Журнал «Если» 2010 № 3 - Резанова Наталья Владимировна - Страница 40

И еще я вдруг осознал сиюминутный эгоистический смысл безобиднейшей с виду фразы: «В голове у него находилась кость».

С виду безличный, но на деле жадный глагол «находиться». «В отрогах Тимена находится серебро» — значит, туда приходят старатели, железными мотыгами вспарывают нутро горы и находят серебро. «В желудке кашалота находится амбра» — значит, китобой железным гарпуном пронзит кита, вспорет ему брюхо и найдет в желудке комок амбры. «В голове Уробороса находится волшебная кость…» — ее покуда никто не нашел, но когда-нибудь явится великий маг, море вскипит небывалой битвой и побежденный Уроборос всплывет кверху брюхом, а узорчатая кость больше не будет находиться в его голове, она будет найдена.

Люди не придумали слов, за которыми не скрывалась бы жажда обладания. Скажешь: «в голове имеется кость» — и понимаешь, что кто-то алчный хочет ее иметь. «В голове была кость» — тут алчности не осталось, одно сожаление: мол, была, да сплыла. Но если она не была, а есть — значит, кто-то мечтает ее скушать. А когда человек мечтает, жаждет, хочет — он добьется своего.

Мне зябко представлять того, кто станет владельцем подобного артефакта. Сила этого предмета так же велика, как и у молота Тора, но бьющий молотом бьет и по себе самому, а Уроборос не знает ограничений. Уроборос так же могуч, как и Великая Черепаха, но Черепаха только защищает и оберегает, а кость Уробороса способна на все. Тот, кто добудет ее, сможет творить драконов и не приручать их, не зная, что выкинет чудовище в следующую минуту, а повелевать, приказывать, как хозяин приказывает собачонке.

Все эти картины я видел ясно, как действие на сцене кукольного балагана.

А ведь это далеко не все. Полностью осознать возможности артефакта сумеет лишь тот, кто возьмет его в руки. И если такой гений объявится, то конец нашего мира наступит скоро и неизбежно. Человек, убивший Уробороса, спустится под защитой драконов в Прорву и заберет зеленый кристалл, вокруг которого сплетаются нити багрового колдовства. Теперь-то я вижу, что нити, спряденные трудолюбивыми кобольдами, складываются под землей в единую картину, очерчивая образ Всепланетной Черепахи, той самой, на чьей спине держится земной круг. Настоящая Великая Черепаха держит Землю и живет в Земле, а то, чем владел я, — жалкий слепок, пародия, воспоминание о том, что должно быть. И если вновь забрать яйцо, Земля пусть не сразу, но рухнет.

И еще… зеленый кристалл и багровая магия глубин держат Землю. А что держат белая кость и черная магия водной пучины? И еще есть золотистое сияние человеческого волшебства, есть бесцветный или чуть голубоватый, почти невидимый поток природной магии, фонтанирующий в Оси Мира. И нет ничего, что могло бы ограничивать их, придавать порядок и смысл. Или я просто не знаю об этих артефактах, как еще недавно не знал о сокровище, скрытом под черепом Уробороса.

Я незримо висел над царем вод и думал обо всем этом, а рыбы продолжали плыть, бесконечной чередой скрываясь в черной дыре его глотки. И невольно возникала мысль, противная всему обдуманному ранее. Море кажется безбрежным, хотя на самом деле это не так. Оно богато, но и ему есть предел. Когда-нибудь Уроборос сожрет все, что плавает в океане, и тогда настанет черед земли. Если, конечно, прежде не убить змея и не забрать белую кость, дразнящую призраком черного всемогущества.

Я не знал, что делать, а вернувшись домой и открыв книгу мага, увидел чистые листы. Никто прежде не сталкивался с подобными вопросами или, во всяком случае, не обсуждал их наедине с листом бумаги или в беседе с колдуном, равным по силе.

Оставалось просить помощи у того, кто знал Ось Мира гораздо лучше, чем успел узнать я.

Найти Растона оказалось непросто. Старый чародей жил, не проявляя даже искры волшебства. Впрочем, трудно — не значит невозможно. Я нашел его в маленьком приморском городке, далеко на юге. По всему видать, старику ужасно надоели льды и вечная зима. Растон жил открыто, у всех на виду, так что никто не мог заподозрить в нем великого мага, впавшего в старческую немощь.

Я еще не придумал, как буду разговаривать с Растоном, ведь для обычных чувств я неощутим, а колдовать в этих местах мне бы не хотелось. Не хватало еще навести на след старика какого-нибудь шакала, из тех, что добивают впавших в ничтожество колдунов, чтобы воспользоваться магическими кунштюками, собранными за долгую жизнь.

Но Растон, видимо, слишком сроднился с Осью Мира, потому что сразу заметил мое присутствие. Он поднял голову, улыбнулся вечернему небу и негромко сказал:

— Ну, здравствуй. Я думал, ты явишься ко мне гораздо раньше.

— Я хотел разобраться сам, — ответил я.

— Хорошо. Я рад, что не обманулся в тебе. И как ты, разобрался?

— Нет.

— Это тоже хорошо. Человек, который совершенно точно знает, что надо делать, непременно совершает ошибки.

— Но делать все равно нужно. Тот, кто колеблется всю жизнь и вовсе ничего не делает, совершает ошибку куда более серьезную.

Растон промолчал, мелко кивая, так что непонятно было, согласен он со мной или у старика просто трясется голова.

Тогда я спросил:

— Ты долго жил на Медовом, был хозяином Оси. Почему ты не узнал о мире все, что может узнать человек, и не исправил то, что можно исправить?

— Я не был хозяином. Подобная сила хозяев не потерпит. Ей можно только служить. Тот, кто приходит властвовать, не проживет в Оси и единого мига.

— Это я знаю. Одного такого я успел увидеть. Но пускай ты не был хозяином, но ты видел устройство мироздания, и у тебя было довольно времени, чтобы понять его. В мире есть великие артефакты, один из них еще недавно был в моих руках, но коснувшись Оси, я понял, что не имел права владеть подобным предметом. Я вернул Великую Черепаху на законное место…

— Значит, мир еще немного постоит, — ответил Растон, безмятежно улыбнувшись.

— Так почему ты не отнял у меня зародыш Черепахи еще сто лет назад и не отнес его в Прорву? Сколько несчастий ты мог бы предупредить!

— Потому что это не моя, а ваша жизнь, и не я, а вы должны решать, как поступить с миром, доставшимся вам в наследство. Может быть, вы желаете его уничтожить, а я ни с того ни с сего начну мешать вам. А на это очень похоже. Молот Тора бил уже трижды. Еще один удар — и мы провалимся в тартарары.

— Один человек, даже если у него достало силы коснуться молота Тора или зародыша Черепахи, не имеет права решать судьбы мироздания!

— Ты совершенно прав. Но ведь и я тоже один. К тому же, в отличие от вас, я сполна прожил свою жизнь. Так что решать все-таки тебе, хотя ты и не имеешь этого права.

— Ты мог хотя бы предупредить меня, когда я, как последний дурак, лез в Прорву.

— А ты бы послушался? Тебя можно было остановить, только убив. А если убивать самых лучших, то мир провалится в тартарары еще неизбежнее.

— Все равно можно было что-то сделать…

Растон поник головой и долго молчал. Потом произнес:

— Наверное, что-то сделать было можно. Но тут есть еще одна загвоздка. Великие маги живут тысячу лет, а я провел возле Оси срок вдвое больший, хотя пришел туда уже не мальчиком. Я устал.

Совсем недавно я слышал подобные слова и видел такой же тусклый взгляд. Мне было нечего возразить.

А Растон продолжал говорить медленно, как будто самому себе:

— Я не знаю, проклят я бессмертием или когда-нибудь умру. Мне еще хочется сидеть у огня, дышать чистым воздухом, наблюдать рассветы и закаты, любоваться красивыми девушками. Да, девушки до сих пор нравятся мне, если смотреть на них издали. Но я устал от волшебства, чудес, от силы, которая не вмещается в дряхлом теле. Я просто устал. Последние годы я держался только на чувстве долга и ждал, когда явится кто-то, способный взять на себя мое служение. На Медовый приходили многие, но души их были слишком мутны, и Ось убивала их, равнодушно и жестоко, как это умеет одна только природа. Тебе я сумел помочь. Думаешь, ты со своими обидами и желанием отомстить выжил бы, коснувшись Оси в первый раз?