ему редко выпадала возможность составить самостоятельное суждение в расследовании, а здесь выпал шанс.

Холл дома был отделан розовым гранитом. Имелся и список жильцов:

АНДРЕАСОН 8А

ЭНГСТРОМ 8Б

ФАСТЕН 7А

ОЛССОН 7Б

КРАФТ 6А

ЭРИКССОН 6Б

Шестой этаж!

При виде знакомой фамилии Льюис почувствовал легкое возбуждение, как будто... как будто ему предстояло сделать крупное открытие.

Дверь с табличкой "ЭРИКССОН" открыла женщина средних лет, среднего роста, полная, круглые черные глаза, каштановые волосы.

– Миссис Эрикссон?

– Ирма Эрикссон, – поправила она, пожала ему руку и пригласила войти.

У одной стены маленькой прихожей стоял шкаф, на другой висел коврик-самовяз и большое зеркало. Через открытую дверь справа Льюис мельком увидел прекрасно отделанную кухню, свежую и сверкающую, с медным чайником и старинными тарелками на стенах.

– Сюда, мистер Льюис – Она, улыбнувшись, показала налево и прошла вперед.

На английском она говорила очень хорошо, быстро и употребляя довольно трудные идиомы, хотя намек на иностранный акцент оставался, становясь особенно заметным в коротких гласных (ми-и-истер Льюис).

Вся квартира была безупречно чиста, паркетный пол так сверкал, что Льюис решил было спросить, не снять ли ему обувь, тем более что хозяйка, предложившая ему сесть на низкий диванчик в коричневую полоску, была в одних чулках.

Позднее, когда он пытался описать меблировку комнаты Морсу, он понял, что наибольшее впечатление на него произвела насыщенность гостиной всевозможными предметами: два кофейных столика из тяжелого темного дерева, громадное количество комнатных растений в горшках и горшочках, группы семейных портретов и фотографии, рассеянные по всем стенам, десятки подсвечников, громадный телевизор, масса подушек, вазы с цветами, несколько статуэток лошадей, два распятия и серия гравюр Карла Ларссона (как Льюис узнал впоследствии) над камином из красного кирпича. Но, несмотря на все эти вещи, комната казалась светлой и просторной, тонкие занавески были полностью раздвинуты на окне, выходящем на юг.

Разговор оказался непринужденным и интересным (для Льюиса). Он узнал кое-что о типичных домах шведского среднего класса, узнал, как и почему Эрикссоны перебрались из Упсалы в Бергсваген почти через год после того... после того, как Карин, ну, когда все это случилось. Пока Льюис кратко излагал ей заявление, которое она сделала год назад, Ирма Эрикссон внимательно за ним наблюдала (он это заметил), согласно кивая в отдельных местах, в других же – печально опуская взгляд на восточный коврик у себя под ногами. Да, все так и было. Нет, ничего добавить не могу. С того дня до этого никаких новостей о ее дочери не было. Сначала, призналась она, теплилась надежда, и она надеялась, и не могла заставить себя поверить, что Карин мертва. Но постепенно обстоятельства заставили ее прийти к такому выводу. Пожалуй, так даже лучше – принять неизбежную реальность: Карин убита. Она благодарна – а как же иначе? – за недавние усилия английской полиции, вновь открывшей дело – снова! – и, конечно, она следила за ним по вырезкам из английских газет, которые регулярно присылает ей приятельница из Англии.

– Можно, я приготовлю вам кофе? И чу-у-уточку шведского шнапса, ладно?

Когда она вышла на кухню, Льюис поверить не мог, что это он, сам, сказал "да" на первое предложение и "да" на второе. Сколько раз за свою полицейскую карьеру он молился, чтобы Морс оказался рядом и помог ему, но только не сейчас. Он встал и медленно обошел комнату, внимательно разглядывая фотографии, особенно долго задержался перед снимком трех молодых леди в шведских национальных костюмах, стоящих рука об руку. Он даже снял ее со стены, чтобы получше разглядеть.

– А, я вижу, вы уже нашли моих трех красавиц дочерей.

Она передвигалась бесшумно и незаметно оказалась рядом с ним, все еще в одних чулках, на пять-шесть дюймов ниже шестифутового сержанта. Он почувствовал сладкий запах летней свежести, исходивший от нее, и непривычный для него тик в жилочке правого виска.

– Катарина, Карин, Кристина, – она показывала на каждую по очереди. – Каждая выглядит лучше, чем их мамочка, разве нет?

Льюис не стал комментировать ее слова. Он по-прежнему держал в руке фотографию в рамке. Все трое были удивительно похожи друг на друга: каждая с длинными золотыми волосами, лица, четко очерченные, с высокими выступающими скулами.

– Вы говорите, это Карин – в центре? – Льюис снова стал всматриваться в лицо на фотографии, на ту дочь, которая казалась чуть серьезнее своих сестер.

Мать кивнула. Затем неожиданно взяла фотографию из рук Льюиса и повесила на место – без каких-либо объяснений своего довольно резкого жеста.

– Чем могу я еще помочь вам? – Она села, скрестив ноги, в кресло напротив, опрокинула в рот шнапс из маленького квадратного стаканчика и только затем прихлебнула горячий крепкий кофе.

И Льюис начал задавать ей вопросы, много вопросов. Вскоре перед ним возник очень четкий портрет дочери, о которой столь нежно говорила ее мать.

Карин выросла довольно умной девушкой, хотя подчас и несколько ленивой. В восемнадцать лет она окончила среднюю школу в Упсале с неплохими перспективами на будущее: привлекательная, очень хорошие успехи в плавании и в теннисе, несколько почетных знаков и дипломов от различных школьных обществ и групп дополнительной подготовки – наблюдение за птицами, ориентирование на местности, скалолазание, дзюдо, вышивание и любительское музицирование. Сразу после того как она окончила школу, муж Ирмы, Стеффан Эрикссон, встретил во время деловой поездки в Норвегию сексапильную брюнетку и был таков. Она выпрямилась в кресле и мягко улыбнулась Льюису:

– Еще шнапса?

– Почему бы и нет? – согласился Льюис.

Катарина (продолжила рассказ Ирма Эрикссон), самая старшая из дочерей (почему не просто "старшая" теперь?), замужем и работает в Европейской комиссии в Страсбурге переводчицей, самая младшая (просто младшая) дочь Кристина – ей всего восемнадцать – последний год учится в школе, изучает социальные науки. Она живет дома, здесь в квартире, и если Льюис хочет с ней встретиться?.. Мистер Льюис остановился в Стокгольме?

Снова в правом виске появился противный тик, и Льюис перевел разговор на Карин.

Какова была Карин как личность? Мать предполагала, что ее можно было бы назвать "независимой" – да, прежде всего независимой. Лето, за год до поездки в Англию, она провела в кибуце около Тель-Авива. Еще годом раньше присоединилась к группе энтузиастов – защитников окружающей среды, работающих в Арктике. Но она никогда не была (здесь Ирма Эрикссон впервые не смогла легко справиться с английским) "легкой" девушкой. Нет! Это не то слово! Она никогда не была девушкой, которая легко согласится лечь в постель, вы понимаете?..