Стреляющий компромат - Карасик Аркадий - Страница 45

— Не оставляйте меня, дедушка, — умоляюще, по девчоночьи, сложила она пухлые ручки. — Ну, что там может произойти в вашей… хатенке, — едва не сказала «хибаре», во время спохватилась, не стоит обижать единственного защитника. — Или давайте с"ездим вместе…

— Ополоумела девка! — не на шутку осерчал старик. — Схватят тебя — што скажу племяшам? Нет уж, посиди до вечера на островке.

Новожилова была вынуждена согласиться. Не вступать же в спор со стариком? Разобидится — вообще бросит ее в плавнях на произвол судьбы, на с"едение комарам и мошке.

Стараясь не показать бессильной ярости, вынужденно улыбнулась. Так и быть, пусть вредный дедок навестит свою лачугу, побалдеет в привычной обстановке. Она же — не зверь, понимает стариковскую прихоть.

Подгребая к импровизированной пристани, устроенной им в двухстах шагах от хаты, дядя Федор успокоился, с сожалением вспоминал гневные слова, которыми он забросал бедную девочку. Конечное дело, надо бы провести на острове еще хотя бы денек, может — два, дождаться, когда она придет в норму, перестанет страшиться невесть каких опасностей. Зря поторопился, поддался непонятному чувству тревоги.

Занятый покаянными мыслями, дядя Федор не заметил царящей в хуторе тишины, не обратил внимание на то, что его, как обычно, не встречает с ведерком в руке инвалидка, не сидит посредине своего двора древняя бабка.

Весла и вещи оставил в лодчонке — дело ли таскать их туда-сюда? Захватил с собой только ведерко с уловом — одарить бедную горбунью, выделить пару окуньков бабке, остальное выпотрошить и завялить. И без того небогатый улов пришлось «пощипать», оставив лобрую половину Людке, а в погребе рыбный запас катастрофически уменьшается — то Пантюша прикладывает к нему руки, то Димка.

Занятый хозяйственными раздумьями, дядя Федор, тем не менее, машинально отметил странную атмосферу вокруг себя. Наконец-то, его удивило отсутствие соседок. Да и на собственном подворье не все ладно — калитка, которую он уезжая старательно притворил и привязал проволокой, настежь распахнута, дверь в хату приотворена.

Нет, не зря измучила его тревога — что-то все же случилось!

Долго не решался старый рыбак перешагнуть порог собственного жилья, ходил вокруг, подбирая разбросанные кем-то полешки, аккуратно укладывая их в поленницу, повесил на крюк под навесом валяющийся на земле моток толстой бечевы. Заглянул в кухонное оконце, но задернутые занавески не позволили увидеть, что делается в помещении.

Наконец, решился. Осторожно открыл заскрипевшую дверь, вошел в сени. Ничего не произошло. Прислушался — в доме стоит тишина. А чего, спрашивается, ему бояться в собственной хате? Для храбрости громко потоптался и шагнул в горницу.

Сильный удар чем-то тяжелым по голове свалил старика на пол. Очнулся он привязанным к поставленному посредине горницы массивному стулу — не шевельнуть ни ногой, ни рукой. Напротив сидит толстяк, пытливо разглядывает старого рыбака. За спиной толстяка — невзрачный мужичонка с пистолетом в руке.

Странно, ствол оружия направлен не на связанного пленника — на толстяка.

— Давай, мышинный туз, базарь. Только не путай ромсы, не вешай на уши лапшу. Мигом замочу.

Голова дяди Федора раскалывается на куски, в глазах прыгают мелкие черные бесенята. Что же получается — два пленника: один — привязанный к стулу, на второго направлен пистолет?

Чегодина мучила горькая досада. Надо же так опростоволоситься! Когда он вместе с Меченным, дружески беседуя, подходили к хутору, представитель Николаева, будто ненароком, осведомился.

— Оружие, мент, имеешь или прикажещь мне отдуваться?

— Как это «отдуваться»? Неужто думаешь, что нам окажут сопротивление? Кто — две слабосильные женщины? Старика на хуторе нет, сыскарей Зуб и Хитрый повяжут…

Меченный злобно оскаблился, глаза с"узились.

— Или сам покажешь пушку, или обшмонаю!

Пришлось показать свой «макаров». Бандит осмотрел его, проверил обойму и сунул себе в карман…

Вот и сиди теперь против связанного старика, ощущая направленный в затылок ствол собственного пистолета.

— Долго ожидать, сявка дранная! — прикрикнул Меченный, больно подтолкнув стволом частного детектива. — Базарь с дедом, а я послушаю. У вас, у ментов, здорово это получается — допрашивать. Вот и покажи ментовское умение.

Несмотря на непростую обстановку — раздраженный бандит в любой момент может прикончить обоих: и «следователя» и «подследственного» — Чегодин не удержался от улыбки. Наивность, граничащая с откровенной глупостью. Почему Меченный не пускает в ход излюбленное средство — пытки? Боится? А чего он должен бояться, когда вокруг нет ни сыщиков, ни омоновцев, а какие-то десантники, наверняка, уже ликвидированы Зубом и Хитрым?

Приходится изображать следователя.

— Федор… простите, как вас по батюшке?

— Пантелеймонович, — угрюмо отрекомендовался старик. — Все кличут дядей Федором. Которые — честные. Как злыдни — не ведаю.

Меченный лениво подошел к связанному пленнику и неожиданно тычком ударил в лицо. Так же лениво вернулся на свое место за спиной Чегодина. Из разбитого носа старого рыбака закапала кровь.

— Если ты будешь бить — сам допрашивай, — поднялся со стула Виктор. — Зачем я тогда нужен? Вот скажу Сергею Степановичу — он тебе выдаст…

— Сидеть! — больно ткнул бандит дулом пистолета под ребра. — Господу Богу скажешь, а не Николаеву, сявка дерьмовая! Веди допрос, падла, пока я добрый!

И снова, уже сильней, приложился стволом.

Безоружному схватиться с настороженным вооруженным — нечего и думать. Даже такому натренированному самбисту, каким друзья считали Чегодина. Надо терпеливо ожидать удобного момента, когда пистолет «взглянет» в лругую сторону. Выхватить из-под себя стул и оглушить «конвоира». Виктор напряг и отпустил мускулы, будто проверил их готовность.

Но Меченный был на чеку. Будто подслушал планы сыскаря. Снова больно ткнул стволом.

— Федор Пантелеймонович, ничего плохого мы вам не сделаем, — за спиной — насмешливое гмыканье. — Ответите на наши вопросы — развяжем и уйдем. Нам необходимы некоторые сведения о вашей постоялице, той, которую привез племянник. И об ее спутнике.

Старик молчал. Из носа продолжали течь кровь — тонкая струйка пересекла губы, окаймила шрам на подбородке. На лбу выступила обильная испарина, глаза закатились.

— Он потерял сознание, — Чегодин повернул голову, ладонью отстранил направленный на него ствол пистолета. — Думаю, сердечный приступ. Надо развязать, перенести на постель…

— На кладбище, а не на постель! — заорал Меченный. На губах вспухли пузыри пены. — Придуряется, хвост собачий, на понт берет, дерьмо в штанах. Я ему сейчас окажу «скорую помощь», вонючему артисту!

Выбора не было — приходилось рисковать. Чегодин прыгнул в сторону, схватил стул. Выстрел. Пуля пролетела в каком-нибудь сантиметре от плеча. От брошенного стула убийца легко уклонился. С медлительностью садиста поднял пистолет, прицелился вначале в голову, потом перевел ствол на грудь, живот. По лицу распозлась зловещая улыбка.

— Богу помолился, сыскарь? Сейчас предстанешь…

Но вторично выстрелить он не успел — в горницу ворвался… Вертаев, взмахнул рукой с зажатым в ней ножом. Лезвие легко вошло в грудь убийцы. Меченный кулем свалился на пол.

Удивляться неожиданному появлению приговоренного к смерти помощнику нет времени. Вместе развязали старика, перенесли на кровать. В хате не оказалось ни валидола, ни других сердечных лекарств, пришлось ограничиться мокрой тряпицей, положенной на грудь.

— Федор Пантелеймонович, очнитесь, — глупо уговаривал больного Виктор, будто его просьба способна заменить валидол.

Глаза старого рыбака открылись, в них мелькнула искра насмешки. Дескать, рано хороните казака.

— В… шкафчике… на кухне…

Семен опередил частного детектива, через считанные секунды притащил флакончик корвалола. Шевеля губами, отсчитал положенное количество капель.

— Стоять! Не шевелиться!