Таврический сад - Ефимов Игорь Маркович - Страница 21

— Дашь почитать? Мне тоже интересно про микроскоп. Я давно думаю: может микроб разглядеть молекулу или нет. Тут не написано?

— Не знаю, я еще не дошел. Наверно, может — иначе, как бы он по ним ходил, не глядя. Ему же там больше не по чему ходить — он, наверно, так с молекулы на молекулу и переступает.

— А я тебе тоже чего-нибудь дам, — сказал Глеб. — «Задушены бездной» хочешь?

— Конечно, хочу, — ответил Толян, и они пошли к своей парте, потому что уже был звонок.

Перед уроком истории доску завесили новенькими картами с синими и красными стрелами походов навстречу друг другу — «иду на вы».

— Ребята, — сказала Татьяна Васильевна. — С сегодняшнего дня уроки у вас поведет Дина Борисовна. Она учится в институте и тоже скоро будет преподавать историю в школах. Да…

Видно было, что ей хотелось еще что-то сказать, но она передумала и ушла на последнюю парту.

— Практикантка, — прошептала сзади Сумкина. — Будет на нас тренироваться, словно мы какие-то подопытные кролики.

— Это мы кролики, — сказал Толян, — а ты не можешь. Ты морская свинка.

Дина Борисовна вышла к доске, и стало тихо. Что-то в ней было удивительно всем знакомое и очень историческое, будто виденное в иллюстрациях к «Трем мушкетерам» на пятой полке школьной библиотеки: во всем черном, с большим белым воротником и с волосами до плеч, только с указкой вместо шпаги.

— Садитесь, — сказала она и быстро прошлась по проходу. Ей вслед кто-то шепнул, кто-то стукнулся, две ручки и учебник упали на пол.

— Итак, на сегодня вам было задано… Что же вам было задано?

— Турки-османы, — шепнул кто-то.

— Османская империя, — сказала Дина Борисовна, словно припоминая что-то для себя. — Но ведь это страшно интересно. В этой империи была масса интересных вещей, не правда ли… — она заглянула в журнал и прочла первую по списку фамилию, — Басманцев.

— Да, было там дело, — растерянно сказал Федя Басманцев. — Много чего было.

— Вот и расскажи нам.

— А какой параграф?

— Ну, все равно. Расскажи, что тебе самому интереснее,

— Нет, я уж лучше, что вам.

— Тогда расскажи о государстве Тимура. Я думаю, всем это будет интересно.

— Тимур, — начал Басманцев, — Тимур…

— И его команда, — сказал кто-то в классе.

— Да нет, — с досадой отмахнулся Басманцев. — Это не тот. Тимур был великий полководец. Он хромал… в четырнадцатом веке. Его войско покорило много стран и городов… Иран, Сирию, Турцию и город Елец. Столицей его царства был Самарканд.

— Да-да, — сказала Дина Борисовна, — я тоже об этом читала. Нам рассказывали, что он был очень ловкий и коварный полководец.

— Хитрющий, — сказал Басманцев. — Я читал книгу, называется «Тамерлан», так там описан один случай… — И он, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать этот случай, а за ним и другие, все, что он прочел в книге о Тимуре. Раньше никто бы не поверил, что Федя Басманцев знает столько замечательных историй о каком-то хромом полководце из далекого четырнадцатого века. Дина Борисовна слушала его так, будто все это было ей раньше совершенно неизвестно, и часто переспрашивала, особенно в том месте, где Басманцев рассказывал, что вот жили в городах люди, строили красивые дома, делали ковры, книги, вазы, и вдруг по желтой пустыне налетала конница сельджуков и все уничтожала на своем пути, а зачем — непонятно. Она очень увлеклась и не заметила, что Татьяна Васильевна поднимает руку и показывает ей на часы, а когда заметила, было уже поздно — половина урока прошла.

— Ой! — воскликнула она. — Хватит, Басманцев, хватит. Садись, отлично. Мы переходим к следующей теме: «Школа, наука и искусство в двенадцатом и тринадцатом веках».

Она сняла с руки часы и положила их перед собой.

— Вы все, конечно, знаете, что образование не всегда было обязательным делом. Но вы и представить себе не можете, как мало грамотных людей было в начале нашего тысячелетия. Многие императоры и князья даже не умели писать и читать, а своих воинов считали на палочках, как первоклассники. Все непонятное, что встречалось людям в жизни, они сваливали на бога и чудеса. А как же иначе. Ведь это было страшно; когда что-нибудь непонятно, — ужасно хочется понять, я это знаю по себе.

Видно было, что она очень переживает за тех древних людей, будто ей самой приходилось жить с ними и разделять их невежество — бояться грома, падающих звезд, черных кошек, колдовства, извержений и других интересных явлений природы. Она ходила рядом с партами, изредка останавливаясь, поправляя рукой свою мушкетерскую прическу, и Глеб почувствовал, что он сам тоже начинает волноваться и представлять себе каких-то неизвестных людей, которые жили до него на свете, беспокоились о своих друзьях, путешествовали, воевали и, наверно, даже не думали, что вот будет он, Глеб Зенуков, ученик 6-го «б» класса, словно это такие пустяки. И, чтоб исправить их ошибку, он попробовал вообразить все множество живущих сейчас на земле людей и тех, которые еще будут жить, но испугался непривычной огромности таких мыслей и отчаянно замотал головой.

— И вот даже в эти темные времена, — говорила Дина Борисовна, — появлялись замечательные люди, ученые, которые стремились познать законы природы и заставить их служить человеку. Они положили начало многим современным наукам. Одним из таких ученых был Роджер Бэкон, англичанин. Мне он нравится больше всех. Он родился, — она взяла у Глеба учебник истории и прочла там, — в тысяча двести четырнадцатом, а умер в тысяча двести девяносто четвертом году. За свою жизнь он сделал множество открытий, но современники о них ничего не знали, и только через триста лет его работы были найдены другими учеными. В одной из книг он писал так — вы только послушайте: «Четыре, в высшей степени заслуживающие порицания, вещи составляют помеху делу истины. Преклонение перед ложным авторитетом, укоренившаяся привычка к старому, мнения невежд и гордыня мнимой мудрости». И дальше: «Где имеют силы эти помехи, там не действует ни разум, ни закон, там нет места для правды, там не имеют силы предписания природы, господствует порок, добродетель исчезает, там царствует ложь и гибнет истина».

Слова эти по отдельности всем были знакомы и понятны, но, составленные вместе и прочитанные вслух, они превратились во что-то необычное и возвышенное, отчего многие покраснели и согнулись над учебниками, словно стыдясь чего-то. Дина Борисовна опять увлеклась и не смотрела ни на часы, ни на Татьяну Васильевну, которая махала ей рукой, пытаясь сказать, что хватит про Бэкона — нужно переходить к другому материалу.

— Он занимался разными науками, — продолжала Дина Борисовна, — математикой, механикой, астрономией. И еще он был немножечко алхимик.

— Кто-кто? — не удержался Глеб.

— Алхимия — это почти химия, только без формул, наугад. Вот, например, в вашем химическом кабинете стоят различные банки с порошками и жидкостями. Вы не знаете, что это за вещества, и, если вас впустить сейчас в кабинет, вы, конечно, начнете все смешивать, и получится алхимия. Это очень увлекательная и опасная наука. Вот вы смешали несколько веществ, и получился какой-то неизвестный предмет. — Она вынула из портфеля и подняла над головой небольшую черную таблетку. — Совершенно неизвестно, что это такое. И вдруг…

Таблетка выскользнула из ее пальцев, упала на пол и громко взорвалась.

— Ой! — вскрикнула Сумкина.

— Еще! — зашумели все. — Еще разочек!

Татьяна Васильевна закрыла лицо руками, привстала, потом села обратно и с досадой хлопнула блокнотом по парте.

— А отчего он умер? — спросил кто-то. — Подорвался?

— Монахи и богословы ненавидели его, — сказала Дина Борисовна. — Он разоблачал их невежество, нечестность. У него не было никакой власти, но они его очень боялись; то, что он говорил, приводило их в ужас, и они разбегались, только увидев его в дальнем конце коридора. Они считали, что в их богословии наука закончена, все сказано и дальше идти некуда. Самым злейшим врагом Бэкона был генерал ордена — Иоанн Бонавентура. Он решил устроить над ним суд. И вот, когда собрался суд…