Похищение королевы - Карасик Аркадий - Страница 30

— И что же вы усмотрели в моем паспорте и удостоверении писателя? — ехидно спросил я. — Что именно вас смущает?

— Прописка. Как мы успели проверить, живете вы в Дремово, женаты на жительнице Москвы, а прописаны в Ногинске. Согласитесь, это вызывает обоснованные подозрения… Оба коммерсанта показали, что вы ехали в «форде» вместе с бандитами… У одного из них обнаружен пистолет, которым он, к счастью, не успел воспользоваться. У вас тоже был «макаров».

— Мои «пальчики» на его рукояти тоже обнаружены?

Следователь смутился. Вытряхнул из пачки новую сигарету, щелчком перебросил ее в мою сторону — закуривайте, дескать, разговор — полуофициальный, не фиксируется протоколом.

Я охотно воспользовался его любезностью, одну сигарету зажег, вторую — за ухо. Пригодится в камере, куда меня, судя по всему, вот-вот отправят. Мы закурили. Дымки над нашими головами по-дружески обнялись.

— Не стану скрывать — не найдены. Но это легко об"яснимо: обезоруживая вас, коммерсанты невольно стерли следы ваших пальцев, заменив их своими.

Вот тебе, горе-сыщик, готовый сюжет следующего произведения. Некто попадает в сходную ситуацию и оказывается в следственном изоляторе. Все его доказательства невиновности разбиваются о железобетонные надолбы бездоказательных обвинений сотрудников правоохранительных органов, все заявления и просьбы остаются безответными.

Суд не торопится. То нет средств на зарплату судьям и техническому персоналу, то скопилось огромное количество дел — очередь неправедно задержанного наступит лет через пять, не раньше.

Я размышлял не о своей судьбе — о мучениях моего будущего героя. И это успокаивало — гораздо безопасней размышлять о другом человеке, если он даже выдуман тобой, нежели о себе.

— Мой вам совет: добровольно признаться в двойном убийстве7 Суд учтет ваше раскаяние и соответственно смягчит наказание… Посидите, подумайте, а я пока заполню протокол допроса.

Говорят, что благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Перефразируя это выражение, доброжелательными советами следователя для меня вымощена дорога… в тюрьму и на зону.

Ну, нет, дорогой доброжелатель, так легко я не сдамся!

Следователь окончил писанину, витиевато расписался и вежливо подвинул бумаги ко мне. Даже ручку подал, место показал, где мне нужно поставить свой автограф.

Внимательно прочитав протокол допроса, я ужаснулся. Я признавал, что вхожу в преступную группировку некоего «Доцента», занимаюсь перевозкой и сбытом наркотиков, учавствовал в ограблениях… И так далее, и тому подобное.

В качестве глупейшего подтвержденияния следователь вписал в протокол мое, якобы, признание: противоправные действия мною совершены с целью проверить на практике сюжеты своих произведений.

Я, не подписывая, отодвинул грязную мазню.

— Можно один вопрос? — следователь, откинувшись на спинку стула, покровительственно кивнул: пожалуйста, хоть десять, на все отвечу, лишь бы ты подписал протокол. — Зачем вам это нужно? Что лично вам даст ожидающий меня суровый приговор?

— О чем вы говорите, Павел Игнатьевич? Наше дело — зафиксировать истину и только. Остальное — в руках прокурора и судьи…

— И вы называете это истиной? — брезгливо показывая на отложенный протокол, произнес я. — Сами знаете — грязная ложь, выдумка…

Благожелательность сползла с лица следователя, он побледнел от гнева.

— Ты, бумагомаратель, мать твою… не подпишешь — все равно заставлю, на коленях приползешь в этот кабинет, собственным дерьмом морду измажешь, мочой умоешься. Думай до вечера, после мы тобой займемся по настоящему… Пожалеешь, что на свет народился, сявка подзаборная!

И я, в сопровождении молоденького сержанта, отправился в камеру «думать». Вообще-то, выбор невелик: подписать — самого себя приговорить к многолетнему пребыванию на зоне, не подписать — зверские избиения и пытки, по сравнению с которыми померкнет старинная инквизиция.

И все же подписывать я не собирался.

— За что он вас так? — прошептал сержант, пугливо оглядываясь. — Ведь сразу видно — вы невиновны, убили те, кто сидят сейчас с вами в одной камере… До чего же противно… Ребята сказали — детективы пишете?

— Пишу…

Мы остановились в коридоре и разговаривали, будто недавно познакомившиеся, но уже ощутившие симпатию друг к другу, люди. Единственная разница: я стою лицом к стене, заложив руки за спину, конвоир — за мной.

— Здорово! Люблю детективы… Только зря вы плохо пишете о всех милиционерах — у нас тоже есть хорошие люди, а есть — продажные шкуры. Их не так уж много.

Везет мне на критиков! То Геннадий Викторович, будто через лупу, разглядывает каждое предложение, придирается к каждому слову, то теперь сержант усердствует.

А вдруг…

Сумасшедшая надежда за несколько секунд превратилась из малозаметного прыщика в здоровенную опухоль. Дай Бог, доброкачественную.

— Послушай, сержант, помоги мне, а? Только ты один можешь это сделать.

Наверно, конвоир подумал, что я прошу помочь мне сбежать.

— Не могу я… Самого засудят… Никак не могу…

— Я не прошу вывести меня на улицу и отпустить… Позвони в дремовский угрозыск, найди Федора Гулькина — не знаю в каком он звании, и попроси от моего имени срочно приехать сюда… Сделаешь?

Парень успокоился.

— Позвонить — обещаю. Обязательно сделаю. Можете считать — часа через три ваш Гулькин будет у нас… Ежели он еще и при власти — вечером станете с жинкой чаи распивать.

Сокамерники при моем появлении поднялись с табуретов, испытующе оглядели грустную физиономию «наркодельца» и «убийцы».

— Подписал, падла?

Я отрицательно покачал головой. После всего происшедшего сил для об"яснений с бандитами не было. Безразлично опустился на свободный табурет и принялся разглядывать свои грязные руки. Будто удивлялся, что они еще на месте — не отрублены и не покарежены.

— Учти, дерьмо писучее, не подпишешь до вечера — удавим… Скрутим простынь, набросим на шейку и затянем. Нам все одно — два мертвяка или три. Лет десять на ушах — окрестят… Думай, кореш, хорошо думай…

Похоже, песенка моя спета. После того, как категорически откажусь подписывать идиотский протокол, а я сделаю это при всех обстоятельствах, со мной «поработают» опытные пытошники следователя. Отволокут избитого до потери сознания узника в камеру, где уже будет приготовлена петля из скрученной простыни.

Получается, следователь — в одной упряжке с бандитами?

При внешней абсурдности подобного предположения — единственная разгадка странного, если не сказать преступного, поведения милицейского сотрудника.

Сокамерники смотрели на меня, как стервятники на издыхающего зверя. С издевательскими ухмылочками и матерными определениями. Интересно, сколько «честные коммерсанты» пообещали отвалить следователю за мою голову и свое освобождение?

Прав сержант, до чего же прав! Действительно, в милиции служат разные люди: и честные, добросовестно выполняющие свой долг, и взяточники, и садисты. Все как в обществе, покой которого они охраняют. По мне криминальный босс, знаток литературы, на голову выше этих «охранителей».

Сейчас вся моя надежда сосредоточилась на конвоире. С"умеет он дозвониться до Дремова, отыщет Федора, убедит того в крайней необходимости немедленного вмешательства — я спасен. Не сможет или не захочет — пропал…

Вечером улыбающийся сержант повел меня на допрос. По дороге успел шепнуть: прибыл ваш друг, сидит у следователя…

Господи, какой же молодец этот молоденький парнишка в тщательно отутюженной форме! Непременно подарю любителю детективного жанра библиотечку своих книжек — пусть читает и вспоминает, как он меня выручил. Не просто выручил — спас от верной гибели!

В кабинете, победно выпятив животик, прочно оседлал стул Гулькин. Следователь, не глядя на посетителя и на меня, что-то торопливо писал,

— Добрый день, Павел Игнатьевич! — трубно провозгласил Федор, заключая меня в мощные об"ятия. — Сейчас покончим с формальностями и поедем домой… Так я говорю? — повернулся он к следователю. Тот, не поднимая головы, покорно кивнул. — Чаем не угостишь? Желательно с булочками или с бутербродами. А то писатель, небось, оголодал.