Похищение королевы - Карасик Аркадий - Страница 49

Туго подпоясав халат и обдав меня, негодующим взглядом, коротышка выбралась в коридор и укрылась в своей комнате. На прощание в очередной раз хлопнула дверью. Неоднократно потревоженная штукатурка осыпала порог белосерым «снегом». Будто это я подговорил соседку заявиться в самый ответственный момент.

Наверняка неудовлетворенную бабу сейчас прихватит нервный припадок, сопровождаемый потоками слез и злыми выкриками.

Ну, и пусть, со злостью подумал я, настойчивые попытки завладеть моей невинностью изрядно приелись. Если бы не надежда выудить очередную порцию информации, давно послал бы химико-торгашку по известному адресу.

Обследовав лицо в поисках следов липкой губной помады и приведя в порядок потревоженную рубашку, я выглянул в коридор.

Рядом с упрямо сидящим на сундуке дедом Пахомом — невзрачный парень со спортивного вида чемоданчиком в руке. Бросается в глаза русая прядь, упавшая на лоб, узкие глаза и по-девичьи пухлые губы.

— Здравствуй, братишка… Узнаешь?

Я картинно всплеснул руками, расплылся в приторной, максимально радостной улыбке. Такой, что самому противно. Не умею притворяться, не дано.

— Боже мой, Костя! Заходи, милый, дай обнять тебя… Какими судьбами?

— По делам. Всего на несколько дней… Не выгонишь?

Баба Феня от входа в кухню оценивающе контролировала встречу «братьев». Дед Пахом оторвался от изучения отжившей свой век печи и подозрительно оглядывал новый персонаж комедийной трагедии, разыгрываемой жильцами коммуналки. Дверь в комнату Надин скрипнула. После последней фразы Кости снова скрипнула. В обратном порядке. Будто услышав о невозможности впредь штурмовать неподдающуюся твердыню, любовница выругалась.

Кажется, старики не верили ни одному нашему слову, ни единному жесту. Долгая жизнь научила их все брать под сомнение, все проверять и перепроверять. Поэтому приходилось играть заданную роль максимально талантливо и достоверно. Я даже вспотел от усердия.

— Так как же, не прогонишь? А то я могу поселиться в гостинице…

— Как ты можешь так говорить! Конечно, живи. И не несколько дней — сколько захочешь… Хоть месяц, хоть два… Господи, как же я рад!

— Спасибо, Паша…

Под прикрытием запертой двери «братья» сбросили натянутые маски. Крепко пожали друг другу руки. Я — с радостью, он — заинтересованно. Или никогда не видел писателей, или Стулов описал меня неким ангелочком с мечом и щитом.

Я, действительно, был очень рад. Не только потому что рядом появился надежный человек, способный защитить меня — теперь коротышке заказан вход в мою келью. Несколько дней я могу жить и работать спокойно.

Спокойствие, безопасность — все это, конечно, хорошо. Но где будет спать «братишка»? На полу — исключается, не позволяет свято соблюдаемый культурными людьми закон гостеприимства. На скрипучей тахте? А я что, как последний бомж, в углу комнаты на подстеленных газетах? Тоже далеко не кайф.

Казалось бы, неразрешимую проблему ликвидировало извинительное постукивание в дверь. Неужели Надин? Нет, не она, страстная коротышка сейчас, небось, рыдает, кусая углы промокшей подушки.

Значит, баба Феня. Больше некому. Дед Пахом пасет коридор, своим телом защищает древний сундук.

Я не ошибся. На пороге — старуха. Вместо привычного подноса с очередным кулинарным изобретением — старая, скрепленная веревочками и проволочками, раскладушка.

— Я вот подумала, Игнатьич: на чем спать с братом собираетесь? Прости, заради Бога, старая кроватка, ломанная, но спать можно.

— Спасибо, баба Феня, — растрогано поблагодарил я старуху. — Добрая вы женщина.

— Чего уж там! — отмахнулась она высохшей ручкой. С опаской и надеждой шопотом спросила. — Братец твой не из Питера ли пожаловал? Можа от Верунечки?

— Нет, не из Питера, — откуда мне знать из каких краев послал сыщика Стулов. — Из Коломны, — неуверенно добавил я более точный адрес. — Бизнесмен тамошний…

Бабка горестно вздохнула, утерла мокрые глаза и покинула мою комнату.

— Что станем делать?

— А ничего, — с лукавыми огоньками в светлых глазах ответил агент уголовки. — Поживу у вас, ознакомлюсь с обстановкой, обнюхаюсь с соседями. Вечером прогуляюсь по городу — никогда не был в этих краях, не довелось. Возвращусь где-то к двенадцати… Тем более, что у вас тоже — дела, — поднял он двумя пальцами забытый Надин бюстгалтер, более напоминающий гамак среднего размера. — Извините, Павел Игнатьевич, не хотел вас обидеть… Простите за то, что помешал.

Хитроумная бестия, настырная баба, про себя я поливал Надин более или менее культурными ругательствами. Специально «забыла» интимную дамскую принадлежность, будто оповестила о том, что холостяк попользовался ею. По ее мнению, я не буду особенно сопротивляться, доказывать свою «невинность» — не тот характер, следовательно, буду вынужден повести опозоренную бабенку в ЗАГС и церковь. Что и требовалось доказать.

Мне бы пропустить довольно едкую шутку Кости мимо ушей, отвернуться к столику с плиткой, сделать вид — занят подготовкой к чаепитию, а я, придурок, идиотски засмеялся. Типичный пациент психушки.

— О какой обиде толкуешь? Обычные мужские шалости, не больше… Лучше займемся нашими проблемами. На первых порах введу тебя в курс дела.

Костя внимательно выслушал мою информацию о предстоящем собрании жильцов коммунальной квартиры. Принял к сведению странное сидение деда Пахома на сундуке. Понимающе поморщился в ответ на известие о приближающемся юбилее коротышки и о непонятном желании трех «друзей» принять в нем участие. Короче, принял несколько искусно закрученных узелка, которые ему придется развязать.

— На какой час назначено собрание?

— Восемь вечера…

— Ясно. Придется посидеть у вас и уйти после восьми. Интересно, по какому поводу наведаются коммунальщики.

Странный, если не сказать большего, интерес сыщика к рядовому событию в жизни жильцов. Пропустив мимо ушей более интересную информацию, он вцепился в явный пустяк.

И тем не менее я понимающе кивнул. Не хотелось выглядеть глупцом. Унизительно, а унижение в любой форме я не переношу. Могу взорваться и устроить скандал. С рукоприкладством.

Шучу, конечно, до коммунальных скандалов я еще не опустился, не выношу разбирательств в любой форме: мирных переговоров либо матерных склок…

20

В восемь вечера коридор коммуналки преобразился. Баба Феня вторично за сегодняшний день подтерла полы, смела с крышек сундуков и ящиков пыль, привела в божеский вид подвешенный велосипед. На время переселила мужа с сундука на кухонный табурет. Тот недовольно разворчался. На подобии пса, из-под носа которого вытащили вкусный мосол.

Надин вытряхнула коврики, вымыла свою дверь. На старуху старалась не смотреть — наверно, боится прожечь ее насквозь огненным взглядом. Сидорова, будто ничего не произошло, благожелательно обращалась к коротышке с разными хозяйственными вопросами либо замечаниями. При этом выразительно подмигивала мне… Как я достала твою зазнобу, как я ее выпотрошила? Гляди и учись, развратник!

Костя сидел в комнате, рядом с дверью. Неподвижно, будто статуя Коммандора. На коленях — настроенный портативный магнитофон, похожий на небольшую коробочку для хранения кухонных спичек. Слушал бабью болтовню. Морщился или презрительно улыбался.

Я возился на кухне. Много ли нужно мне одному? Супчик из пакетика, вермишель с сардельками, пельмени. Не предлагать же это холостяцкое меню посланцу Стулова? Посчитает писателя скрягой. Лучше всего сварганить окрошку. И особенного умения не требуется, и — солидно. На второе пожарить картоху, подать магазинные котлеты. Позаимствовать у старухи парочку малосольных огурчиков. Десерт? Ради Бога, куплю в соседнем комке «семейное» мороженное.

— И где твой брательник? — поинтересовалась баба Феня. — Куды его спрятал? Хороший парняга, симпатичный — силов нет. Будь я помоложе — мигом бы охомутала, сменила бы на него старого пердуна. Толку с деда — чуть. Набьет пузо, опростается в унитаз и сызнова засядет на любимый сундук. Раньше хоть сериями антиресовался, теперича — все по фигу… Так куды спрятал брательника?