Потерянный разум - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 50

Ясно, что нынешний кризис в России порожден противоречиями, не находящими конструктивного разрешения. Но политики категорически отказываются от выявления и обнародования главных противоречий. Они предпочитают видеть кризис не как результат столкновения социальных интересов, а как следствие действий каких-то стихийных сил, некомпетентности, ошибок или даже недобросовестности отдельных личностей в правящей верхушке. При этом исчезает сама задача согласования интересов, поиска компромисса или подавления каких-то участников конфликта — “политический класс” устраняется от явного выполнения своей основной функции, она переходит в разряд теневой деятельности. Для прикрытия создается внесоциальный метафорический образ “общего врага” — бедности, разрухи и т.п.

Вот, например, какую концепцию отстаивает начиная с 2000 г. председатель Аграрной партии России М.И. Лапшин: “Рецидивы баррикадного сознания всем нам нужно скорее преодолевать. У нас сегодня один общий противник: разруха и развал, и именно с ним крестьянству и власти нужно сообща, засучив рукава, вместе бороться”.

Противник — разруха! Как будто это не социальное явление, а какое-нибудь стихийное бедствие. Можно, конечно, не поминать классовой борьбы, но нельзя же политику не видеть, что разруха создана действиями конкретных сил, она им нужна, позволила кое-кому составить огромные состояния и поэтому вовсе не является “общим” противником. Отказ от рационального подхода к анализу социальных явлений приводит к странной сентиментальности.

Вот что мы слышим на Пленуме ЦК Аграрной партии России от ее председателя: “Мы — партия, берущая свое начало в глухой деревеньке, в рубленой сельской избе, на плодородной крестьянской ниве… Наши традиционные, вековые, консервативные по своей природе крестьянские идеалы и принципы не совпадут с задачами пролетарской партии”.

И эта слащавая байка — в условиях разрухи. Какая там глухая деревенька, рубленая изба, плодородная нива! Кто не знает, что “начало АПР” — в Тимирязевской академии, совхозе “Гигант” и сельскохозяйственном отделе обкома КПСС? Но это лирика, а главное — тезис о том, что крестьянам якобы не по пути с “пролетариатом”, вековые идеалы, мол, разные. Что за вековые идеалы и принципы, какого они века? Куда занесло разумного человека, окончившего нормальный советский вуз?

Уход от материализма, хотя бы он и был вульгарным, на уровне здравого смысла, сразу сдвигает сознание во власть приятных иллюзий. То, что произошло с лидерами АПР, очень показательно. В их программных заявлениях возник странный провал в представлениях о том, что происходит в России, они просто витают в облаках. Вот теперь их программа: “Главная задача — добиться создания достойных условий функционирования агропромышленного комплекса в условиях складывающейся рыночной экономики, обеспечить защиту внутреннего рынка от продовольственной экспансии, гарантировать бюджетную поддержку крестьян на всех уровнях власти, законодательно ввести паритетные отношения между городом и селом. Рынок по Чубайсу и Гайдару за десять лет принес колоссальные беды и разрушения в российское село”.

Начнем с конца: докладчик ругает “рынок по Чубайсу” и уповает на “складывающуюся рыночную экономику”, то есть на “рынок по Грефу”, которого либеральная пресса назвала “Чубайс в квадрате”. Рынок по Чубайсу был щадящим для села, он содержал в себе еще очень много “достижений социализма”, которые пришел отменить Греф. Известно, сколько наше село платило за электричество и газ до 2002 г. — ровно десятую долю их реальной рыночной цены. Кто же оплачивал разницу? Государство — за счет всего общества. Это, кстати, называется “уравниловка”, которой, по мнению М.И.Лапшина, не желают селяне.

А что такое “бюджетная поддержка крестьян на всех уровнях власти”? Это — тоже пережиток советской “уравниловки”, которую М.И.Лапшин призывает искоренить. И как можно в условиях рынка требовать, чтобы государство административными средствами (законодательно!) ввело паритетные отношения между городом и селом? Как себе это представляет председатель АПР, если вся торговля и почти вся промышленность теперь находятся в частных руках? Он и сам понимает, что предлагать это от “рынка” глупо. Поэтому он уповает на “полномочия Президента, правительства и другие способы”. Иными словами, просит в отношении сельского хозяйства отменить рынок и ввести командно-административную систему.

Все эти требования вполне уместны в устах оппозиции. Но оппозиция указывает на источник средств для поддержки села, хотя бы возвращение в казну доходов от природных ресурсов России (нефти, газа и т.д.). Это М.И.Лапшин называет “рецидивом баррикадного сознания”, он стоит за тот строй, при котором капиталы из России неизбежно утекают за рубеж. Именно неизбежно, а не из-за аморальности олигархов. И все его рассуждения поэтому иррациональны, некогерентны — в них имеется внутреннее противоречие119.

Таким же врагом-призраком, как разруха у М.И.Лапшина, выглядит в программе В.В.Путина бедность, с которой надо вести общенародную борьбу. Эта доктрина стала выражением того расщепления сознания, каким отмечено мышление политической элиты. Ведь бедность половины населения в нынешней РФ — это не наследие прошлого. Она есть следствие обеднения и буквально “создана” в ходе реформы. Известны социальные механизмы, посредством которых она создавалась и политические решения, которые запустили эти механизмы. В этом суть экономической реформы, и если эта суть не меняется, то она непрерывно воспроизводит бедность. Поэтому “борьба с бедностью” несовместима с “неизменностью курса реформ”.

Очевидно, что создать огромные состояния и целый слой богатых людей в условиях глубокого спада производства можно только посредством изъятия у большинства населения значительной доли получаемых им в прошлом благ, что и стало причиной обеднения. Это и служит объективным основанием социального конфликта — независимо от степени его осознания участниками. Следовательно, борьба с бедностью предполагает неизбежное изъятие значительной части богатства у разбогатевшего меньшинства. Есть ли признаки готовности политической верхушки хотя бы к диалогу по этой проблеме? Нет, до сих пор никаких признаков не возникло.

Механистический идеализм, вытеснивший реалистичное рациональное мышление, представляет собой общую проблему. Сейчас, когда лево-патриотическая оппозиция практически исключена из публичной политики, этот изъян в ее доктринах в глаза не бросается, однако он далеко еще не преодолен. А в то время, когда оппозиция имела достаточно мест в Госдуме для активных законотворческих инициатив, этот идеализм был виден.

Расскажу о попытке разработки и принятия очень нужного закона “О высшем совете по нравственности на телевидении и радиовещании”. Закон этот был в 1999 г. принят и Госдумой, и Советом Федерации, но на него наложил вето Ельцин. Он сделал правильно — чтобы не усложнять ситуацию и не привлекать внимания к самой проблеме, которой касался закон. Сам-то он был для режима Ельцина не страшен. Вот об этом речь — ведь закон был выработан в лоне оппозиции.

Любой закон имеет целью ввести в рамки права какое-то общественное противоречие — так, чтобы оно не стало разрушительным для общества в целом или для какой-то его части. Инициатор принятия закона в парламенте стремится силой закона или подавить одну сторону в общественном конфликте (таковы обычно инициативы власти) — или найти компромисс, оговорив права каждой стороны.

Если же в законе главное общественное противоречие, регулировать которое он призван, замаскировано или не названо, то и механизм его действия приходится скрывать. Законодатель апеллирует к некоему “абсолютному” представлению о добре и справедливости. В таком законе всегда заинтересована именно власть, обладающая реальной силой, но никак не оппозиция. Такие законы или не действуют, или закрепляют “неявное” подавление одной стороны с устранением всякой возможности рационального диалога и рациональной борьбы сторон120.